Литературная критика

(о Каббале, Дерриде, письменах и традиции прочтения)

«Голем» — первый и наиболее известный роман австрийского писателя-экспрессиониста Густава Майринка. Роман был опубликован в 1915 году и имел бурный, просто бешеный успех. Несмотря на то, что в это время шла Первая Мировая война, и подобные «невоенные» произведения в Австро-Венгрии не пользовались успехом, книга разошлась тиражом в 100 000 экземпляров.

Действие романа происходит в Праге. Однажды рассказчик перепутал свою шляпу с другой, внутри которой было написано имя владельца — Атанасиус Пернат. После этого главный герой стал видеть по ночам странные обрывочные сны, в которых он становится тем самым Пернатом —реставратором из еврейского гетто в Праге. В этих пророческих снах главный герой переживает целую историю, мучается предчувствиями, много говорит с окружающими о духовности, чудесах, Боге, предназначении, и, в конечном итоге, пытается найти Атанасиуса Перната в реальности, и узнаёт, что события, которые он видел в своих снах, действительно происходили много лет назад.

Перед главным героем раскрывается сложная человеческая драма, объединяющая сразу нескольких абсолютно разных людей и включающая в себя все необходимое: деньги, покинутого ребенка, любовную измену, кровную месть, интриги, воровство, убийство. Участники драмы (почти как в ситуациях, которые бы мог с легкостью разрешить царь Соломон: кто тянет к себе сильнее, тот не любит!) пытаются привлечь Перната на свою сторону, а он искренне всем сочувствует и даже пытается помочь.

История во многом опирается на истории о Големе — персонаже еврейской мифологии, существо, оживлённое каббалистами (магами, постигающими тайны высших миров) с помощью тайных знаний, наподобие Адама, которого Бог создал из глины. Исполнив своё задание, Голем превращается в прах, при этом Голем будто бы возрождается к новой жизни каждые 33 года. Легенда эта относится к началу XVII века и встречается у немецких поэтов и писателей Г. Гейне и Гофмана, ярко выражена в романе английской писательницы Мэри Шелли «Франкенштейн, или современный Прометей». Тот самый роман, который 18-летняя начинающая автор создала так рано, что Байрон в свое время был чрезвычайно удивлен подобной зрелостью молодой девушки, нарисовавшей противоречивый образ ученого, вдохнувшего жизнь в созданного им человека, и получивший, в результате, настоящего монстра. Первый набросок романа был написан Шелли в 1816 году во время отдыха на вилле Диодати в Швейцарии в компании Перси Шелли, Джорджа Байрона и Джона Полидори. По предложению Байрона все участники компании занялись сочинением «страшных» рассказов; помимо «Франкенштейна», результатом этой затеи также стал рассказ Полидори «Вампир». Образ монстра в книге М.Шелли «Франкенштейн» еще одно подтверждение тому, что создать нечто подобное человеку - невозможно. При этом образ ученого - это своеобразный манифест открытий XIX века: победа ученого и дарвиниста, и одновременно невозможность решения определенных проблем, необъяснимая иррациональность души, непостижимость бытия.

Немного о Кабалле. Каббала признавалась всеми направлениями ортодоксального иудаизма как дополнение к традиционному религиозному образованию. Огромное влияние на популяризацию каббалы в XX веке оказал каббалист Бааль Сулам. Он написал ряд важных книг и являлся сторонником массового распространения каббалы и основателем нового направления, последователями которого являются большинство изучающих каббалу в наше время. Ему принадлежит основной современный учебник, комментарий на Книгу Эц Хаим (которая комментирует Книгу Зоар). Книга Зоар - древнейший источник знания, основа каббалистической литературы.  Она написана метафорическим языком, а истинный смысл скрытого за метафорами текста, ключ к его пониманию, веками передавался только от учителя к ученику. Знание по природе своей должно нести людям свет и прозрение, который так сложно достигнуть. Вот определение мудрости, которое дает Бааль Сулам: «…Мудрость эта представляет собой не более и не менее, как порядок нисхождения корней, обусловленный связью причины и следствия, подчиняющийся постоянным и абсолютным законам, которые связаны между собой и направлены на одну возвышенную, но очень скрытую цель, называемую „раскрытие Божественности Творца Его творениям в этом мире…“» Каббала раскрывает тайный смысл Торы, которая рассматривается в качестве глубокого мистического кода. С точки зрения изучающих каббалу, причиной всех проблем человечества, в целом, и каждого индивидуума, в частности, является несоответствие законам мироздания. Целью изучения каббалы является духовное совершенствование личности, которое позволит человеку понять своё предназначение в материальном и духовном мирах. Согласно каббале, душа воплощается в материальном мире до тех пор пока не «выучит свой урок» и не выполнит той функции, для которой она была создана. Считается, что каждая душа имеет какую-то свою, только ей присущую особенность, которую она и должна осознать.

