Онтологические прогулки

Ещё раз о роли государства в истории Русской цивилизации – Попытка подмены понятий: российское вместо русского.

Из книги "Россия и Запад. Русская цивилизация и глобальные политические вызовы"

Один из самых распространённых видов идеологических атак на Русскую цивилизацию сегодня связан с отрицанием её русского происхождения. Признавая наличие самостоятельной, уникальной цивилизации на евразийском пространстве, ряд идеологических направлений стремятся, при этом, подчеркнуть, что эта цивилизация изначально была синтетической по своей структуре, в её формировании в равной степени принимали участие самые разные народы, а то, что эта цивилизация говорит на русском языке и органически связана именно с русской культурой, интерпретируется как историческая случайность.

       Когда подобные идеологемы проявляют себя в мягкой форме, они стараются изменить слово «русская» в названии цивилизации на «российская». На первый взгляд, такое изменение может показаться несущественным, но оно неизбежно влечёт за собою ряд следствий, мистифицирующих и понимание цивилизации как целостного, и Русской цивилизации, в частности.

       Термин «российская», применяемый к цивилизации, приводит сразу к нескольким ошибкам как методологического (теоретического), так и исторического характера.

       На методологическом уровне происходит подмена идеи цивилизации идеей государства. Цивилизация отождествляется с государством, и её сущность растворяется в идее государства. Первичное и вторичное меняются местами. Если изначально государство выступает в качестве инструмента цивилизации и, соответственно, является производным элементом от неё, то теперь де-факто возникает противоположной представление: государство превращается в сущностный центр цивилизационной жизни, а сама эта жизнь находит своё предельное воплощение в сфере политического. Из исторического явления цивилизация трансформируется в явление политическое.

       При желании в рамках такой модели отношения между государством и цивилизацией можно мыслить по аналогии с отношениями между западноевропейскими централизованными государствами Нового Времени и создаваемыми ими западноевропейскими нациями. Большее понимается по аналогии с меньшим. Цивилизация – по аналогии с народом, общество – по аналогии с государством. Безусловно, подобное понимание в первую очередь выгодно самому государству. Открывается возможность для абсолютизации идеи государства, для признания за ним статуса священного. Соответственно, действия государства получают возможность обрести характер священных (сакральных), а это, в свою очередь, создаёт возможности выхода государственной политики за пределы какой-либо критики со стороны общества. Но критика государственной политики – это всегда критика конкретных решений, за которые ответственны конкретные люди и группы внутри государственного аппарата. Недопущение критики действий государства на практике оборачивается ускользанием государственных чиновников от какой-либо ответственности. А это приводит к огромными социальным издержкам, подрывающим авторитет всё того же государства.

       Представление о государстве как центре всей цивилизационной жизни вступает в противоречие с возможностью радикального переустройства такого государства. Апологеты государственности, абсолютизируя государственную идею, как правило, связывают эту идею с конкретными, сиюминутными политическими формами. Таким образом, абсолютизация и идеализация «государства вообще» оборачивается апологетикой конкретного политического режима. Такой режим начинает претендовать на религиозный статус и получает идеологические возможности для блокирования самой идеи реформирования. Одновременно с этим, государственный чиновник, по сути, провозглашается главным субъектом цивилизации, а полномочия и компетенции так понятого субъекта выходят за пределы госуправления и стремятся распространиться на сферу культуры, общественных вопросов, не связанных непосредственно с государственной политикой, и даже вторгаются в сферу частной жизни.

       Эта ситуация в полной мере относится и к современному российскому государству. Стремясь сакрализировать собственную деятельность, оно пытается скрыть многочисленные проявления собственной некомпетентности, а попутно и заретушировать то обстоятельство, что оно изначально было связано с интересами высших социальных классов, и выбирая между интересами этих классов и интересами общества в целом, оно, как правило, первые предпочитает вторым. Примеров апологетики современного государства предостаточно. Можно вспомнить, в связи с этим, идею «долгого государства» – творение Владислава Суркова.

       Помимо того, что представление о государстве как сущностном центре цивилизации обладает очевидной социальной опасностью, оно не является и исторически верным.

       Любая форма государственности временна и преходяща. Это в полной мере относится и к творениям государственной политики. Все эти творения носят исключительно исторический характер и, следовательно, их существование в обязательном порядке имеет начало и конец. Это замечание относится не только к российским политическим моделям. Оно справедливо для всех форм государственности на всех континентах.

       Возможно, западноевропейские государства Нового Времени этот принцип затрагивает даже в большей степени, чем Русскую цивилизацию. Сегодня западноевропейское государство пребывает в состоянии кризиса и, соответственно, в этом же состоянии пребывают и всё, что таким государством было создано. В частности, вместе с ним уходит в небытие и феномен новоевропейских наций, на чьё место приходят новые социокультурные образования. И если, например, французская или итальянская нации были созданы государственной политикой своего времени, то сегодняшнее размывание некогда устойчивого национального самосознания в этих странах не является случайным и, тем более, не является обратимым. При всём уважении к политической позиции французского Национального фронта необходимо признать, что сегодня эта позиция архаична и нереалистична. Поезд «аутентичной» французской нации уехал далеко в прошлое. О современном положении Франции наглядно свидетельствует состав её сборной по футболу. И кто сегодня скажет, что нападающий этой сборной Килиан Мбаппе является в меньшей степени французом, нежели её тренер Дидье Дешам?

