Онтологические прогулки

На основе выступления на Форуме «Внутренняя русофобия как главный враг Российской государственности», Москва, 25 марта 2022 года.

Сергей Ёлкин. Карикатура.

1.

       В последние годы термин «русофобия» устойчиво вошёл в российское информационное пространство. Сегодня он очень распространён и причины этого, к сожалению, очевидны.

       К числу безусловно положительных результатов распространения самого термина необходимо отнести то обстоятельство, что его использование производит скрытый сдвиг в самосознании. Мы используем язык, язык – использует нас. Люди, фиксирующие акты русофобии, осознавая, что она направлена против них, осознают себя именно русскими, а не представителями какой-либо социальной группы или общественного движения. Происходит скрытое изменение самосознания, когда именно национальная самоидентификация становится главной. Пример «русофобии» как концепта – это пример того, как использование тех или иных слов становится важным аспектом борьбы за культурную гегемонию.

       Но, к сожалению, этот термин часто звучит ущербно, не во всей полноте собственного смысла. Русофобия понимается как комплекс взглядов, идей, высказываний, направленных против интересов русского народа, дискредитирующих и фальсифицирующих жизнь и историю этого народа, содержащих в себе оскорбительные высказывания, часто – открыто агрессивные. Такое проявление русофобии можно назвать идейным или идеологическим.

       Безусловно, идейная русофобия очень заметна. Но она не должна заслонять собой другой аспект этого явления – практическую русофобию. Это проявление русофобии связано с конкретными действиями, направленными против русского народа в политической, экономической, бытовой сферах деятельности. И часто практическая русофобия наносит нам ущерб несоизмеримо больший, чем разглагольствования местной либеральной общественности или западных «экспертов» и «аналитиков». Но, при этом, она часто оказывается в тени русофобии идейной. Даже в официальном российском информационном пространстве о практической русофобии говорят не часто, хотя об идейной вспоминать любят.

       Причины такого умолчания становятся более понятными, если вспомнить, что все проявления русофобии имеют два истока возникновения – внешний и внутренний.

       Внешний эпицентр распространения русофобии связан с Западом. Этот, на первый взгляд, банальный вывод, должен быть, тем не менее, продуман предельно последовательно.

       В официальных идеологемах, бытовавших у нас до начала этого года, Запад часто делился на «Запад плохой» и «Запад хороший». «Плохой Запад» – это скопище русофобов, враги России, неолибералы, нацисты и люди с деформированной психикой. «Хороший Запад» – это реалисты, гуманисты, традиционалисты. На основе такого понимания возникали всевозможные апелляции к здравому смыслу западной общественности, а попутно формировался режим соответствующих ожиданий, что на смену «плохому Западу» придёт «Запад хороший» и с ним можно будет наладить конструктивный и равноправный диалог.

       Главная ошибка такого представления связана с тезисом, что эти «два Запада» по своему удельному весу соразмерны друг другу, что силы «хорошего Запада» способны изменить основы западной политики и общую атмосферу западных общественных настроений.

       Реальная ситуация в западной политической сфере и в обществе совсем иная. Безусловно, во всех западноевропейских странах есть люди, симпатизирующие России, искренне сочувствующие нам. Но они – абсолютно неконкурентноспособны по сравнению с другой группой, которая составляет безусловное большинство западной элиты и западного среднего класса. Как Град Небесный у Августина всегда малочисленнее Града земного. Большая часть западного общества ненавидит Россию искренне и самозабвенно.

       Есть только один Запад, и он никогда не был по отношению к России «хорошим». Любая западная политика «разрядки» для западной элиты является политикой сокрытия своих действительных целей, инструментом обмана. Примеры такой политики можно было наблюдать в 80-е и 90-е годы прошлого века. И её результаты известны.

