Литературная критика

Кто такой Рюрик Ивнев  (11.02.1891 – 19.02. 1981) ? Это самый большой долгожитель среди поэтов Серебряного века – он старше Есенина и Маяковского, но пережил их на целую эпоху.  Он поэт и прозаик Серебряного века, но, прямо скажем, второго уровня. Его не сравнить ни с Блоком, ни с Мережковскими, ни с Есениным, ни с Гумилёвым, ни…. На самом деле его подлинное имя Михаил Александрович  Ковалёв. Выходец из семьи военных, он ничем особенно не выделялся в дореволюционное время. О происхождении  своего псевдонима он написал так: «Ночью мне приснилась моя книга (первая книга стихов юноши – Г.М.). Я взял её, перевернул и увидел название “Самосожжение”, а выше  фамилию автора “ Рюрикъ Ивневъ”. Проснулся, записал, а потом снова уснул, а утром сообщил эти данные в типографию. Так родился этот псевдоним» (стр. 6). Цитируем по книге Рюрик Ивнев «Богема», М., Вагриус , 2006 г.

Рюрик Ивнев не скрывает, что образ жизни поэтов и писателей  послереволюционной России 1920-х гг… – это так называемая богема.  В 1920-е годы советская власть решила почему-то  поощрять талантливых писателей и поэтов, которые ей были чужды. И это считалось нормальным. Например, некий издатель Кожебаткин решил дать Есенину большой аванс, далеко не будучи уверенным, что Есенин выполнит издательский заказ.  Разумеется, все деньги Есенин пропил,  зашёл в ресторан, где снова встретился с Кожебаткиным.  Из «Богемы: «Глаза Есенина вдруг засверкали мелкими весёлыми огоньками: 

– Ей-богу, я напишу, напишу все стихи. Кожебаткин сам виноват. Поймал меня здесь, запер в спальне Марии Павловны и говорит:  не выпущу, пока не сдашь рукопись. Ну, как я мог исполнить его требование, когда не было настроения» (стр. 55).  Оказывается, Есенин сбежал через окно.

Почему-то особенно ненавидел Рюрик Ивнев крестьянского поэта Клычкова, репрессированного в сталинские времена, о котором я в числе первых написал большую статью. В чём причина этой ненависти, которая одновременно сопровождалась дружеской привязанностью  к  Сергею Есенину  и Анатолию Мариенгофу,  мне непонятно, но, тем не менее, – это очевидный факт. Вот как описывает Рюрик Ивнев первую встречу с Сергеем Клычковым в одном из московских ресторанов:

***

Любопытна часть его воспоминаний, касающаяся Матвея Ройзмана,  который, будучи поначалу имажинистом, другом Шершеневича, Есенина, Мариенгофа, в 1930-е годы быстро перековался и стал не только абсолютным поклонником соцреализма, а с присущей ему деловой активностью, ухитрился не только выжить в эпоху репрессий, но даже стал одним из первых авторов советских детективов  «Дело № 306», по которому снят фильм после войны.

Самое интересное в цикле воспоминаний Рюрика Ивнева – это очерки о современниках, с которыми он часто общался, а некоторые были его друзьями.  Когда мы пишем о литераторах первого уровня, то их разные воспоминания друг о друге часто кипят какой-то неприязнью и даже злобой, хотя о зависти здесь даже трудно говорить. Вспомним стихотворение Зинаиды Гиппиус «Шёл», в котором речь идёт о неразумных детях  –  Блоке и Белом:

                         Не хочу, чтоб заблудилось
                        Неразумное дитя…
                        В покрывале ветер свищет,
                        Гонит с севера мороз…
                        Никогда их не отыщет,
                        Двух потерянных  –  Христос.
                        Всем, всем, всем…

Размышляя о творчестве разных писателей Серебряного века,  я не раз задавал себе вопрос, почему некоторые из них, далеко не второстепенных, –  Сергей Городецкий, Василий Каменский,  Максимилиан Волошин, Михаил Кузмин, тот же Рюрик Ивнев – остались в советской России, а Андрей Белый, поначалу эмигрировавший, вернулся в СССР.  Не нахожу ответа на эту загадку. Например, Гайто Газданов,   ставший в эмиграции всемирно известным писателем, в Париже работал таксистом. Но советская власть его не манила. Из вернувшихся общественных деятелей, особенно  так называемых евразийцев,  многие были репрессированы,  например  Д. П. Святополк-Мирский. Хотя нельзя забывать и так называемого основателя социалистического реализма Максима Горького, который, конечно был чужд общим настроениям российской эмиграции, но, тем не менее, долгие годы жил на острове Капри в фашистской Италии, возглавляемой Муссолини.

Рюрик Ивнев неоднократно бывал за границей после революции как раз в те годы, когда, казалось бы, что ничто не мешало ему там остаться: «В начале февраля 1921 года мы с Есениным решили совершить небольшую поездку в Европу. Я рассказал о нашем плане Анатолию Васильевичу (Луначарскому – Г.М.), причём я его ни о чём не просил» (стр.431). Эта поездка по разным причинам не состоялась, но чуть позже – в 1925 году Р. Ивнев Съездил в Германию и опять-таки вернулся в советскую Россию.

В этом сборнике есть интересное полуюмористическое подобие эссе, иронически названное «Четыре выстрела в четырёх друзей – Есенина, Кусикова, Мариенгофа, Шершеневича».  Там написано так: «И ты, Есенин, бархатная лапка с железными коготками… И ты, великолепный выхоленный Мариенгоф, – и ты, остроглазый, умный Кусиков, –  и ты, хулиганствующий Шершеневич, –  все вы заслуживаете воображаемых пуль, которыми я пронзаю из своего бумажного револьвера, ваши бумажные сердца» (стр. 490).

Но эти выстрелы одновременно самоубийственны и для самого автора. Здесь Рюрик Ивнев, на мой взгляд, достигает вершины, если не своего творчества, то, по крайней мере, нравственного осмысления своей эпохи.

Вот такими странными заметками завершает Рюрик Ивнев свои воспоминания о самых близких своих друзьях. Что-то в этих мемуарах надумано, что-то, несомненно, написано от чистого сердца, а что-то является поэтической аллегорией, тем более, что судьба многих имажинистов оказалась не такой безоблачной, как жизнь его самого. Например, Вадим Шершеневич умер в 1942 году в  эвакуации в Барнауле  от скоротечного туберкулёза лёгких.

Может быть, поэтому Рюрик Ивнев заканчивает свои мемуары несколько грустной формулировкой:

Конечно, от Есенина до Шершеневича, как говорится, дистанция огромного размера, но мне кажется всё-таки, что есть нечто общее, что их объединяло – это осознание нового образа жизни, нового мировосприятия, а уж как оно отразилось на их судьбах – это другой вопрос. Книгу своих воспоминаний Рюрик Ивнев назвал «Богема», как и оперу Пуччини. Так жили и воспринимали мир деятели культуры Серебряного века, и нам есть чему у них поучиться.

Декабрь 2020 года                                       Санкт-Петербург