Онтологические прогулки

Психологи часто пишут о том, что сознание необходимо исключительно для ситуаций, которые еще неизвестны, и выбор поведения в которых предельно неопределенен. Сознание нужно для выработки догадок, построения гипотез, принятия решений наугад или на основе весьма смутных и ненадежных критериев. В хорошо знакомых ситуациях бессознательное гораздо эффективнее, и по этому, как  пишет В.М. Аллахвердов, «информация, полностью соответствующая ожиданиям и не требующая проверки вообще перестает осознаваться – механизм сознания с ней не работает»[1].

 

Сознание образуется  на разрыве, существующем между грандиозностью мира и ограниченными возможностями человека. Но, осваивая окружающее пространство и делая его понятным и знакомым,  носитель сознания тем самым открывает путь для автоматизации и интериоризации своего поведения. Как сказал еще Уильям Джеймс, сознание уходит оттуда, где в нем не нуждаются. То есть, чем более понятным и освоенным становится мир, тем в большей степени все более сложные поведенческие структуры выходят из компетенции сознательного выбора.  Освоив некий участок для деятельности, сознание передает его в распоряжении бессознательного и само с него уходит. Разумеется, бессознательное в данном случае стоит понимать предельно широко и формально – как совокупность находящихся за пределом сознания регуляторов поведения. Если бы  развитие человека разумного осуществлялось на глазах ученых на протяжении десятков миллионов лет, то, возможно, исследователи зафиксировали бы, что все более сложные алгоритмы поведения осуществляются индивидуумами бессознательно, причем эти программы поведения становятся наследственными. Нельзя полностью исключать возможность того, что если бы человечество на протяжении нескольких десятков миллионов лет пользовалось автомобилями, то возможно  умение водить стало бы наследоваться генетически. Но поскольку, цивилизация существует по биологическим меркам не долго, а меняется очень быстро, то сознание использует для автоматизации добытых навыков не только  подсознание в психологическом смысле слова, но и тот специфический метод устранения сознательности, который можно назвать «технологизацией».

В наше время технологии ко всему прочему дают нам возможность наблюдать огромные технические системы, функционирующие без всякого участия человека. Впрочем, и до появления машин технология существовала как сила, довлеющая над отдельным индивидам и дающая последнему алгоритмы действия, которым он следует, не проявляя сознательности. Во всякой технологии есть момент бессознательности – поскольку, как верно отмечает  В.М. Аллахвердов, «практические технологии, говорящие, как надо действовать в той или иной ситуации, не отвечает на вопрос, почем так надо действовать»[2].  То, что эффективный практический рецепт позволяет пользоваться им, не понимая, как он действует уже предполагает некий предел для человеческого сознания. Здесь стоит вспомнить, какой смысл предавал Г.П. Щедровицкий понятию «деятельность». По Щедровицкому «деятельность» не имеет отношения к человеку, «деятельности» существуют и развиваются по собственным законам, а индивиды только могут к ним «подключаться».  «Деятельность» (в смысле, который придавал этому термину Щедровицкий) – это в буквальном смысле слова коллективное бессознательное. Как известно, Юнг считал, что коллективное бессознательное проявляется, прежде всего, в архетипах, понимаемых как структурные инварианты в психической активности разных индивидов. Но  если достаточно формально применить этот подход к человеческой цивилизации, то можно заявить, что архетипом является любой  стереотип, или любая достаточно распространенная схема действия, навязываемая обществом индивиду – и в этом случае, цивилизация, понимаемая как совокупность технологий оказывается в буквальном смысле слова коллективным бессознательным.     

Но, если сознание считать не просто свойством индивидуума, а универсальным  феноменом Вселенной, то целью сознания становится полное освоение мира, при котором носитель сознания оказался бы абсолютно гармонизированным с Универсумом, а  сознание оказалось бы  не нужным – поскольку в условиях такой тотальной гармонизации взаимодействие человека со Вселенной осуществлялось бы бессознательно и машинально. Цель развития – успокоение и «сон разума», и даже если мы можем предположить, что такая цель не является достижимой, то все равно нельзя отрицать, что   мечта о «великом успокоении» является идеалом, вписанном в саму структуру всякой человеческой деятельности, включая развитие цивилизации.