       Естественной формой отношения Запада к России является война. Сегодня эта война идёт на всех уровнях, а её начало теряется в глубине веков. Стараясь понять причины этого конфликта, есть соблазн объяснить его ссылкой на какие-либо современные факторы. Но истоки этой войны намного старше современной экономики, западного индустриального капитализма, всевозможных деклараций прав человека и даже западного светского общества. По сути, эти истоки иррациональны. А иррациональное не может быть устранено из реальности посредством каких-либо рациональных технологий.

       Отчасти этот иррациональный импульс ненависти может быть определён как нацистский и расистский. Русская идеология разных исторических периодов стремилась к локализации нацизма, к его привязке к какому-либо конкретному государству, конкретной территории. В ХХ веке главным центром нацизма была Германия, сегодня мы говорим о нацизме на Украине. Отчасти такой подход верен, если понимать под нацизмом конкретные политические технологии, господствующие в общественной жизни. Но изначальный импульс, порождающий подобные явления обнаруживается на Западе фактически повсеместно. Ощущение собственного расового превосходства – один из основных элементов мировоззрения Западной цивилизации. Внутри неё менялись политические системы, типы мировоззрения, культурные стереотипы, но расовый характер при этом сохранялся.

       Учитывая то обстоятельство, что в XXI веке происходит дальнейшее обострение геополитических противоречий, мы должны быть готовы к тому, что интенсивность конфликтов и жёсткость их проявления будут лишь усиливаться. И последствия этих конфликтов так же будут меняться. В режиме тотальной войны, объявленной нам Западной цивилизации, речь идёт не о локальных победах и поражениях, а о существовании Русского мира как такового, о физическом существовании русского народа.

       В этом контексте практическая русофобия, идущая с Запада, сегодня уже не может ассоциироваться с локальными политическими действиями; сегодня она соответствует тому, что мы обозначаем терминами «агрессия» и «геноцид».

       В связи с этим любые представления, что со временем конфликт между Русским миром и Западом завершится, являются иллюзорными. Нет никаких оснований считать, что эта война может прекратиться. Соответственно, в рамках такой перспективы становится очевидным, что внешнеполитическая стратегия России должна быть изменена. Мы слишком долго опирались на принципы геополитической оборонительной войны. Логика этой модели сводилась к следующему: Россия борется с западной агрессией, мы всегда лишь отвечаем на агрессивные действия против нас. Реальным результатом такой стратегии оказывается воспроизведение одной и той же ситуации: угрозы Русскому миру возникают снова и снова.

       Это положение дел может измениться лишь в том случае, если стратегические принципы российской внешней политики будут серьёзно скорректированы. Уже сегодня мы нуждаемся не только в оборонительной, но и наступательной стратегии. Сегодня Запад активно уничтожает сам себя. Укоренённость психологии массового потребления приводит к качественной деградации западного общества. Иммиграционная политика превращает коренных европейцев в этническое меньшинство в странах, которые они когда-то считали своими. И в эти долговременные процессы вписывается современный конфликт между США и Европой. В этой ситуации Россия должна активнее использовать внутренние противоречия Западной цивилизации. И если, в итоге, обострение таких противоречий обернётся всеевропейским хаосом, это будет в интересах Русского мира. Чем больше Запад будет занят сам собой, тем меньше агрессии он сможет проявлять по отношению к другим народам.

       Высочайший вклад Западной цивилизации в мировое развитие несомненен. Но все эти достижения остались в прошлом. В своём сегодняшнем состоянии Запад – угроза не только для всех остальных цивилизаций и культур, но и для существования планеты в целом. И когда эта цивилизация исчезнет, мир получит мощный творческий импульс для своего дальнейшего развития.

       В этой перспективе неизбежно возникает вопрос: какое значение идея непрерывной войны с Западом может оказать на реальные политические события внутри России? – Уже сейчас можно предположить, что непрерывность конфликта конституирует постоянное доминирование государства в общественной жизни. Какие-либо изменения, позволяющие обществу вести равноправный диалог с государством, маловероятны. Не стоит рассчитывать на изменение парламентской системы в стране. Как она была декоративной, так таковой и останется. И если какое-либо общественное движение серьёзно рассчитывает на то, чтобы быть услышанным, оно должно выработать принципиально новые механизмы взаимодействия с государством. Уже существующие модели такой возможности не дадут. 

