Онтологические прогулки

 

 

 

 

25.

 

       Абсолютная утопия есть высвобождение скрытых возможностей мира. Человек никогда не говорит исключительно от собственного лица. Через человека высказывается мир как таковой, явленный в своей историчности.

       Человеческое, свидетельствуя о себе, раскрывает общемировое. Точно так же, как мир, явленный во всех своих «объективных данностях», всегда является свидетельством о человеческом.

       Соответственно, открывая в себе новый потенциал, человек открывает и новые возможности существования мира. Вступая на путь гипермодернизации, мы вталкиваем в этот процесс и мировое целое. Совершенствуя собственную жизнь, мы делаем мир лучше.

 

       Формирование новой человеческой реальности на метафизическом уровне есть формирование новой антропологии.

       Поскольку утверждение новой метафизики есть политическое действие, антропология как элемент метафизики также является следствием комплекса политических решений. Это означает, что нет, и не было некой изначально предзаданной антропологии, существующей естественным, «нерукотворным» образом; как, впрочем, не было и подобной метафизики в целом.

       Антропология – это не природная вещь, существующая сама по себе; антропологическое измерение бытия – это то, что создаётся.

 

       Процесс непрерывных изменений человеческого существования устанавливает приоритет антропологического над метафизическим, человеческого – над мировым и сверхмировым. Метафизическое раскрывается как конкретизация антропологического.

       Если раньше человеческое было частью общемирового, то теперь мир становится частью человека.

       Мир – это не сумма вещей, которые мы воспринимаем эмпирически. На эмпирическом (чувственном) уровне мы всегда связаны с восприятием отдельных фрагментов реальности, но такие фрагменты сами по себе не способны стать миром. Мир – это не продукт непосредственного восприятия, а продукт мышления. Он всегда обладает символической формой.

       Возрастание антропологического означает, что мир обретает человеческую форму.

 

26.

 

       Абсолютная утопия не может существовать сама по себе, в отрыве от конкретных социальных и политических проблем и вопросов. В отрыве от социальной конкретики она не обладает функцией социальной и политической мобилизации.

       Абсолютное всегда являет себя в упаковке относительного, всевременное высказывается посредством исторического. Это означает, что социальное и политическое всегда выходят в Утопии на первый план, а экзистенциальное и абсолютное, присутствующие в ней, оказываются завершением социального, даже не всегда нуждающимся в регулярной репрезентации.

 

       Связь утопии с социальными тенденциями означает, что она является целью политической и идеологической войны. За утопию необходимо бороться. В зависимости от того, какой именно проект будущего станет утопией, будет формироваться дальнейшая судьба общества.

       Сегодня политическая диспозиция такова, что за право определять будущее ведут борьбу неолиберальная идеология и идеология, отстаивающая идею социального государства.

       Эта борьба имеет общемировой (глобальный) характер, но, в то же время, в каждом конкретном регионе мира она обладает специфическими особенностями и перспективами. Одна и та же идея в разных регионах может быть использована противоположными политическими силами и обрести, соответственно, разное содержание.

 

       В каждом конкретном идеологическом и политическом движении присутствует своё, особое соотношение общемирового и частного, универсального и локального, наднационального и национального.

       В этом контексте особенно показательной является идеология неолиберализма. Логика неолиберального действия изначально ориентируется на универсальное. Неолиберализм не воспринимает национальное в качестве ценности; его идейное послание адресовано всему человечеству.

       Связь неолиберализма с Западной цивилизацией осознаётся им как исторически случайная. Неолиберализм возник в ситуации, когда геополитический Запад уже являлся главной политической силой, и неолиберальное движение – вполне рационально и прагматично – воспользовалось западным политическим и технологическим инструментарием для собственного самоутверждения.

       Но, будучи вписанным в современную иерархическую капиталистическую мировую экономику (КМЭ), действуя из центра этой структуры, неолиберализм активно её перестраивает, создавая политическую и социальную надстройку, которая, де факто отрицает жёсткость экономического и национального деления на центр, полупериферию и периферию. Поверх национальных, региональных и цивилизационных границ неолиберализм создаёт новую конфигурацию высшего экономического (капиталистического) класса, логика действий которого не зависит от тех или иных национальных ценностей.

       Если на нижнем этаже КМЭ по-прежнему сохраняют свою реальность противоречия между центром и периферией, то на втором уровне КМЭ противоречия выстраиваются не горизонтальным, а вертикальным образом – между немногочисленной экономической элитой и мировым обществом.