Освоение мира и превращение его в знакомый и неосознаваемый происходит прежде всего через выработку успешных действий и склонность их повторять.  Над человеком довлеет стремление  к повторению однажды открытого образа действия. Например, опыты В.М. Аллахвердова показали, что однажды сделанный человеком выбор имеет длительное последействие, человек бессознательно склонен повторять однажды принятые решения, в том числе однажды сделанные ошибки (что, в частности, проявляется в феномене «любимых ошибок» у машинисток, наборщиков и школьников)[3]. Думается, что результаты этих опытов – лишь один из многих примеров того, как человек склонен стереотипизировать собственную деятельность, так что даже творческие усилия предпринимаются им в основном для того, чтобы найти  новый алгоритм действия, который потом можно будет нетворчески повторять – причем, может быть, повторять бесконечно. В феноменологической философии Эдмунда Гуссерля это накопление ранее принятых решений зафиксировано под названием «трансцендентального генезиса», суть которого заключается в том, что всякий совершенный Я «интенциональный акт» придает самому Я «новую особенность», и «хотя этот преходящий акт быстротечен, я становлюсь и остаюсь отныне тем Я, которое приняло соответствующее решение». По словам Гуссерля, после  акта принятия решения «актуальное переживание должно иссякнуть, но решение остается»[4].   На уровне общества этот феномен проявляется в том, что найденные успешные действия становятся нормативными – как сказал Пьер Бурдьё, право фиксирует решения «в форме, предназначенной служить моделью для последующих решений» - а вследствие этого, «право непрерывно связывает настоящее с прошлым и создает гарантии того, что будущее будет создаваться по образу прошлого»[5].

Опыты Аллахвердова, равно как «трансцендентальный генезис» Гуссерля являются в некотором смысле психологическим комментарием к важной социально-философской идее Дьердя Лукача, проводимой им в книге «К онтологии общественного бытия». По Лукачу, человеческое поведение и  цивилизация предопределены  «человеческой природой» - но сама человеческая природа  вырабатывается исторически, т.е. она является результатом множества совершенных  человеком актов выбора и несет в себе «последействия» всех важнейших принятых за историю решений.  Таким образом, чем больше решений принимает человек, тем более его поведение начинает предопределяться прошлыми решениями. Как писал Бердяев, человек зависит от внешних условий, но эти условия (прежде всего общественные) порождены самим человеком, человек находится в рабстве «у своих собственных экстериоризаций», в рабстве у идолов, «но эти идолы им самим созданы»[6].Следовательно, человек – и в индивидуальной биографии, и в человеческой истории – идет от свободы к необходимости, оказываясь во все большей зависимости от  довлеющего на нем прошлого. Эту эволюцию вполне можно было бы выразить словами из «Чжуан-цзы»: «От рождения это у меня – привычка, при возмужании – характер,  в зрелости – это судьба»[7].

Феномен накопления принятых решений – в том числе сделанных ошибок – объясняет ту ценность, которую иногда придают «варваризации» – когда в  руководство государством или предприятием приходит новое поколение более молодых, и соответственно менее опытных менеджеров, когда молодому, и не обладающему фундаментальными знаниями исследователю удается совершить революционное научное открытие, или когда нашествие варваров вливает «новую кровь» в древнюю цивилизацию. Позитивный эффект этих ситуаций объясняется тем простым фактом, что непрерывно накапливающая опыт система  оказывается жертвой собственных ошибок и предрассудков, с которыми она не хочет (и не может) расставаться по доброй воле.

Стоит заметить, что в рамках социума «омолаживающая» варваризация возможно только  в том случае, если имеются регионы, не затронутые чрезмерным накоплением прошлого опыта – будь это некультурные нации, некультурные слои населения, или нетронутая чрезмерным образованием молодежь. Однако, по мере того, как человечество в ходе глобализации превращается в единую информационную систему, «ресурсы» варварства истощаются. Уже в ХХ веке можно было услышать мысль, что отныне человечеству предстоит лишь стареть – молодых и невежественных наций уже не осталось, нашествия варваров ждать неоткуда, и, соответственно, неоткуда ждать омоложения.