       Сегодня не только нет таких моделей, но даже сам вопрос об их формировании не поставлен. Патриотическое движение дискутирует о том, что надо делать в современной ситуации, но между «теорией» и реальной деятельностью существует глобальный разрыв.

2.

       Но главный эпицентр русофобии сегодня находится не на Западе, а внутри России. Внутренняя русофобия важнее внешней потому, что она способна нанести обществу урон больший, чем действия внешнего врага.

       И во внутрироссийской жизни сегодня присутствует крен в сторону идейной русофобии, благодаря чему русофобия практическая уходит в тень. Результатом такого искажения перспективы оказывается представление, согласно которому главный эпицентр внутренней русофобии находится в среде неолиберальной городской интеллигенции, связанной со сферами культуры, информации и IT-технологий.

       Безусловно, работа с этим сегментом пятой колонны должна быть предельно жёсткой, быстрой и последовательной. Но их реальное значение в современных событиях значительно более скромное, чем кажется, в том числе и им самим. Представление о покойном «Эхе Москвы» как одной из главных сил российского либерализма – это, если воспользоваться терминологией Жана Бодрийяра, симулякр и ничего более. Главные силы необходимо искать там, откуда шло финансирование «Эха Москвы» и других неолиберальных структур.    

       Настоящий эпицентр внутренней практической русофобии интегрирован в структуры российской государственности. При этом он не локализован в каком-то одном структурном подразделении. Форма его присутствия в государственном организме подобна вирусу, наличие которого можно обнаружить везде. Это касается не только разных ветвей центральной власти. Региональные государственные структуры заражены русофобией не меньше, чем центральный аппарат.

       Столь широкое распространение в госаппарате элементов, чуждых самой идее русской государственности, сложно объяснить субъективными факторами и дурным историческим наследием. На воспроизводство этих элементов работают системные факторы, благодаря которым возникновение и воспроизводство этого сегмента пятой колонны оказывается неизбежным.

       Эти системные факторы, в первую очередь, являются не политическими, а экономическими. Политическое в данном случае лишь наследует экономике.

       Корень этой проблемы в том, что российская экономика до сих пор не является в полной мере самостоятельной и суверенной; можно сказать, что с начала 1990-х годов, т. е. с самого начала новейшей российской истории она не принадлежит самой себе.  

       После разрушения СССР Россия интегрировалась в капиталистическую мировую систему в качестве одного из её второстепенных элементов. Если использовать классификацию элементов этой системы, данную Иммануилом Валлерстайном, мы заняли нишу полупериферии. И это весьма невысокое положение в капиталистической «табели о рангах» стало возможным лишь потому, что советское индустриальное и культурное наследие оказалось столь значительным, что его не удалось уничтожить в 90-е годы.

       Главными особенностями функционирования этой системы являются её иерархичность и существование неравноценных и неравноправных обменов между системным центром, находящимся на Западе, и остальными элементами. В рамках таких отношений в России происходило развитие тех производственных секторов, в которых был заинтересован Запад. Остальные сферы хозяйственной и социальной жизни развивались либо крайне незначительно, либо не развивались вообще. Очевидный пример последствий такой ситуации: продовольственную независимость Россия получила лишь в последние годы. Это стало возможным благодаря политике импортзамещения. Но такую политику государство начало активно проводить только после 2014 года, когда конфликт с Западом резко обострился, и российское руководство стало открыто противостоять западному давлению.

       Большинство наших современных технологических достижений стало возможным не благодаря интеграции в капиталистическую мировую систему, а вопреки такой интеграции.