Еврейская художественная литература, как одна из возможных составляющих образа или мифа еврейского характера, не может не быть ироничной. Основа Иудаизма (как, впрочем, любого еврейского фольклора) – осознание, принятие Единства Бога. В Иудаизме, как известно, запрещены даже изображения людей, то есть запрещена манифестация любой формы собственной значимости. Еще один из принципов еврейской художественной литературы - бесконечная само-рефлексия, полное отсутствия прямых, романтических, или «серьезных» утверждений в отношении чего-либо. Интересно, что при рассмотрении или обращении к Христианству, иудеи часто пишут о том, что Иисус Христос был распят, в частности, и по ложному обвинению. По точному замечанию исследователей, Христос никогда не мог бы провозгласить себя Богом (в частности, именно за это его и распяли, даже на кресте была надпись позора: «Иисус Назарейский, Царь Иудейский»). Назвать себя Царем или Богом для иудея – невозможно, сравнить себя с Богом в Иудаизме может только сумасшедший.   

Вернемся к роману Г.Майринка. Вот какие «пронизывающие», точные описания персонажей приводит в тексте австрийский автор: «Возле меня стоял студент Харусек с поднятым воротником своего тонкого и потертого пальто, и я слышал, как у него стучали зубы от холода. «Он может до смерти простудиться на этом сквозняке под аркой ворот», подумал я и предложил ему перейти через улицу в мою квартиру. Но он отказался. – Благодарю вас, майстер Пернат, – прошептал он, дрожа, – к сожалению, я не располагаю временем, я должен спешить в город. Да мы к тому же промокнем до костей, если выйдем на улицу. Даже за несколько шагов! Ливень не думает ослабевать! Потоки воды стекали с крыш и бежали по лицам домов, как ручьи слез. Подняв немного голову, я мог видеть в четвертом этаже мое окно; сквозь дождь его стекла казались мягкими, непрозрачными и бугристыми».

Далее по тексту следуют комментарии автора в отношении действующих лиц: «И когда я пропускаю сквозь свое сознание этих странных людей, живущих здесь, как тени, как существа, не рожденные матерями, кажущиеся состряпанными в своих мыслях и поступках как попало, представляющих какую-то окрошку, я особенно склоняюсь к мысли, что такие сновидения заключают в себе таинственные истины, которые наяву рассеиваются во мне, как впечатления красочных сказок». Рефлексия без оценки. Не ясновидение, а скорее ощущение сопричастности чему-то большему. Удивительная способность описывать авторский метод, при этом совершенно не уподобляя себя Богу, или автора-демиургу (чем так грешит западная литература). Автор как будто бы ясновидец, подобно любого герою Ветхого или Нового Завета, его сознание изменено, то есть способно воспринять информацию извне. (Напомним, что пророчества всегда видятся, и даже Святыми, только в особом состоянии. В частности, видения места захоронения головы Иоанна Крестителя (Глава Иоанна Предтечи) приходила епископам или каноникам – во сне.