       Суть этой новой структуры (КМЭ-2) сводится к возможности эксплуатации мировой наднациональной элитой всего остального мира. И если экономическая рациональность, управляющая действиями этой элиты, заставит её пойти на разрушение оснований Западной цивилизации, которая обеспечила неолиберальной идеологии возможности для старта, неолиберальная элита, безусловно, воспользуется этой возможностью, что и происходит в настоящее время.

       При том, что в официальном идеологическом пространстве ведущая роль Западной цивилизации в текущих мировых событиях подчёркивается предельно настойчиво, реальные события, развёртывающиеся по ту сторону официальной идеологии, указывают на стремительный демонтаж этой цивилизации.

       Сохраняя контуры своего исторического прошлого, западный культурный ландшафт стремительно становится космополитическим, вненациональным пространством, внутри которого само слово «Запад» превращается в идеологическую фикцию.

       Мир неолиберализма – это ситуация, при которой коренные французы оказываются безусловным меньшинством среди населения Парижа, а коренные англичане занимают такое же положение в Лондоне. Но при этом французские и британские политические институты продолжают выступать от их имени.

 

       Универсалистской, космополитической стратегии неолиберализма сегодня не может быть противопоставлена некая, в той же степени универсалистская альтернативная стратегия. Попытка выработать подобную стратегию, в рамках которой одно универсальное противостоит другому универсальному, является игрой по чужим правилам, и участие в таких играх предопределяет поражение.

       В такую ловушку, расставленную неолиберализмом, уже попало западное левое движение, в результате чего современные левые превратились в банальный инструмент утверждения неолиберальной гегемонии.

       Стратегии универсализма может быть противопоставлена стратегия локальности. В рамках этой стратегии главной тактической задачей в борьбе с неолиберализмом является не изменение системы, созданной и контролируемой неолиберализмом, а выход за её пределы.

       Мировой неолиберальной утопии может быть противопоставлена не мировая антилиберальная утопия, а утопия русская, или американская, индийская, китайская и т.д.

 

       Безусловно, на подобные действия способны лишь страны-цивилизации, обладающие серьёзным геополитическим и культурным потенциалом. Малые страны в этой грядущей битве гигантов оказываются аутсайдерами, не способными выжить.

       Сердобольное левое мышление неизбежно задаст вопрос: а что станет, например, с Данией, Нидерландами, Польшей и прочими? – Ответ на этот вопрос банален: эти нации останутся в прошлом.

 

       Создание национальных утопий сегодня – единственный шанс для мира выйти за пределы парадигмы, созданной неолиберализмом.

       Для России это означает, что создание Русской утопии является главной задачей русского общества и государства в данный момент.

 

27.

 

       В процессе борьбы за Русскую утопию русские политические силы должны отказаться от ряда догматических постулатов, некритически воспроизводящихся всё новыми и новыми поколениями русских людей. 

       Прежде всего, это связано с представлением о том, что основой русскости является некое неясное единство этнического происхождения. Такое понимание сущности народного единства было навязано русским Западом. Но то, что имеет право на существование в среде малых народов, оказывается разрушительным для жизни большого народа. Большой народ формируется на основе своего культурного (исторического) опыта, языка и самосознания. В той мере, в какой представители других народов России разделяют цели и ценности Русского мира, они также являются его частью, что, впрочем, не требует от них отречения от собственной народной культуры. Любая разновидность нацизма на Русской земле приведёт страну к гибели.

       Точно так же недопустимо утверждение какой-либо самоуспокоенности, переходящей в чванство, возникающей на основе принадлежности к русскому народу. Русская богоизбранность – это не демонстрация расового или какого-либо иного типа превосходства. Единственный подлинный приоритет, которым она обладает, это приоритет в служении. Основа русской культурно-исторической психологии – это идея служения индивида обществу, стремящегося сделать Русский мир лучше.

       Необходимо осознавать также, что сегодняшнее положение русского народа крайне неблагополучно. Мы пребываем в состоянии демографического и духовного кризиса, из которого можно выйти лишь благодаря быстрым и радикальным политическим действиям.

       Исторический цейтнот, в котором сегодня находится Россия, не оставляет широких возможностей при выборе политических технологий, способных вывести страну за пределы современной неолиберальной мировой системы (КМЭ-2). Ценность таких технологий – не в том, что они должны соответствовать неким рафинированным нормам политкорректности, а в том, что с их помощью могут быть достигнуты результаты в предельно короткое время.