       Естественным следствием неравноправности отношений внутри системы является вывоз капитала из стран периферии и полупериферии. Примерно с 2011 года, несмотря на то, что в последнее десятилетие правительство Российской Федерации активно борется с этим явлением, из России, по разным оценкам, было выведено от 135 млрд. до 613 млрд. долларов, большая часть которых осела на Западе и в офшорах, находящихся под контролем Запада. При том, что методика подсчёта объёмов вывода несовершенна и точных чисел мы не получим, масштабы этого процесса, в любом случае, очень велики. К этому необходимо добавить последствия коррупции. Средства, полученные от коррупционных схем, в основном выводятся за пределы страны, т.к. использовать их в России оказывается опасным. И стоит вспомнить о российской частной собственности за рубежом. Именно заботой об этой собственности объясняется, в частности, активное распространение до недавнего времени практики двойного гражданства среди российских чиновников далеко не самого высокого уровня.

       Непосредственно вывозом капитала занимаются экономические структуры. Но в современных реалиях государственное и экономическое тесно и органично переплетены друг с другом. Сегодня капитализм существует как государственно-монополистический. Один марксистский автор писал об этом ещё в 1916 году. С тех пор ситуация кардинально не изменилась. Государственный чиновник может демонстрировать безупречные налоговые декларации, но в это же время члены его семьи и доверенные лица будут владельцами торговых сетей, промышленных предприятий и счетами в западных банках.

       К выбору такой жизненной стратегии чиновника подталкивают не только и не столько его личные желания и амбиции, сколько логика функционирования системы. Нормы экономической рациональности, действующие внутри системы, вырабатывают идеальную модель действий экономического субъекта. И если этот субъект не будет им следовать, то в большинстве случаев риск, что он проиграет конкурентную борьбу и окажется экономическим аутсайдером, резко возрастает.

       Безусловно, эта система проводит отбор и селекцию, если так позволительно выразится, «человеческого материала». Но она занимается и самостоятельным производством определённого типа субъективности. Система сама формирует внутри себя западнический тип сознания, западническую «систему ценностей» и производный от этой системы национальный нигилизм. Значительное количество государственных чиновников думает не об интересах своей страны, своего региона, а об экономических выгодах, которые можно получить благодаря занимаемым должностям и об имуществе в Европе и США.

       После 24 февраля ситуация в стране изменилась глобально. Масштабы трансформации Русского мира обещают быть сопоставимыми с теми, что происходили в ключевые моменты русской истории, число которых крайне невелико. При этом такие трансформации, в отличие от ряда предыдущих, несут в себе очевидное положительное ядро. Русский мир имеет шанс – впервые за столетия – обрести экзистенциальную подлинность своего самосознания. Дистанцирование России от мировой капиталистической системы в том виде, в каком она существует сегодня, т. е., по сути, дистанцирование от Запада создаёт объективные предпосылки для этого. Но, тем не менее, всё это в данный момент является только возможностью. А превращение возможности в действительность зависит от многих факторов и не является столь очевидным, как кажется на первый взгляд.

       И одним из важнейших условий успешности этого процесса является победа над внутренней практической русофобией и очагами её распространения. По сути, это означает, что одна часть государственного аппарата должна уничтожить другую часть государственного аппарата как политическую субъектность. (Не будем путать политическое уничтожение с физическим.) И эта борьба идёт уже сейчас, и её ареной оказываются все звенья государственного управления. И сказать, что исход этой борьбы предопределён, сегодня нельзя.

       Очевидно, что главная роль в процессе государственного самоочищения будет принадлежать самому государству. Сегодня оно проверяет себя на устойчивость и жизнеспособность. Не менее очевидно, что государство нуждается в широкой, активной поддержке со стороны общества – тех социальных групп и слоёв, чьё восприятие мира производно от национальных, патриотических ценностей. Но именно в этом вопросе возникает ряд серьёзных проблем и структурных противоречий.