Сам В.М. Аллахвердов предлагает еще более широкое применение своей теории «последействия». Фактически, эту чисто психологическую теорию можно применять не только к культуре и социальной истории, но и к Вселенной в целом. Не проводя прямой связи с собственной психологической концепцией, Аллахвердов выдвигает структурно весьма сходную «метафизическую гипотезу» о том, что бытие вообще накапливает последствия свершившихся событий.  В соответствии с гипотезой Аллахвердова, исходно (скажем – на момент «Большого взрыва») для Вселенной характерен индетерминизм, констатируемый сегодня физиками для явлений микромира: в соответствии с  современными научными представлениями, в принципе нельзя точно предсказать, куда полетит электрон, он может с равной вероятностью полететь в разные стороны. Итак, первоначально нет никаких оснований для того, чтобы какое-то событие произошло с большей вероятностью, чем другое. Первые события представляют собой акты абсолютной свободы, они суть абсолютно  непредсказуемые флуктуации. Однако каждое совершенное событие изменяет вероятность осуществления последующих событий и тем самым «отчасти» их детерминирует. В результате «сама история развития бытия (от истории жизни элементарных частицы до человеческой истории) изменяет исходное распределение вероятностей в сторону выбранного на предшествующих шагах варианта»[8]. Одним из последствий этой гипотезы является тот факт, что Вселенная развивается от свободы к детерминизму – каждое следующее событие испытывает влияние всего большего числа предшествующих событий. При столь широкой постановке вопроса социально-философскую концепцию Лукача о накоплении принятых решений человеческой природой, равно как указание Гуссерля на накопление принятых решений человеческим Я можно считать лишь частными случаями «метафизической гипотезы» Аллахвердова, примененной к социуму и к индивидууму.

Это «старение» мира можно понимать как накопление в нем «следов» – причем, здесь следует очень точно понимать, что такое «след», и помочь в этом может анализ понятия следа, произведенный Эммануэлем Левинасом. Обычно след истолковывают как разновидность знака, по оставленным следам вычисляют личности преступников или маршруты  диких зверей, такое использование следов создает впечатление, что след есть составная часть некой осмысленно функционирующей знаковой системы, между тем, на самом деле, след существует помимо того, будет ли он как-то использован: след, по словам Левинаса, «значим вне всякого намерения означать и вне любого направленного на него проекта».  Более того – скорее след есть некоторая помеха в функционировании любой осмысленной системы.  Следы пуль и снарядов, оставленные на броне танка, не имеют отношения к исправному функционированию танка. Как пишет Левинас, «подлинный след нарушает порядок мира»[9]. След есть влияние прошлого на настоящее, но влияние специфическое – влияние, имеющее отношение более к прошедшему, чем к актуальному.  Вопреки традиционному детерменизму, всякое состояние Вселенной вполне можно помыслить как независимое от своего прошлого, как свободное от груза минувших дней – однако мыслить его так мы можем только до того момента, пока не увидим какой-нибудь след – след оставленный в прошлом, но дошедший до настоящего, и следовательно, служащий наглядным свидетельством власти прошлого над настоящим. В этом смысле всякий след есть свидетельство уменьшившейся свободы, и «старение» мира – повторимся - можно понимать как постепенное наслаивание всяческих следов – следов, «нарушающих порядок мира», вносящих помехи в функционирование всех возможных систем, и, кроме того, служащих своеобразными «стигматами» и «клеймами» власти событий прошедших  над событиями свершающимися сейчас. 