       Сегодня разделение на правильные и неправильные политические технологии связано не с апелляциями к абстрактной гуманности, а с критериями скорости достижения результата и его качества. Так, например, если с коррупцией в стране можно покончить только благодаря жёстким конституционным действиям, следовательно, только такие действия и будут являться единственно легитимными.

       Особую роль в русском самосознании играет тема отношений между Россией и Западом. Столь милая слуху многих поколений русских славянофилов мысль, что русская культура обладает всемирным характером, должна быть сдана в архив. И причина не в том, что мы не интересны для Запада или для кого-то ещё, а в том, что Запад не должен быть интересен для нас. Равнение на другого – это форма проявления детского сознания. В современной российской жизни существует огромное количество проблем и задач, решение которых не оставляет времени для реализации глобальных внешнеполитических проектов.

       Главная задача Русского мира – это преобразование самого себя. И если такое преобразование состоится, то Россия уже вследствие этого будет интересна миру.

       Но для самой России ценность внешнеполитического связана исключительно с предотвращением внешних угроз. Именно такая цель должна стать определяющей для отечественной политики.

       Такой автономизм не предполагает, тем не менее, что враги Русской цивилизации могут строить планы уничтожения страны. Русское общественное сознание должно обрести возможность донести до своих оппонентов очень простую и ясную мысль: никакая мировая история сегодня без России не возможна, т.к. такая история с русской точки зрения утрачивает смысл и перестаёт быть интересной. Соответственно, право на нанесение превентивного ядерного удара должно стать частью государственной военной стратегии, ориентированной на защиту национальных интересов.

       Очевидной иллюзией, травмирующей современное русское общественное сознание, является политическое деление общества на правых и левых. Эти идеологические идентификации утратили смысл. Сегодня любая попытка идентифицировать себя в качестве либо левого, либо правого является политически ошибочной. Страна нуждается не в подобных делениях с сопутствующими им догмами, а в подлинно национальной идеологии, вбирающей в себя всё самое ценное, что присутствует в левых и правых программах.

       Очевидным достоинством правых политических идеологий является их связь с национальными ценностями. И новая Русская утопия обязательно должна включать в себя национальные ценности, формироваться под знаком приоритета национальных ценностей.

       Очевидные достоинства классических левых идеологий связаны с их стремлением защищать интересы социального большинства, действовать в интересах трудящихся, отстаивать нормы социальной справедливости. По своей сути, это – социалистическая политика, которая – наряду с приоритетом национального – должна стать вторым важнейшим элементом Русской утопии.

       Русская утопия по своему содержанию – это русский национальный социализм. Но, утверждая свою связь с русской историей, такой социализм должен учитывать ошибки этого прошлого, важнейшей из которых является безусловный приоритет социальных прав над политическими и опора на относительно узкую группу общества, что предопределяло, например, существование советского социализма в форме диктатуры и снижало творческие возможности общества.

       Русский национальный социализм неизбежно должен быть демократическим социализмом, он должен в своей политической практике ориентироваться на интересы большинства общества и, в перспективе, должен обрести форму прямой демократии.

 

       Любая локальная утопия не оставляет места для капитализма. Сегодня капитализм связан с неолиберальным универсализмом, и ни в какой иной форме он существовать не может.

       Логика накопления и функционирования капитала делает прозрачными все национальные границы, и, одновременно, жёстко противопоставляет интересы капитала интересам общества. Время существования крупной национальной буржуазии прошло; сегодняшняя крупная буржуазия космополитична и иной быть не может. Все представления о том, что можно воссоздать «цивилизованный национальный капитализм» являются иллюзиями, указывающими, в лучшем случае, на наивность их авторов.

       Негативная особенность сегодняшней ситуации в том, что современный антикапитализм не имеет какой-либо внятной фундаментальной экономической теории. Такую теорию ещё предстоит создать. Но формальные недостатки этой ситуации могут обернуться рядом преимуществ. В условиях, когда создание универсальной социальной теории невозможно, единственное, на что может ориентироваться политическая практика, это – ценности. Подлинный горизонт политической деятельности аксиологичен.

       Политика, осуществляющаяся под знаком ценностей, может позволить себе быть ориентированной на решение конкретных, ситуативных проблем, двигаясь к своей цели постепенно, шаг за шагом. Соответственно, контуры нового общества будут проявляться постепенно, благодаря эмпирически найденным способам решения локальных проблем; теория, соответственно, не будет присутствовать на этом пути в качестве той догмы, содержание которой не подлежит критике, а будет формироваться и дополняться в процессе становления нового общества, реагируя на новые локальные задачи и вызовы, проявляя гибкость и предельную актуальность. 