А вот и рассуждения Майринка в отношении возможности человека вдохнуть Душу: «Тогда во мне оживает загадочная легенда о призрачном Големе, искусственном человеке, которого однажды здесь в гетто создал из стихий один опытный в каббале раввин, призвал к безразумному автоматическому бытию, засунув ему в зубы магическую тетраграмму». Тетраграмма (от греч. «четыре», и «буква» — четырехбуквие) — имя Божие, состоящее из четырех букв, изображалось на письме четырьмя согласными буквами. Предположительно до разрушения Первого храма (586 г. до н. э.) это имя произносилось вслух. (Храм – одно из самых важных понятий в Иудаизме, являет собой культовое сооружение, предназначенное для совершения богослужений. Стена Плача – то, что осталось от Второго Храма. Сооружение Третьего Храма, согласно иудейской традиции, фактически приравнивается к Судному Дню, этот Храм станет духовным центром для всего человечества). Итак, тетраграмма, то есть имя Божие, с 3 в. до н.э., из-за опасения нарушить третью заповедь, перестали произносить вслух, причем было запрещено произносить его и в богослужениях. При чтении Священного Писания тетраграмма заменялась именем Господь.

В романе Майринка присутствует бесконечное множество отсылок к Книге, к идее Книги. Образ Книги являет собой своеобразную метафору Священного Писания. Вот какой отрывок следует далее по тексту романа: «Переплет книги был металлический, и углубления в форме розеток и печатей были заполнены красками и маленькими камешками. Наконец, он нашел то место, которое искал, и указал на него пальцем. Глава называлась «Ibbur» – «чреватость души», – расшифровал я. Большое, золотом и киноварью выведенное заглавие «I» занимало почти половину страницы, которую я невольно пробежал, и было у края несколько повреждено. Я должен был исправить это. Заглавная буква была не наклеена на переплет, как я это до сих пор видал в старинных книгах, а скорее было похоже на то, что она состоит из двух тонких золотых пластинок, спаянных посередине и захватывающих концами края пергамента. Значит, где была буква, должно быть отверстие в листе. Если же это так, то на следующей странице должно было быть обратное изображение буквы «I»? Я перевернул страницу и увидел, что предположение мое правильно. Невольно я прочитал и всю эту страницу и следующую. И стал читать дальше и дальше».

В данном случае потрясающе представлена сама идея отношения к слову и к письму. Неслучайно, герой не только расшифровывает надпись, но и смотрит на «обратное изображение буквы» (сходным образом исследователи Торы внимательно смотрят на прямое написание и на зеркальное, то есть на обратной странице пергамента, или книги – настолько оно важно). Любой текст – бесконечное множество возможных вариантов прочтения. В этом смысле, текст, и правда, в чем-то и немного схож со Священным Писанием, не по содержанию, конечно, а по важности любого написанного слова. Литературный критик и философ, основатель Деконструкции, Жак Деррида неоднократно говорил о важности Письма, имея в виду, конечно, не Священное Писание, но относясь к письму как к чему-то чрезвычайно важному. Деррида противопоставляет понятию письма (и созданную им грамматологию) логоцентричной, то есть метафизической системе понятий (речи и слову), основанных на тождестве и наличии. Неметафизическое письмо относится, скорее, к различию и отсутствию. Письмо, таким образом, есть способ существования языка, в котором остаются следы. Так вот, в легенде о Големе и в каббалистической традиции жизнь задается не инспирацией, а надписью. Деррида предпринял попытку деконструкции знака путем дезавуирования введенной Соссюром противоположности означаемого и означающего, в которой он видит следы христианского мифа об инспирации. Вслед за Фрейдом он считает их подвижными. Означающее вступает в игру означения, благодаря своей способности к повторению, воспроизводимости. Благодаря повторению знак разрушает представление о сингулярности присутствия, невозможность совместить сингулярность присутствия и необходимость повторения. В результате воспроизводящая и репрезентирующая функция языка оказывается под вопросом – не будучи представлением, знак отрицает присутствие. Он представляет лишь себя и отсылает не к самой вещи, а к самому себе. Он не имеет ни тени, ни двойника. Знак, по Деррида, нечто первичное по отношению к объекту.  Чувственное переживание - это не знак, а след. В этом Деррида следует Фрейду – переживание вовсе не является формой данности объекта. Оно представляет собой не означивание, а смещение. При шизофрении переживания и словесные представления отрываются от объектов. Речь движется по пути свободных ассоциаций.