       Одно из них можно определить следующим образом. Мы говорим о возможности заключения нового общественного договора между обществом, выступающим от имени Русского мира, и государством, призванным об этом мире заботится. Но сегодня не существует механизмов создания такого договора. Не ясно, по крайней мере, пока, какими конкретными средствами Русский мир может повлиять на реальную политику государства. До настоящего времени государство старалось уклоняться от прямого диалога с обществом и, надо заметить, у него это неплохо получалось.

       Другая серьёзная проблема отчасти производна от предыдущей. Значительная часть государственного аппарата – речь идёт о людях, искренне стремящихся к разрыву с Западом, устранению неолиберализма из своих рядов, изменению экономической модели – не видит в русском обществе своего союзника и, более того, не желает видеть. Мышление даже здоровых, патриотически ориентированных государственных элементов по большей части остаётся бюрократическим. А русская бюрократия всегда боялась русского народа.

       Яркий пример такого мышления – отмена народного марша в поддержку действий российской армии на Украине. Марш был фактически запрещён, причём под явно надуманным, издевательским предлогом. Вместо этого было организован митинг в Лужниках, куда по команде привезли студентов московских вузов и работников муниципальных учреждений. А на местах в это время, особенно вдали от центра, стихийно проводились автопробеги с флагами России, ЛНР и ДНР, знаками «Z» и «V». Русский народ проявил, таким образом, свою волю и характер, выразив поддержку русской армии. А для многих российских бюрократов это спонтанное волеизъявление оказалось неприятной неожиданностью.

       Логика чиновников понятна. Они боятся, что со временем эта народная стихия обернётся против них. А в обществе формируется убеждение, что российская бюрократия русского народа боится сильнее, чем кого-либо. И интересы развития страны вступают в противоречие с бюрократическими стереотипами и ценностями.

       Сегодня в нашем информационном пространстве очень уверенно чувствует себя идея национализации элит. По сути, она выполняет функцию чуда в общественном сознании. Кажется, что как только такая национализация произойдёт, дорога в светлое будущее станет открытой. Но страх перед общественной инициативой присущ, в первую очередь, тем бюрократическим группам и течениям внутри госаппарата, чьё мировоззрение – отнюдь не либерально. Процесс национализации элит автоматически не повышает её качества. Необходимы и другие структурные изменения. В ином случае идея национализации может превратиться в очередной симулякр, работающий на оправдание неэффективности действий государственного аппарата.

       Государственная бюрократия пытается монополизировать вопрос о будущем нашей страны. И, опять-таки, механизмов, блокирующих подобные устремления, на данный момент не существует.

       Обе эти проблемы – и установление реального диалога между государством и обществом, и преодоление бюрократической модели принятия жизненно важных решений – должны быть решены в кратчайшие сроки. Высокая скорость происходящей трансформации – одно из важнейших условий её успешности.

       Возможно, поиск решений этих структурных проблем связан с целенаправленной, предельно детализированной работой, направленной на решение не общих, а частных, локальных задач. Эти усилия уже не могут быть исключительно индивидуальными. Необходимо создание экспертных групп, исследовательских центров, перед которыми будут ставиться предельно конкретные задачи. Такие, например, как лоббирование конкретного закона, защита того или иного культурного объекта, внедрение инновационной технологии в производство, рекламная кампания какой-либо акции. Подобные центры должны существовать по всей стране. Отчасти этой модели следовал неолиберализм на пути к своему мировому господству, и результат – известен.

       В любом случае, очевидно, что время риторики и догматических споров прошло. Требуется именно конкретика и внутренняя дисциплина.  Необходимо в кратчайшие сроки создать широкое общественное движение, охватывающее все российские регионы и обладающее предельно демократичной структурой, с прозрачной механикой принятия решения. И необходимо создание (можно сказать – изобретение) тех социальных инструментов, благодаря которым голос общества будет реально влиять на политику государства и помогать государству в его борьбе за Новую Россию. Если эти проблемы не будут решены, то весна 2022 может войти в историю не как время рождения подлинно Русского государства, а как время очередных упущенных возможностей.