Литературная критика

1

Засверкает на солнце снег: в стихотворение, дарившем радость поколениям (сложно сказать, как сейчас):\

Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
 

Заблистает с той степенью яркостью, когда станет ясно, как могущественно слово, как живут им удержанные картины, не считаясь со временем…

 Мальчишки помчатся по ледяному стеклу, и будет им солнечно и здорово, радостно и счастливо, ибо

Слово бесчисленно: а снег ядрёной русской зимы бесконечен: он обеспечит ювелирную скань на ветвях, подарит торжество звенящей метели, и Мороз Красный Нос пройдёт торжественно и важно, верша ту работу, которой не возразишь…

 Вот элегично возникнет воспоминание в стихах такого (некогда) народного, такого уютно-домашнего И. Сурикова:

Вот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой…

И маленькая детская драма дальнейшего падения не будет страшна…

 Пышно, умудрённо глядятся заснеженные ели…

…из дебрей народных, из плазмы, рождающей своего певца прозвучит:

И картины будут построены уже иначе, чем рисовались раньше: хотя снег не изменится: изменится речь, её ритмы, жизнь…

 А как запоёт зима, зааукает она: таинственная, глубокая:

Поет зима — аукает,
Мохнатый лес баюкает

Стозвоном сосняка.
Кругом с тоской глубокою
Плывут в страну далекую
Седые облака.

Тут и тоска возникнет: куда ж на Руси без неё!

Ведь долгой будет зима, очень долгой…

Совсем неожиданно возникает снег в стихотворение Тарковского: тут сгущается он жизненной плазмой, тут метафизика переплетётся волокнами с воспоминанием:

…и мудро засияет серебряная белизна в стихах В. Соколова: так любившего роскошь белого вещества, часто отдававшего ему дань.

 Много снега в русской поэзии: рассыпчат он, пересыпается в веках, играет… чудными песнями поэтов.

2

Пушкин, как известно, лето не любил: мешали мелочи: в жизни – но не в стихе, ибо живописал его с тою же яркой пышностью и прелестью жизненной плазмы, которые вообще – по большей части – наполняли мёд его речи:

Летние картины Онегина смуглы и таинственны, сумерки мерцают муарово, самовар кипит; летние реки текут ленивее, ибо вечно на Руси лето – вариант расслабленности, чуть ли не сплошной трёхмесячный праздник…

 Пышное лето Лермонтова пронизано мистическими мерцаниями:

Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка…

А Тютчев истолкует лето через закат, обещающий мистику ночи, дающей вечно ощущение вселенскости, связанности всего со всем:

Уж солнца раскаленный шар
С главы своей земля скатила,
И мирный вечера пожар
Волна морская поглотила.

Уж звезды светлые взошли
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли
Своими влажными главами.

Лето! Полнота и роскошь жизни!

…жар избыточный нужен Маяковскому, чтобы построить своё фантасмагорическое стихотворение: о встрече с солнцем: и то, что дело происходит в июле – самом жарком месяце года – подчёркивает напряжение мысли:

В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,

жара плыла —
на даче было это.
 

Осень же – византийски-торжественна, осень пышна, и увядание её не обещает полного затмения жизни, наоборот…

Есть ли более совершенная звукопись, нежели «очей очарованье»?

Тут краткость совершенства, как органное исполнение бытия.

Осень главный классик обожал: с её увяданием, дождями; а Тютчев вновь видел космос, разлитый в осенних вечерах:

Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть:
Зловещий блеск и пестрота дерев,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею,
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою…

Строго писал осенние картины Боратынский, точно гранил строки, преображая саму поэтическую мастерскую:

И вот сентябрь! Замедля свой восход,
Сияньем хладным солнце блещет,
И луч его в зерцале зыбком вод
Неверным золотом трепещет.