Используя понятие «фармакон» применительно к письму, Деррида трактует  письмо, как «яд и лекарство одновременно». Письмо не имеет фиксированной сущности, субстанции, что означает, что в нем сохраняется множественность латентных значений. Сам перевод термина «фармакон» является полем битвы на логоцентризм и в этом смысле русский перевод его как «средство» сохраняет изначальную амбивалентность, поддерживает изначальную двухсмысленность фармакона. Христианская традиция совершенно другая, она инспирирована не надписью, а духом, то есть голосом.

Вот как пишет о слове герой-повествователь Майринка, в этом тексте он и герой, и наблюдатель, и создатель произведения, и интерпретатор, и его жертва: «Слова струились из невидимых уст, оживали и подходили ко мне. Они кружились и вихрились вокруг меня как пестро одетые рабыни, уходили потом в землю или расплывались клубами дыма в воздухе, давая место следующим. Каждая надеялась, что я изберу ее и не посмотрю на следующую. Некоторые из них выступали пышными павами в роскошных одеяниях, и поступь их была медленной и размеренной» …

Для сравнения, среди других произведений, написанных и иудейской или еврейской традиции, на память приходит роман «Шоша», Исаака Зингера, лауреата Нобелевской Премии по литературе, польского происхождения. В этой книге в многом сходное повторение мотива: изгнания, вечного невозвращения, поиска смысла, терпения, и во многом – религии. Роман постмодернистский в том смысле, что в нем сочетаются традиции прочтения Ветхого Завета и современные тому времени методы письма: параллельно с повествованием в романе пишется сценарий (почти как на скрижалях). В этом сценарии участвует бесконечное множество авторов, они настолько не согласны друг с другом, что сценарий уже совершенно невозможно создать, тем более использовать. Так много у него возможных разветвлений.

Сходное соответствие Ветхому Завету очевидны у многих писателей. Так английская писательница Ж. Уинтерсон в нашумевшей книге «Письмена на теле» (Written on the body, 1992) в манере магического реализма переносит священные надписи на тело любимого человека, решая за своих героев нарушить все возможные заповеди, и карая этих же героев то нежным, бесконечно трепетным, то жестоким, варварским отношением друг к другу, и, наконец, разлукой и смертью. Идея «письма» в этом случае скорее ветхозаветная.

В некотором роде Книга Иова, одна из самых сложные и противоречивых книг Ветхого Завета является по сути манифестацией суровости Бога, который буквально радуется, наблюдая за страданиями Иова, естественно, по причине того, что Иов все равно от Него, от Бога не отрекается. Как известно, образ Иова появляется и у американского писателя Сэлинджера, когда главный герой Холден рассуждает в отношении того, кто именно ему нравится в литературе. Он не называет Иова впрямую, но пишет о том, что ему нравится: «Сказать по правде, после Христа я больше всего люблю в Библии этого чудачка, который жил в пещере и все время царапал себя камнями и так далее. Я его, дурака несчастного, люблю в десять раз больше, чем всех этих апостолов».  

В какой-то момент герой Майринка оказывается у себя в каморке. Он смотрит на стены соседнего дома, примыкающие к окну. Спустя какое-то время из-за стены, из соседней студии раздаётся женский смех. Герой тут же вспоминает, что его знакомый, актёр-кукловод Цвак несколько дней назад сдал свою студию одному «молодому важному господину». Герой вспоминает об одно доме, где ему часто приходилось реставрировать антикварные вещи. Внезапно поблизости слышится скрип железной чердачной двери. В комнату врывается молодая женщина, крича: «Мастер Пернат, ради Христа, спрячьте меня!» Автор остается верен своему чувству юмора и традиции. Ни на секунду не забывая о том, что такое на самом деле человечество, он продолжает свой рассказ, с горечью, любовью, отчаянием и безнадежностью рассказывая о том, что с ним происходит, о своих героях, людях, снах, привидениях, которых он в этой жизни встречает.