 

       Само название современной оппозиции капитализму – анти-капитализм – содержит в себе проблему, свидетельствующую о границах современного «анти-капиталистического» мышления.

       Приставка анти- изначально указывает на некую вторичность, несамостоятельность того явления, к которому она относится. «Анти-» – это знак противоположности, присутствующий в той же временной (исторической) плоскости, что и явление, которое он отрицает. Отсюда – частые стремления действовать в соответствии с принципом «от противного». Если, согласно такой логике, капитализм что-то называет «белым», то анти-капитализм должен относиться к этому явлению как к «чёрному». Отсюда – постоянный эффект запаздывания у анти-капиталистических идеологий.

       Русская утопия нуждается не в анти-капитализме, а в посткапитализме. Эта цель предполагает, что должны быть созданы такие социально-политические условия жизни, которые не отменят капитализм неким директивным образом (советский военный коммунизм 1919 года) – посредством декларативного политического акта, а сделают его неактуальным, ненужным в новых жизненных условиях.

       Капитализм должен быть не отменён, а преодолён. Но такое общественное устремление неизбежно должно быть по своему содержанию футуристическим: настоящее и, тем более, прошлое должны сохранять свою актуальность лишь до тех пор, пока они способны открыть дверь в будущее.

       Т.к. русский национальный социализм является воплощением глубинной психологии русского народа, его политический пафос неизбежно связан с консервативной революцией. Но это – тот тип консерватизма, который жёстко отсекает от себя всё формальное, внешнее, статичное.

       Такой консерватизм апеллирует к Духу народа, а Дух – это всегда Движение. Для Духа любая устойчивая форма есть лишь временность и относительность.

       Любая овнешнённость – это лишь оболочка, обёртка, которая быстро изнашивается, разрушается, так как сама по себе не может существовать без живого внутреннего содержания, Духа. Потому невозможно надеяться на успешное существование и развитие, ставя в качестве цели – обретение чего-то внешнего, временного, вторичного…

 

       Осмысление задач, стоящих перед страной, часто оставляет в тени проблему формирования принципиально нового способа мышления, хотя именно эта проблема является – на структурном уровне – главной.

       Суть этой проблемы связана с тем, что общество должно осознать тот факт, что ценности никогда не могут быть воплощены неким окончательным, завершённым  образом. Ценности, идеалы, цели и задачи – это процессы, а не вещи. Соответственно, они находятся в состоянии непрерывного становления, постоянно создающего новые структуры, смысловые конфигурации, объекты, события… Главным знаком таких процессов являются не рубежи и свидетельства о достигнутых успехах, а непрерывность развития. И такое развитие не позволяет считать всё, что существует в обществе «здесь и сейчас», окончательным и безусловным. Любая политическая структура, любая технология, любая культурная форма являются преходящими, временными, а на фоне будущего – несовершенными. В этом контексте настоящее – это то, что должно быть преодолено.

       Главной характеристикой новых социальных процессов должна быть не устойчивость данностей, а скорость изменений.

 

       Сегодня основой глобальной модернизации является сфера материальных (производственных) технологий. И когда ставится вопрос о создании в стране когнитивного общества, решение этого вопроса должно предполагать приоритет естественнонаучного знания над гуманитарным.

       Страна нуждается в новой научно-технической революции. Новая техника, в идеале связанная с использованием новых видов энергии, является главной силой изменения способа производства и, как следствия, создания новых социальных отношений.  

 

28.

 

       Актуальность непосредственных социальных проблем, которые призвана решить утопия, поднимает вопрос о конкретных социальных задачах, которые должны быть озвучены политическим движением, стремящимся сделать своё видение будущего частью общенациональной программы.

       Конкретные социальные требования выполняют функцию мобилизации общества, выводят его из состояния аморфности и внешней нейтральности.

       При том, что любая утопия, апеллирующая к большинству общества, стремится стать Абсолютной утопией, её подлинная сила, проявляющаяся в режиме «здесь и сейчас», связана со сферой относительного, т.е. исторически конкретного. Это означает, что утопия, в первую очередь, должна ориентироваться на изменение конкретных, сегодняшних условий человеческого существования.