Спекулятивно можно предположить, что когда груз детерминирующего прошлого станет максимальной и Вселенная превратится в абсолютно детерминированную систему, как это и представляется пандетерминистам – далеедолжен последовать предсказанный стоиками«мировой пожар»,«лето мирового года», конецсвета, космическое «нашествие варваров», новый «большой взрыв», в котором сгорают все следы предшествующего развития и мир становится опять молод и свободен.«Варваризация» является слабым подобием этого обновляющего события в общественной истории. Слабым подтверждением этой гипотезы является мнение физики, что Большой взрыв является событием, пресекающим линии причинности – даже если бы до Большого взрыва что-то было, оно никак не могло повлиять на ход событий после взрыва. На некоторые размышления также наводит сообщаемый Мирче Элиаде факт, что важнейшей целью основанной на мифологии ритуала у очень многих  примитивных народов является периодическое обновление и омоложение космоса, причем достигается это путем ритуального возвращения ситуации сотворения мира.  У первобытных народов распространено поверье, что неумолимо вырождается уже в силу того, что существует должен периодически возрождаться. «Конец мира» – это не конец в буквальном смысле слова, а только его омоложение и новое рождение[10]. 

Только допущение обновляющего Универсум  «большого взрыва»или «мирового пожара»может позволить предположить существование во Вселенной хоть какой-то иррегулярности, и хоть какой-то свободы(хотя бы втом смысле,в  каком физики говорят о «свободе воли электрона» – то есть нежесткого, вероятностного детерминизма).Ибо если Вселенная существует бесконечно, то, следовательно, количество прошлых, «отчасти»детерминирующих будущее событий также является бесконечным, их совокупная бесконечная  мощь детерминирует все будущие события уже не «отчасти», а целиком. Таким образом, «метафизическая гипотеза»Аллахвердова предусматривает возможность существования пандетерминистической Вселенной материализма –но,  только приусловии отсутствия в истории мира такого события, какпрерывающий «детерминизацию» Вселенной «большой взрыв». В рамках этой теории такие базовые постулаты диалектического материализмакак непрерывная вечность материи и  детерминизм оказываются теснейшим образом взаимосвязанными – непрерывная вечность материи  предопределяет детерминизм, детерминизм требует бесконечной цепочки предшествующих причин. Пандетерменистическая Вселенная механического материализма напоминает циклически действующий часовой механизм – и в этом смысле вполне возможно проведение аналогий между такой вселенной, и личностью, которой удалось окончательно избежать ситуаций неопределенности, и которая вследствие этого достигла полного  автоматизма поведения, а значит и бессознательности. Механистическая Вселенная – это Вселенная, «отказавшаяся» от неопределенности, и «отдавшая предпочтение» бесконечному повторению однажды выбранных действий.  

Если все-таки предположить, что «Большой взрыв» имел место, и линия развития Вселенной идет от хаоса к детерминизму, то эту эволюцию вполне можно сопоставить с предположенным нами выше  стремлением сознание освоить мир и сделать его объектом не знающего неопределенностей и неожиданностей автоматизма. Вполне основательно предположения, что именно тогда, когда в мире не останется места свободе, и он весь подчинится «железным» закономерностям, для познающего мир разума не останется никаких непредсказумостей, и оно сможет полностью выродиться в систему неизменных   алгоритмов. Это означает, что существования сознания самым тесным образом связано с существованием во Вселенной «реликтовой неопределенности». Для материалиста эта связь означает, что сознание есть выработанный эволюцией орган для отражения неопределенности и для адаптации к ним; с точки зрения идеалиста  сознание само является источником неопределенности, или, по крайней мере, симптомом существование такого источника.

Разумеется, для рационального мышления совершенно не решаем вопрос, почему окончательное торжество детерминизма влечет за собой его крах в огне «мирового пожара». Быть может на уровне метафоры неким подходом к этой проблеме будет парафрейдистское представление о хаосе, для которого нестерпимым является давление любой культуры и любого регулирования. Это означает, что торжество детерминизма будет означать все большее «сковывание» сил хаоса, что, соответственно, будет порождать все большее потенциальное напряжение, которое  в итоге и породит «взрыв». Но, по видимому, если об этом нарастающем «антидетерминистском» и «антизакономерностном» напряжении и можно говорить, то не в терминах обычной физики, эту «потенциальность» можно скорее сравнить с придуманной Тейяр де Шарденом «тангенциальной энергией», которая заставляет материю эволюционировать, но сама пребывает, как и сознание,  в «изнанке» материи.

