Комментарий | 0

Человеческая жизнь в ситуации нарастающего хаоса. Революция и повседневность.

 

Аксёнов Владислав Бэнович. Повседневная жизнь Петрограда и Москвы в 1917 году.

           История запечатлевается в человеческой памяти, прежде всего, как комплекс больших, эпохальных событий, плавно переходящих одно в другое, и именно такие события становятся олицетворением прошлого; возникает ощущение, что прошлое целиком и полностью размещается именно в «сфере глобального», в которой всё индивидуальное и частное оказывается приложением к всеобщему, растворяется во всеобщем и исчезает… Та же самая революция видится – в такой перспективе – как движение масс, осуществление глобальных социальных преобразований, война армий и процесс исчезновения из сферы истории больших социальных групп. И как-то забывается при этом, что для того, чтобы такие большие события осуществились, необходимо соблюдение ряда «второстепенных», банальных условий: в пространстве человеческой жизни должны присутствовать магазины и продовольственные лавки, транспорт, регулярно двигающийся по одним и тем же маршрутам, телефоны как условие бытовой, повседневной коммуникации, соседи, разговаривающие друг с другом в соседней квартире, дождь, ветер и снег за окном, - и многое, многое другое, не подлежащее чёткому учёту и нормированию.

 Человеческое существование – изначально и наиболее полно – проявляет себя именно в таких обыденных, повседневных событиях, - в формах и ситуациях, не имеющих, на первый взгляд, для истории никакого значения и – парадоксальным образом – являющихся для Большой истории всего лишь неким бессобытийным фоном, воспринимающимся в качестве чего-то такого, что само собой разумеется и не нуждается в специальном упоминании. Но, в действительности, именно повседневное и есть та подлинная сфера человеческой реальности, на основе которой становится возможным всё остальное. – Действительное человеческое существование проявляет себя именно здесь, в сфере повседневного, и конкретные, зримые «улица – фонарь – аптека» значительно ближе и органичнее этому существованию, нежели глобальные международные известия, о которых подавляющее большинство людей узнаёт из газет, лежащих на столике всё той же аптеки.
И если история как форма коллективного воспоминания о прошлом представляет для нас некую ценность, то необходимо продумать вопрос о том, что наделяет историю такой ценностью. Что важнее для нашей коллективной памяти – «чистая» событийная канва, в своём предельно чётком воспроизведении неизбежно превращающаяся в литературное повествование, или человеческая личность, пребывающая во времени и открывающая в этом времени то трагическое измерение, которое находится за пределами всякого рода литературы и возможностей теоретических концептуализаций? – И если мы выбираем личность, то, следовательно, мы выбираем мир обыденных, повседневных жизненных форм, - мир регулярных повторов, поведенческих стереотипов и мимолётных переживаний, чьим итоговым уделом оказывается неизбежность забвения. – Перед лицом Большой истории повседневное являет себя как «реальность бессмысленного», но именно в этой реальности и укоренено – неким изначальным и необратимым образом – действительное человеческое существование. Мир человеческой жизни – это мир повседневности.
Но что – в действительности – мы знаем об этом мире? – Точнее, какая часть этого мира становится частью коллективной памяти? – В лучшем случае, коллективная память запоминает несколько отдельных фрагментов повседневности, возводя эти фрагменты в разряд «символов эпохи», а большая часть событий и форм повседневной жизни банальным образом исчезает, превращается в некий смутный фон, на котором развёртывается Большая История – схематическое видение прошлого, превращающее в схему, всё, с чем имеет дело, - и, в том числе, людей, в этом прошлом живших…
История как сумма записей, затрагивающих темы прошлого, по своей сути схематична и антиперсоналистична; исследований, стремящихся пробиться к непосредственной жизни, присутствующей в этом самом прошлом, относительно мало и далеко не все эти исследования удачны. И тем ценнее исследовательские работы, авторам которых удалось в какой-то степени свою задачу выполнить. Безусловно, полная реконструкция повседневного мира прошлого невозможна, но возможно его фрагментарное воспроизведение – выявление тех внешних контуров жизни, знание о которых делает представление о ней более чётким и конкретным. – В любом случае последний шаг к реконструкции прошлого осуществляет индивидуальное воображение, но благодаря историческим реконструкциям повседневного прошлого это воображение обретает почву. – Конкретность представлений о прошлом, в итоге, способствует обретению конкретности в представлениях о настоящем; всё общее и схематичное в своих «последних основаниях» внеиндивидуально и неподлинно, всё индивидуальное и конкретное – изначально экзистенциально.
 
***

 «Повседневная жизнь   Петрограда и Москвы в 1917 году» – это кандидатская диссертация, написанная в 2002 году московским историком Владиславом Аксёновым. Слово «диссертация» в данном случае не должно смущать читателей; по большому счёту перед нами – монография, делающая небольшие, формальные уступки требованиям, продиктованным современными отечественными диссертационными советами. – Книга отлично написанная и, главное, написанная по делу: её содержание в полной мере соответствует своему названию.

Это обстоятельство тем более ценно, если помнить о том, что предметом описания является 1917 год. – Перед нами время, в котором Большая история активно стучалась в двери историй малых. В такие исторические моменты реальность больших событий и реальность повседневной жизни предельно активно взаимодействуют друг с другом, и в работе историка присутствует риск смешения этих двух реальностей. В книге В.Б. Аксёнова такого смешения не происходит; повседневное не утрачивает органических свойств, и, отражая в себе стихию революции, оно, тем не менее, не перестаёт быть повседневным. При этом, естественно, характер протекания повседневных процессов под влиянием революции видоизменяется, - «улица» активно стучится в домашнее, частное пространство жизни, но, при всём при этом частное всё равно остаётся частным, а общественное – общественным.