       Пример Франции подсказывает, что абсолютизация государства, превращение государства в некий фиктивный эпицентр всей цивилизационной жизни не только не верна, но и опасна.

       На фоне процессов, происходящих в европейских обществах, весьма забавным выглядят политические программы тех русских националистов, которые говорят о том, что Россия не прошла опыта европейского национального строительства эпохи Нового Времени и что необходимо этот опыт воспроизвести в современных реалиях. Помимо того, что лозунги универсального политического национализма на русской почве отражают элементарное непонимание жизни собственной страны, они отражают и непонимание особенностей европейской истории. По сути, такие идеи по степени своей архаичности вполне соразмерны всякого рода неоязычеству, апеллирующего к вымышленному историческому прошлому нашей страны и, соответственно, идеализирующему собственные фантазии.

       Впрочем, забавными подобные политические программы являются лишь до тех пор, пока их сторонники пребывают в положении политических маргиналов. Но если политическое положение подобного национализма изменится, он станет представлять реальную угрозу существованию страны.

       В пространстве Русской цивилизации универсальный политический национализм невозможен в качестве действительной созидающей силы. Его функция – исключительно деструктивная. Опыт национального строительства в ряде бывших союзных республик этот деструктивный эффект демонстрирует предельно наглядно. Он обнаруживается и в Грузии, и в Молдавии, в ряде других стран. Но ярче всего он проявился на Украине, где привёл к фактическому уничтожению страны. Безусловно, сторонники моноэтничного украинского государства придерживаются другой точки зрения, но реалии украинской политической жизни свидетельствуют, что эта страна пребывает в состоянии распада, и глубинные деструктивные процессы на Украине будут только усиливаться.

       Пример Украины важен для тех постсоветских государств, в которых моноэтнического государства нет, но есть силы, очень желающие подобное государство создать. Тот же Казахстан может существовать в качестве суверенного государства только до тех пор, пока казахские политические элиты не возьмут на вооружение лозунг о моноэтничном казахском государстве. Как только подобный лозунг станет основой политической стратегии, единственное, что сможет сохранить за собой название «казахское» в этом регионе – это местная степь, в которой подобно вчерашней пыли исчезнут все следы несостоявшейся казахской государственности. То же самое относится и к Белоруссии. Путь к моноэтническому государству и в этом случае станет катастрофой для страны.

       Если бы принципы моноэтнизма были реализованы в России в то время, когда они осуществлялись на Западе, современной России просто не было бы. И если такая политика станет реальной сегодня, то дверь в будущее для страны будет закрыта. Императорская власть понимала гибельность такой политики. И при том, что ответственность за события начала ХХ века эта власть несёт в полной мере, её действия не привели к тотальному разрушению страны. Но, к несчастью для России, эта же власть путала равные права для всех с привилегиями для меньшинства. Отсюда – основная масса издержек российской национальной политики.

       Термин «российское» обретает свой конкретный смысл лишь в горизонте историчности. А всё, что пребывает в этом горизонте, несёт на себе отпечаток временности. Но такая временность затрагивает не цивилизацию в целом, а лишь созданные ею государственные (политические) модели. Русь, Московское царство, Российская империя, Советский Союз, Российская Федерация – лишь локальные временные образования, сменяющие друг друга в непрерывной исторической жизни цивилизации. Это – всего лишь инструменты, которые создаются и используются цивилизацией для решения конкретных исторических задач.

       То, что разные политические формы регулярно сменяют друг друга в историческом процессе, подсказывает, что до настоящего времени Русская цивилизация не смогла создать некоего идеального государства. Но если этого не удалось сделать более чем за тысячелетие, то возникают серьёзные сомнения по поводу того, что такое государство возможно в принципе. Впрочем, это касается не только русского государства, но и всех других.

       Русское государство всегда было несовершенным. Одна из главных проблем – это «проблема настроек»: наше государство всегда было либо слишком сильным, либо слишком слабым.

       Слабость государства в России оборачивается неизбежностью Смутного времени, утратой базовых цивилизационных ориентиров и массовыми социальными неурядицами, ставящими само существование Русской цивилизации под знак вопроса. Чрезмерное усиление государственной власти также неизбежно порождает её отчуждение от общества и стимулирует стремление обрести над обществом абсолютную власть. Одним из итогов такой политики оказывается стремительное «устаревание», деградация государства. Лишённое связи с обществом, оно утрачивает способность эффективно реагировать на вызовы времени.

       Если идеальное государство невозможно в принципе, то не стоит питать иллюзий и по поводу государства будущего. Оно также неизбежно будет иметь ряд недостатков и внутренних проблем, о которых сегодня говорить  не представляется возможным. Тем не менее, исторический опыт может помочь избежать ошибок, которые были допущены в прошлом, при создании государства будущего.