Итак, примерно один и тот же феномен «бегства от свободы» можно увидеть и в жизни человеческой личности, и в культуре, и в развитии Универсума. Эта универсальная, охватывающая разные уровни бытия тенденция базируется на бинарных оппозициях между   свободой и детерменизмом, творчеством и повторением, сознанием и бессознательностью. Утрированно можно сказать, что там, где человек отказывается от сознания, там общество отказывается от творчества, а Вселенная – от свободы – хотя, конечно, не менее разумно можно предположить, что все три категориальных пары применимы ко всем «уровням движения материи». Если же мы действительно принимаем все выдвинутые здесь гипотезы и допущения, то мы, тем самым можем охарактеризовать и то состояние, в котором мир пребывал в самом своем начале, в момент рождения и за мгновение до рождения, то, что физики называют существовавшей на момент Большого Взрыва сингулярностью. В этом состоянии Вселенная – или, точнее говоря, Протовселенная, мировой эмбрион – представляла собой максимум сознания, максимум творчества, максимум свободы. Если сознание присутствует в ситуациях неопределенности, то в «Точке  Ноль», «Точке Альфа» - мы имеем предельную степень сознательности, соответствующую наивысшей степени неопределенности – неопределенности, позволяющей сделать абсолютно любой, и абсолютно свободный выбор. Такое может произойти только один раз, поскольку уже следующий выбор будет менее свободным, он, по крайней мере, отчасти будет предопределен первоначальным абсолютно свободным выбором. Проявлением дальнейшего самоусиливающегося  процесса «бегства  от свободы» можно считать второе начало термодинамики, остывание мира, и тут очень подходит тот двойной смысл, который вкладывают в слово «остывание» – с одной стороны это уменьшение физической температуры, с другой стороны это усталость личности и отказ от «творческого горения».

Правда, не стоит забывать, что хотя «бегство от свободы» и является тенденцией, но  в тех сферах, там, где мы можем судить об этом достаточно достоверна, она отнюдь не является господствующей тенденцией. Да, человек склонен избегать творческих усилий, но запас неопределенности в мире слишком велик, освоить его полностью невозможно, и подавляющему большинству людей до самой смерти не удается «уйти» от сознательности, погрузившись в полностью бессознательный автоматизм действий.

Примерно тоже самое можно сказать и о коллективной истории: несмотря на всю соблазнительность идеи «решающего усилия» и «окончательного решения проблемы», последнее остается недостижимой мечтой, ни одна традиция, и ни один стереотип поведения в истории общества не устанавливается навечно, а если говорить о последних веках, то мы явственно видим разрушение всех и всяческих стереотипов.

Что же касается Вселенной в целом, то здесь, конечно, сказать что-то уверенно нельзя; на уровне материальных процессов Второе начало термодинамики выглядит достаточно непоколебимо, однако здесь стоит вспомнить аргументацию Циолковского, которому не нравилось идея «тепловой смерти», и который предполагал, что вероятно процессы энтропии  в ней обратимы и чем-то компенсируются. Доказательством этого Циолковский считал само существование мира: раз Вселенная существует, и существует вечно, то значит тепловая смерть уравновешена некой «тепловой жизнью».

Конечно, источником этой загадочной «тепловой жизни» можно считать периодически случающиеся «Большие взрывы» («мировые пожары»), однако тут опять неким указанием опять может послужить судьба отдельного человека. В биологии механизм смерти и рождения также является способом обновления особей, избавляющим живых существ от ошибок, накаливающихся в организме в течение жизни – однако, в том что касается свободы и сознания это накопление происходит все-таки не до последнего предела, не до полной утраты сознательности. Если мы готовы серьезно обсуждать метафизическую гипотезу В.М Аллахвердова, и если мы, вслед за ним, видим в человеке («Микрокосме») некую модель Вселенной, то значит, что хотя мир (равно как и человек, и социум) стремится утратить свободу, он никогда не утрачивает ее окончательно.

 

 

---