       Но обращаясь к социальной конкретике, утопия, в то же время, не может «размениваться» на сиюминутные проблемы и частные вопросы.

 

       Современные левые на Западе достаточно давно обсуждают вопрос о введении обязательного базового дохода – обязательных денежных выплат, распространяемых на всех граждан государства независимо от их реальных доходов.

       Базовый доход не является альтернативой минимальному прожиточному уровню и, соответственно, не связан исключительно с удовлетворением базовых человеческих потребностей, а также опирается на иное идеологическое обоснование.

       В отличие от выплат, связанных с оценками минимального прожиточного уровня, базовый доход – это не проявление некой «доброй воли» государства, а его прямая обязанность, вытекающая из «онтологической роли» государства как посредника между обществом и землёй.

       Естественно, с одной стороны, обязательный базовый доход должен значительно превосходить размеры прожиточного минимума, а, с другой, его наличие никоим образом не должно отменять социальной политики государства, связанной с поддержкой бесплатной медицины, бесплатного образования, пенсионного обеспечения.

 

       Требование введения обязательного базового дохода может стать началом формирования новой Русской утопии, её социальных аспектов.

       Такое требование: 1) обладает высоким мобилизационным потенциалом; 2) нормализует восприятие обществом событий, связанных с российской приватизацией 90-х годов; 3) автоматически превращает Российское государство в государство социального типа, где обязательный базовый доход должен стать конституционной нормой; 4) запускает серию процессов, неизбежно меняющих всю сферу социальной, экономической и политической жизни страны.

 

       Безусловно, введение обязательного базового дохода предполагает и введение ряда сопутствующих ему норм, к числу важнейших из которых относятся: жёсткое регулирование миграционных процессов, ужесточение процедур получения российского гражданства и привязка базового дохода к месту жительства: доход должен выплачиваться только тем гражданам, кто проживает на территории России; принуждение крупных капиталистических корпораций, процветание которых непосредственно связано с использованием природных богатств страны, к активной социальной деятельности: именно на них должно быть возложено бремя выплат базового дохода гражданам страны.

       Все эти нормы необходимы для того, чтобы введение базового дохода смогло запустить масштабные модернизационные процессы в стране.

       Задача Русской утопии – не только в том, чтобы улучшить текущее социальное положение в России, но и перевести страну в режим активного развития, сделать процессы модернизации сущностно необходимыми для её существования и, вследствие этого, неизбежными.

 

29.

 

       Первое очевидное последствие введения базового дохода для экономики связано с ликвидацией искусственно создаваемой безработицы в экономическом секторе. Наличие такой безработицы является важнейшим условием функционирования капитализма, а также инструментом давления на трудящихся со стороны администрации предприятий и властных структур.

       Капитализм изначально ориентирован на создание безработицы, что позволяет формировать дешёвый рынок труда. Оказываясь на таком рынке, работник вынужден играть по правилам капитала, что автоматически ставит его в подчинённое положение и принуждает соглашаться на самые невыгодные условия труда.

       Обязательный базовый доход выбивает из-под капитала почву: работник получает право выбора. В новых условиях уже не трудящиеся начинают бороться за рабочие места, а капитал – за трудящихся.

       В этой ситуации взаимоотношения между трудящимися и капиталом меняются противоположным образом: работники начинают диктовать владельцам производства то, каким это производство – с точки зрения условий труда и размеров заработной платы – должно быть. Именно производства начинают конкурировать между собой, стремясь привлечь лучшие кадры, самых профессиональных работников.

 

       Исчезновение структурной безработицы стимулирует процессы технологического развития, направленного, прежде всего, на дальнейшую автоматизацию производства.

       Если в условиях современного капитализма автоматизация способствует усилению безработицы и является важным инструментом давления на рабочие коллективы со стороны капитала, то в условиях отсутствия структурной безработицы она становится средством гуманизации труда, влияющим на изменение характера трудовой деятельности.

       Автоматизация неизбежно стимулирует развитие теоретической и прикладной науки, т.к. экономика будет нуждаться в постоянном технологическом совершенствовании, а это, в свою очередь, создаст условия для развития когнитивного общества, в котором знание и профессионализм будут относиться к числу важнейших социальных ценностей. Повысится и ценность рационализаторских предложений на местах, т.е. непосредственно в рабочих коллективах – направленных на модернизацию производства в целом, исходя из повседневной трудовой практики. Труд, таким образом, превратиться из рутины в творческий процесс.