       Важнейшим условием создания действительно эффективного и сильного государства, способного отстаивать интересы Русской цивилизации, является устойчивая связь между государством и обществом. Общество должно обладать возможностью контролировать действия государства, влиять на них, а так же устранять из государственной жизни те элементы, что являются симптомами социальных и политических болезней, в частности, коррупции. Это предполагает, что государство будущего неизбежно должно быть демократическим государством. И такая демократия должна быть подлинно народной, а не буржуазной. Это означает, что количество посредников в отношениях между обществом и властью должно быть предельно минимизировано. Общество не нуждается во множестве тех политических партий и объединений, чьё существование основано исключительно на паразитировании на общественных интересах. Идеалом демократического управления является прямая всеобщая демократия. Безусловно, этот идеал не может быть осуществлён в полной мере, но он должен быть тем постоянным горизонтом, к которому необходимо стремится.

       Исторический опыт государственного строительства в России подсказывает, что серьёзные изменения должна претерпеть и государственная идеология. В первую очередь, такая идеология должна отказаться от убеждения, что общество существует для государства, а не наоборот. Реальная жизнь свидетельствует об обратном: общество всегда больше чем государство, общественные процессы разнообразнее и сложнее всех политических решений. И в этом контексте любая государственная деятельность есть лишь частная функция деятельности общественной. Государство должно осознавать, что его деятельность есть лишь служба обществу. И эту службу государство никогда не выполняет безупречно – хотя бы потому, что в каждый момент своей жизни государство может сделать для общества больше, чем сделало в действительности. Это осознание собственного несовершенства в сочетании со стремлением стать лучше должно быть основой будущей государственной психологии. И если само государство не в состоянии основы такой психологии сформировать, общество имеет право заменить одну модель государства на другую. Такое решение является чисто функциональным и не должно вызывать каких-либо сантиментов. В конце концов, когда какая-либо вещь портится и её меняют на другую, то, как правило, подобная замена не оказывается трагедией для владельца этих вещей.

       При том, что концепт «российская цивилизация» направлен, прежде всего, на абсолютизацию современной государственной власти в России, он неожиданно встречает отклик в среде, чьей основной «профессиональной задачей» является борьба с российским государством и, в перспективе, его уничтожением. Парадоксальным образом этот концепт оказывается приемлемым и для государственного чиновника, стремящегося к неограниченной власти, и для всякого рода этнических националистов и неолибералов, искренне ненавидящих всё, что относится к Русскому миру, и государство в том числе. Коррупционер на государственной службе и неолиберал, живущий на западные гранты, склонны поддерживать этот концепт с одинаковой степенью энтузиазма, пусть и по разным причинам.

       Для антирусских сил и настроений концепт «российской цивилизации» приемлем потому, что он скрывает подлинные истоки этой цивилизации. Её подлинное, русское происхождение растворяется в современном этническом многообразии реальной российской жизни. Благодаря этому возникает представление, что наша цивилизация оказывается результатом действия всех евразийских народов и этносов, каждый из которых внёс равный вклад в её развитие. Помимо того, что такая идея равенства является фальсификацией реальных исторических событий, она подготавливает современное российское общество к мысли, что существование России возможно без существования русских: русский народ может исчезнуть, а Россия всё равно останется.

       Мировоззрение ряда местных национализмов с этой идеей связывает шанс на собственное геополитическое величие. Подобные надежды заставляют их адептов воспринимать «Россию без русских» как нечто возможное и жизнеспособное. Но опыт всё тех же постсоветских стран подсказывает, к каким реальным последствиям такие надежды могут привести. Будучи в составе России и находясь под  родительской опекой со стороны русского народа, другие народы России получают возможность и для собственного развития, и для сохранения своей самобытности. Как только такая опека исчезнет, их судьба – в лучшем для них случае – окажется судьбой Таджикистана с его непрерывной гражданско-клановой войной. Впрочем, исчезновение русских в евразийском пространстве неизбежно лишит и само это пространство тех регулятивных механизмов, что были привнесены в него именно русскими. Тот же Таджикистан смог сохранить хотя бы подобие единства благодаря тому, что Россия, пусть и с некоторым опозданием, всё же вмешалась в происходящие события. Если же вмешиваться будет некому, то единственным реальным сценарием развития событий, в рамках которых разные этнические национализмы будут выяснять отношения друг с другом, будет история африканских тутси и хуту, когда за три с половиной месяца войны между этими народами погибло около миллиона человек.

       Безусловно, местные российские национализмы время от времени с надеждой смотрят в сторону Запада, что, кстати, очень напоминает аналогичные надежды советского общества конца Перестройки. Безусловно, такие надежды оправданы с точки зрения лидеров этих национализмов: сделав своё дело, они получат соответствующий вид на жительство. Но эти надежды не касаются самих народов, от имени которых эти национализмы выступают. С точки зрения Запада «хороший индеец – это мёртвый индеец». И за последние столетия в воззрениях Запада ничего по этому вопросу не поменялось.