Торжественно-печальная осень Ахматовой давалась через двойную плавность высокого звука:

В бессчётных завитках и украшениях, крестьянская и городская, расцветала осень, играя бессчётной же палитрой у Есенина: в ней было всё, весь русский космос, все ощущения, и оттенки их…

…разливы снегов, тройки мчатся, дороги скрипят…

 Все-все-все давали свою зиму: у всякого она поэтически разная: голоса возвышались, и звучали тише, были различными: яркими, ясными, приглушёнными…

 За зимой – известно – расцвет: постепенный, не спешный, однако:

Весна, весна, пора любви,
Как тяжко мне твое явленье,
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови…
Как чуждо сердцу наслажденье…
Все, что ликует и блестит,
Наводит скуку и томленье.

Да, томленье, тяжесть его велика, и волненье странное, и облака плывут так, что…

Тютчевская гроза в начале мая так заезжена, что помнится даже теми, кто вовсе не читает стихов: не стало от того хуже, впрочем.

Желчно рисовалась весна у Лермонтова: молодеть всему вокруг, но не человеку, ему – двигаться вновь к осени, зиме, и какая-то из них будет последней.

 Некрасов чередовал картины яркие с рассуждениями горькими:

Цветет веселая природа,
Зазеленел дремучий бор,
Встречает шумно утро года
Пернатых птиц громовый хор…

И, если рассматривать изрядный корпус русских стихов, весне посвящённых, будет всегда двойственность: за расцветом нечто пугающее, ещё неизвестно какое, и томление велико, велико…

…французский мудрец утверждал: Если вы видели смену четырёх времён года, вы ничего нового уже не увидите…

 Если ограничить круг поэтического чтения, только стихами русских поэтов о временах года, то и другого не потребуется: всё будет сказано.

3

Сад – глобальное понятие, символическое, включающее торжество и спокойствие, и Цветаева, просящая за ад своего пути сад, вкладывала неистово много в краткое слово:

… «Старость» Мережковского полна неизбывной тайны, ибо, чем дольше длится жизнь, тем шире раскрываются поля неведомого:

Тяжесть возникнет в стихотворение Слуцкого: вещего: гудящего органом и колоколом одновременно: тяжесть быта и бытия, неизвестность грядущего, но и – неожиданное отсутствие страха пред смертью:

 А «Добрый совет» предлагает петь и веселиться, чтобы:

Когда же юность легким дымом
Умчит веселья юных дней,
Тогда у старости отымем
Всё, что отымется у ней.
 

А, впрочем, старость была неинтересна Пушкину, не верящему, вероятно, что доживёт до неё, предчувствовавшему свою раннюю гибель…

 Другое дело – детство: тут воспоминания вспыхивают тонкими лучиками:

В начале жизни школу помню я;
Там нас, детей беспечных, было много;
Неровная и резвая семья.

Смиренная, одетая убого,
Но видом величавая жена
Над школою надзор хранила строго.

Ещё лучше – младость, юношество, юность: тут пиры! тут такие громы веселья и избыточность жизни, что солнце застят; и наконец, самое важное – зрелость: Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел…

А вот – сложно построенный цветаевский мир детства:

Потом возникнет книжность, станет гуще всё…

Но – детство может оказаться провалом, последним рубежом, окончанием трагедии, и выражено это будет с маяковским неистовством и точностью:

Вата снег.
Мальчишка шел по вате.
Вата в золоте —
чего уж пошловатей?!
Но такая грусть,
что стой

и грустью ранься!
Расплывайся в процыганенном романсе.
 

…совсем неожиданная «Старость» Маяковская: мыслью отсылающая к Мережковскому, цитированному выше, столь не близкому горлану-главарю:

Чем больше я живу — тем глубже тайна жизни,
Тем призрачнее мир, страшней себе я сам,
Тем больше я стремлюсь к покинутой отчизне,
К моим безмолвным небесам.

Даже не обретённая старость обещает не столько мудрость, сколько ощущение бесконечности неведомого: впрочем, может быть в этом ощущение и есть соль мудрости?

…много всего о детстве высыпал в мир Есенин: звонкого, грустного радостного; много самородных созвучий зажёг, чтобы не погасли, сияя поколениям; но и старость не забыта: сколько деревенских дедов-стариков представлено…

 Возраст – то, что определяет нас: как память, еда, прочитанное, продуманное; одно входит в другое; и грандиозные словесные круги и дуги русских поэтов о различных периодах жизни составят великолепную библиотеку.