       Когнитивные ценности, в свою очередь, будут способствовать изменению психологии и практики общественного потребления, т.к. когнитивное общество и идеология массового потребления трудно совместимы друг с другом.

       Обязательный базовый доход нанесёт серьёзный удар по экономической рентабельности большинства современных производственных видов деятельности, поставит перед капиталом задачу поиска средств удешевления производства.

       Решение этой проблемы непосредственно связано с открытием новых источников энергии и созданием технологий её использования.

       Но открытие новых источников энергии для капитализма в его сегодняшнем состоянии является, по сути, суицидальным актом. Новая энергия привнесёт революционные изменения в сферу производства, а это, в свою очередь, кардинально изменит социальные отношения, в рамках которых современному капитализму места не найдётся.

 

       Технологическая гипермодернизация не в состоянии создать некое идеальное общество, лишённое каких-либо противоречий. Но она способна изменить непосредственное содержание этих противоречий, вывести общество из состояния жёсткой детерминированности экономическими процессами.

       Новый социализм не будет бесклассовым обществом. В нём будут присутствовать разные социальные группы с несовпадающими социальными интересами. Уже сегодня можно говорить о том, что всевозрастающая сложность производственной и социальной жизни потребует и более сложных форм её регулирования, что неизбежно выведет на первый план социально-политической жизни группу, связанную с осуществлением этой функции. Но поскольку такая социальная модель может быть создана лишь при непосредственном участии общества, у него есть возможность установления жёсткого контроля над деятельностью новой бюрократии.

 

30.

 

       Если раньше внимание антикапиталистических идеологий было направлено на время труда человека, то под знаком модернизации и автоматизации трудовой деятельности важнейшей сферой внимания становится свободное, послетрудовое время личности.

       В зависимости от того, чем именно такое время будет наполнено, будет само качество жизни человека будущего. И если оно будет связано исключительно с развлечениями и гедонизмом, жизнь неизбежно и быстро раскроется как пространство пустоты и пресыщения.

Свободное время человека должно быть творческим временем. Это предполагает, что искусство сохранит в будущем статус одной из главных культурных форм.

       Но такое искусство должно быть сущностно новым искусством. В отличие от классической художественной парадигмы, оно должно преодолеть разрыв между художественным произведением и непосредственной, повседневной реальностью. Оно должно быть имманентным непосредственному существованию человека, должно быть интегрировано в это существование в качестве важнейшего демиургического элемента.

       В то же время искусство будет неизбежно связано с развитием технологий. Соответственно, будущее искусства – это существование форм и направлений, о которых современность может иметь только крайне смутные представления.

       И так же, как в будущем нас ждёт органическое единство искусства и жизни, нас ждёт и не менее органичный синтез эстетического и технологического. Технологизация искусства – это, одновременно, и эстетизация технологий.

 

31.

 

       Идея обязательного базового дохода активно обсуждается в последние годы среди западных левых (см., например, Срничек Н., Уильямс А. Изобретая будущее. Посткапитализм и мир без труда. М., 2019). Но в рамках таких обсуждений современные западные левые допускают важнейшую ошибку, в значительной степени обесценивающую саму идею. Для многих из них будущее мыслится как безусловная свобода от труда вообще.

       Но освобождение от труда это и есть освобождение от человека. Человек есть деятельность, процесс. И за пределы данных онтологических рамок человеческое выйти не в состоянии. 

       Безусловно, реальный труд сопровождается множеством тягот, среди которых присутствуют и такие, которые можно определить как страдание. Но, в то же время, именно трудовая деятельность и формирует личность в глубинном смысле этого слова.

       Личность, не связанная с трудовой деятельностью, является личностью ущербной, лишённой подлинной глубины и экзистенциальности. В этом контексте труд является не столько обязанностью человека, сколько объективным условием его существования.

 

       Связь труда и личностного становления была чётко зафиксирована марксизмом. Но советский марксизм осмыслил эту связь вульгарно-социологически. Советская идеология отрицала наличие труда в жизни всех, кто не был интегрирован в современные ей экономические структуры. Соответственно, вне сферы труда оказались все представители высших классов Российской империи, независимо от конкретных обстоятельств их реальной жизни.

       По сути, апеллируя к идее грядущего освобождения труда, эта идеология не хотела признавать, что такой труд возможен и в капиталистическом («несовершенном») обществе. Апеллируя к идее творчества-в-труде, она часто не замечала реального творчества. Подобная слепота стала следствием всё той же логики анти-капитализма, в рамках которой мышление неизбежно оперирует бинарными оппозициями.