Задача описания повседневного прошлого очень зависима – в процессе своего осуществления – от чувства меры, следование которому вряд ли подчиняется исключительно рациональным правилам и в большей степени зависит от внутреннего такта и интуиции конкретного историка. – С одной стороны, описанию повседневности угрожает склонность к обобщениям, которая, если дать ей волю, оставит от повседневности чистую статистику, за которой не будет видно ничего конкретного; с другой стороны, стихия индивидуального, описываемая вне каких-либо обобщений, превращает повседневность в поток хаотичных фактов, а отдельные жизненные случаи становятся «историческими анекдотами», неизбежно превращающими процесс чтения в процесс развлечения. – В книге Аксёнова чувство меры, диктующее соблюдение баланса между общим и индивидуальным, являет себя предельно чётко и последовательно. – Здесь есть всё – и статистика, и индивидуальные случаи, и – главное – наличие и того, и другого успешно «работает» на одну цель – создание общей картины повседневной жизни двух русских столиц в переломный год русской истории.

Тематика книги стремится предельно полно очертить контуры и основные структурные элементы повседневного мира: здесь присутствует и «внутренняя сфера» существования, - то, что являет себя почти исключительно в сфере сознания: мнения, слухи, психологические ожидания, коллективные мифы и переживания, привязанные к конкретным «историческим моментам»; здесь же – и бытовая сторона жизни, включающая в себя и пространство дома, и пространства внешних коммуникаций; в связи с этим особо отмечу феномен петроградскогого трамвая, - феномен, изначально присущий именно сфере повседневного существования, но, в то же время, являющийся и «культурным символом», отражающим глобальные процессы, происходившие в российском городском обществе с начала ХХ века; здесь же – и описание сфер потребления и досуга. - Читатель этой книги узнает много нового о жизни театра и кинематографа 1917 года.

Сам этот год оказался предельно динамичным; развитие самых разных жизненных тенденций – социальных, политических, культурных, психологических, - приобретает в этот временной отрезок небывалую скорость, что, в свою очередь, не менее стремительно отражается и на реалиях повседневной жизни. – И одним из безусловных достоинств книги В.Б. Аксёнова является фиксация этой скорости изменений, - 1917 год не превращается во что-то недифференцированное и, соответственно, условное; наоборот, каждый месяц этого года показывает собственную специфику, превращается в индивидуальную «веху» существования человека в большом городе, застигнутого стихией перемен.

 ***

 Безусловно, главным структурным содержанием всех процессов 1917 года оказывается нарастание деструктивности; общество фатальным образом соскальзывает в состояние хаоса. И если ранней весной 1917 года деструктивное сосуществует с настроениями эмоционального подъёма, то далее деструкция превращается, по сути, в единственную силу, управляющую процессом. – В связи с этим обстоятельством мне нравится манера фиксации событий, свойственная В.Б. Аксёнову: никаких эмоциональных деклараций и минимум ценностных суждений. – Чёткий и рациональный взгляд на события, позитивно отличающийся от множества других, навязчиво претендующих на объективность описаний, за которыми часто скрываются всего лишь идеологические догмы и личные психологические комплексы историка…

   ***

 При чтении «Повседневной жизни» неоднократно ловил себя на ощущении, что всё это я уже когда-то видел и пережил. – Ощущение естественное для человека, находившегося в конце 80-х и в 90-х годах прошлого века уже во взрослом возрасте. – События нашей новейшей истории протекали не в столь интенсивном ритме, как события 1917 года, но многие формы, повседневной жизни конца 80-х и 90-х годов удивительным образом совпадают по своей сути с формами повседневности, присущими году 1917-му. И читая о том, что было почти сто лет тому назад, неизбежно начинаешь утверждаться в убеждении, что историческое время обладает двумя уровнями своего осуществления – внешним (феноменальным, событийным, индивидуальным) и внутренним (структурным); и если на внешнем уровне историческая жизнь являет себя как процесс линейный, то на внутреннем уровне многое просто движется по кругу, и каждый новый цикл не прибавляет к истории почти ничего, за исключением множества новых судеб.
 Впрочем, и в этой внешне фатальной ситуации существует свой «выход», и связан он с трагическим аспектом существования, присущим любой индивидуальной жизни. Возможно, именно трагическое и есть та сила, которая размыкает фатальную цикличность исторического времени, т.к. нет такой трагедии, которую можно было бы пережить дважды. Именно трагическое придаёт переживанию индивидуальность и, соответственно, подлинность. – Всё, что происходит с нами, когда-то уже в той или иной форме было, но каждый из нас переживает это самостоятельно и однажды. Впрочем, хочется верить, что для поколений, рождённых во второй половине прошлого века, их «семнадцатый год» остался уже позади…
 
А книгу Аксёнова, на мой взгляд, читать необходимо; хотя бы для того, чтобы конкретнее представлять собственное «отдалённое прошлое», и, может быть, для того, чтобы ещё раз задуматься о прошлом, которое было относительно недавно…
 
 
Книгу В.Б. Аксёнова «Повседневная жизнь Петрограда и Москвы в 1917 году» можно скачать здесь:

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка