Литературная критика

Д.С. Мережковский «Смерть богов. Юлиан Отступник» — роман, впервые опубликованный в 1895 году на страницах журнала «Северный вестник» (под заголовком «Отверженный») и ставший первым в трилогии «Христос и Антихрист».

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Сорванные струны веры: Юлиан Отступник, уязвлённый ханжеством и притворством христианства, ниспровергает Галилеянина: ради сияющих, беломраморных богов светлейшего пантеона, куда он, избежав бесконечных вариантов смерти, выжив, вступает, спокойно и радостно, в белых льняных одеждах философа, сияя стоицизмом и мудростью, которые не способны продемонстрировать дремучие и косматые, собирающиеся на очередной собор…

О, они подерутся колоритно, запутавшись в гремучих словесах, - тогда, как их, золотые слова, разумно и по делу использовали Сократ и Анаксагор, и будет, будет великолепный Юлиан наблюдать с высоты за адептами любви, устроившими мордобитие…

Флавий Клавдий Юлиан (Юлиан II) (лат. Flavius Claudius Iulianus; в христианской историографии Юлиан Отступник, 331 или 332 — 26 июня 363) — римский император в 361—363 годах из династии Константина. Последний языческий (неоплатонический) император Рима, ритор, философ и поэт.

Д. Мережковский любуется Юлианом – был ли русский писатель-мыслитель-поэт христианином?

Сложно ответить: душа отразилась в романе, как отразилась, и, согласно оному отражению, кажется, что христианство воспринимал вариантом интеллектуального рабства, умножаемого на культ смерти, предпочитая сияющую, розовато светящуюся мрамором античность…

Роман животрепещет: от первых глав, так точно, можно войти в страницы, как в двери, восстанавливающих путешествие Скудило за двумя царственными изгнанниками, до последнего аккорда – гибели Юлиана в бою – как ещё должен умирать Отступник?

Роман льётся лентами великолепия: и всегда, ощущается, симпатии Мережковского на стороне античного пантеона.

Образа мыслей.

Белая соль стоицизма, спокойный рокот мудрости, как накат великих волн, предпочтительней…

Христианство победит.

Как сложно отфильтровать, читая Евангелия, хоть канонические, хоть не… - подлинные слова Христа от наносного, свирепого, жестоковыйным духом Ветхого завета пропитанного…

 Как хочется верить в наличие тайных жизнеописаний – возможно, и правда были у катаров, так мощно и жестоко уничтоженных папством…

Христианство победит: как известно: победит, думается, в том аспекте, который не подразумевал Христос: победит… но состоится ли?

История церкви вызывает сомнения в этом…

…вот интересно, как, к примеру, шотландский пастух одиннадцатого века должен был воспринимать острый раскол?

И вообще – узнал ли бы об этом?

Кем он мог себя, занятый своей повседневностью, чьё обаяния онтологично, и, тем не менее, условно, считать – после распрей Килурария и Гумберта: длинноодеянного, и почитавшего динамичные диспуты самым важным: из того, что может предложить поле христианства…

 Великолепие мережковского романа густо замешано на подробностях: о! они колоритны: как сияют слова, обозначающие должности Восточного Рима, как переливаются изделия, выполненные словесно также точно, как были они изготовлены в той древности, не подозревающей, что она древность…

Как звучат редкие благовония!

…из мидий варили специальные императорские притирки: тщательно смешивали розовую пену с чем-то ещё, и…

И умащивал, бесконечно умащивал лицо якобы равноапостольный, совершивший, кажется, все грехи из возможных, изнеженный, отвечающий на приветствие – Твоя вечность…, принявший арианство – в тщетной надежде, что убелит оно душу, станет яки снеги…

 Отливающие синевой левитановского «Марта»…

Жертва, жертвенность, самопожертвование: сакральность смыслов: на другом полюсе реальности Микки Рурк, принимающий участие в «Отходной молитве», держащий её своим ирландским образом – фильм, понравившийся бы, вероятно, Достоевскому – готов жёстко жертвовать собой, убивая других, ради свободной Ирландии…

Всё запутывается, да – Мережковский?

Сложно скрученный интеллектуальный орнамент твоего Юлиана исполнен внешне просто, виртуозно, читается взахлёб, и как выстраиваются бытовые картины… скажем, Антиохии!

 Войти с сонно-вонючий лупанарий?

Налопаться сочного мяса, нажаренного с луком? сок капает на угли, и меняют они цвет со змеиным шипением…

Литература превосходит реальность: удерживая её, вечно улетающую, куда там детским воздушным шарикам мечты, и Юлиан, и Порфирий Оптациан настолько живые…

Худой, как штырь, гениальный Оптациан: вывернувший мозги, сочиняя изощрённые, фигурные стихи, дабы снискать одобрение басилевса…

 …который потом: тиранией и интригами так интересно развернётся в сияющем шедевре Г. Шенгели:

Вызывал базилевс эпарха,
Спрашивал о своих гвардейцах,
Спрашивал о слухах базарных
И о настроеньях в синклите.
За гвардейцев эпарх ручался,
На базаре лишь о ценах толкуют,
Благородные же члены синклита
Обожают базилевса, как Бога.
Но у самого у эпарха
Что-то были слова суетливы,
И со лба, хоть и было жарко,
Слишком часто пот отирал он.

Жаль, Мережковский не прочёл сих виртуозно льющихся строчек: впрочем, с высоты запределья, возможно, видны совершенные тексты, перлы языка?

К тому же – он, Мережковский, знал «Сказку о рыбаке и рыбке», а в ней, как в символической капсуле, заложен будущий «Повар басилевса», так музыкально-живописно изложенный Шенгели…

 Юла юдоли вращается бесконечно…

Мощно мчащий на коне Юлиан, возглавляющий битву, будет убит: ему не страшно: олимпийцы примут в свою семью…

…кажется – они и Мережковского, столь двойственно воспринимавшего христианство, приняли: сияющие, вечно весёлые, молодые олимпийцы, последний раз чётко обозначившие свою власть и волю через Юлиана Отступника.