       Огрубляя понимание феномена труда, примитивизируя его, советская идеология, по сути, труд объективировала. Предписывая труд в качестве гражданской обязанности, она невольно акцентировала в процессе труда его негативные аспекты: принуждение, неизбежность, тяготы. Вместо способа освобождения личности труд превращался в способ её подчинения, закабаления.

       Безусловно, такое понимание труда было производно от исторического контекста. Задачи максимально быстрой вторичной модернизации не оставляли стране выбора. Общество должно было быть готовым к новой мировой войне в предельно короткие сроки. Эта цель предполагала, что жизнь довоенных поколений фактически приносилась в жертву будущему, которое эти поколения создавали и за которые боролись и умирали.

       Идеология, создающая новую Русскую утопию, должна стараться, по возможности, избегать пафосных риторических высказываний и моральных осуждений, которые не столько проясняют суть дела, сколько повышают самооценку их авторов. Но ничто не мешает учиться на историческом опыте. И один из главных уроков, который мы должны усвоить благодаря памяти о советском прошлом, это – убеждение, что социальное творчество как элемент трудовой деятельности является важнейшим аспектом труда вообще.

 

       Задача Будущего не в том, чтобы лишить человека возможности трудиться, а в том, чтобы способствовать освобождению труда. Необходимо создать такие условия жизни, при которых труд превратится из социальной обязанности в духовную потребность. Но это может произойти только в том случае, если в самом труде будет акцентирована его творческая, демиургическая составляющая.

 

       Обязательный базовый доход неизбежно ставит вопрос о готовности общества к творчеству. И ответы на этот вопрос создают противоречивую картину, далёкую от идеала.

       Сегодняшнее состояние российского общества таково, что значительная его часть не способна к творческому труду, а кто-то – и к труду вообще. В связи с этим неизбежно возникает вопрос: а как воспользуется эта часть населения предоставленными ей средствами? – Скорее всего, новые возможности будут способствовать тому, что в этом социальном сегменте усилятся тенденции самораспада. Жизнь превратится в свободное время, и возникнет вопрос: «как это время будет заполнено?». Едва ли можно ожидать, что оно будет способствовать формированию глубинных духовных потребностей.

       Но развитие общества всегда было связано с деятельностью меньшинства, а не большинства. Большинство играет определяющую роль в общественной жизни лишь в короткие промежутки времени. Именно меньшинство обладало в прошлом теми творческими импульсами, благодаря которым общественная жизнь совершенствовалась.

       Под знаком утопии политика государства неизбежно будет изначально опираться на энтузиазм и энергию социального меньшинства. Но такое положение дел не должно быть постоянным. Задача государства – создать такую идеологию и соответствующую ей инфраструктуру, которые будут стимулировать социальные творческие импульсы, и в соответствии с новыми ценностями формировать самосознание новых поколений.

 

       Новая Русская утопия должна акцентировать внимание на тех целях и задачах, которые ещё никогда и нигде не были достигнуты. Пафос Русской утопии должен быть связан с уникальным и сверхсложным. На фоне радикальных целей конкретные социальные успехи – это всего лишь часть повседневной деятельности. Сверхсложное как горизонт не позволяет повседневности абсолютизировать себя, собственные достижения. Любое «здесь и сейчас» должно осмысливаться – в соответствии с таким восприятием – как находящееся под знаком безусловного несовершенства относительно будущего. Всё достигнутое сегодня – это лишь скромный шаг к новым свершениям.

       Такой радикализм и уникальность поставленных целей должны присутствовать и при осмыслении трудовой деятельности. Русская утопия должна стремиться к тому, что бы творческое отношение к жизни стало не элитарным, а массовым явлением. 

 

32.

 

       Новое отношение к труду способно глобально изменить механизмы социального регулирования.

       Труд может стать главным основанием индивидуального символического капитала, а также – условием реализации новых социальных и культурных потребностей.

       Уровень реализации этих потребностей, в свою очередь, может быть органично связан с «рынком профессий». Учитывая текущие потребности общества, государство может стимулировать стремление к овладению наиболее актуальными специальностями, поощряя соответствующий выбор со стороны субъекта социальными и культурными бонусами.

 

       Рынку товаров и денежных потоков новое общество должно противопоставить рынок культурных и социальных потребностей, проектов и деятельностных стратегий. Конкурировать друг с другом должны не товары и цены, а различные направления модернизации.

       Так понятая конкуренция сохраняет государство в качестве активной силы в социальном пространстве. Сохраняя за собой статус главной регулирующей силы, государство делает главным направлением своей деятельности конструктивизм.

       Любая форма социальной справедливости, связанной с интересами большинства общества, имеет смысл лишь в ситуации глобального, самоускоряющегося развития.

       Государство – это главный гарант такого развития. Соответственно, роль государства в будущем будет лишь усиливаться, но репрессивные функции государственной машины будут уступать место конструктивистским.

 

33.

 

       По-настоящему новые социальные утопии не порождаются размеренной, спокойно текущей жизнью.

       Повседневность рождает проекты будущего, но она не способна превратить их в утопию, т.е. придать им подлинно общественный статус и наделить их мобилизующей функцией.  

       Утопии – это всегда результат прыжка, социального взрыва, ломающего «естественный ход событий» предшествующей исторической эпохи.

       Утопии создаются революциями, либо большими войнами. Революции и войны наделяют утопии сакральным характером и только благодаря этому утопические идеи обретают действенность и возможность долговременного существования.

 

       Сакральное не рождается в тиши академических кабинетов. Оно возникает в процессе активного действия, являющегося высшим проявлением народного духа и, одновременно, содержащим в себе максимум жертвенности и страдания.

       Любое сакральное прокладывает себе путь через кровь. Кровь – то единственное, что способно порождать священное.

 

34.

 

       Путь Русского мира к новой Русской утопии неизбежно лежит через революцию. В современной ситуации новая русская революция неизбежна.

       Любой политический режим панически боится революции, т.к. революция уничтожает его и большинство того социального класса, что был опорой политического режима. 

       Революции боится и общество, его страх перед ней так же понятен. Революционные события вырывают жизнь из ритма нормального существования, привносят в неё хаос и ту форму непредсказуемости, что несёт с собой возможность самых негативных последствий для личности.

       И если у общества есть возможность обрести перспективу устойчивого развития без падения в революцию, такой возможностью, безусловно, необходимо воспользоваться. Трагичность существования современной России – в том, что у страны такой возможности уже нет. Современный политический режим, существующий в стране, не подлежит какой-либо сущностной эволюции. Он не может быть перестроен реформистскими средствами.

       В этой ситуации страх перед революцией аналогичен страху перед грядущей зимой или наступающими сумерками: его существование ничего не меняет в потоке событий.

       От неизбежного невозможно убежать. Его необходимо пережить.

 

       И противники, и сторонники глобальных социальных преобразований в стране сегодня в один голос констатируют отсутствие у революции очевидной социальной базы. На этом основании одни с радостью, другие с горечью констатируют невозможность возникновения революции в России.

       Но подлинная, народная революция никогда не рождается предсказуемым образом. Являясь высшим пиком социальной спонтанности, она и в мир приходит таким же, спонтанным образом.

       При том, что причины революции вполне рациональны, момент её возникновения и форма проявления относятся к сфере иррационального.

 

       Иррациональность революции предельно наглядно демонстрирует её связь с глубинными основаниями социальной жизни. Эти основания также сущностно иррациональны; всё объяснимое, исчисляемое и предсказуемое находятся лишь на поверхности социальной жизни. И беда тому индивидуальному существованию, которое спутает поверхности с глубиной.

       Весь социальный космос опирается на иррациональное. Иррациональны мы сами, таковы же события вокруг нас и отношения между нами.

       Все системы координат, выстраиваемые индивидуальным субъектом и идеологиями, являются лишь инструментальными фикциями, позволяющими субъекту действовать и осознавать себя в потоке социального хаоса.

       Действительно подлинным является только то, что связано с глубиной. Именно глубины, а не поверхности наделяют жизнь наполненностью и смыслом, парадоксальным образом предшествующим любым попыткам рационализации.

 

       Период внешней стабильности современной российской жизни совпадает с периодом жизни современной политической системы страны. Эта система имеет очевидную авторскую конфигурацию – в том смысле, что она создана Президентом России, контролируется им и будет существовать до тех пор, пока этот Президент будет пребывать у власти. У путинской политической модели нет будущего «после Путина» точно так же, как не было его у сталинской модели «после Сталина» или у франкистской Испании после Франко.

       Период правления В.В. Путина неизбежно завершится. Страна будет поставлена перед выбором. И если российское общество сохранило собственную жизнеспособность, оно сможет сделать правильный выбор. И это будет означать, что наступит время новой Русской утопии.