Онтологические прогулки

 

 

 

 

8. Утопия и системная модель постоянной мобилизации. Русский маятник

(Продолжение 1)

 

***

 

471.    Русской истории свойственна очевидная аритмия. Периоды относительной неподвижности резко сменяются временем модернизаций и реформ. Страна живёт, балансируя между «периодами застоя» и смутными временами. И так происходит, как минимум, с XVI века. Несколько раз в течение одного столетия страна переживает мощные кризисы, из которых выходит с большими потерями, но в существенно изменённом состоянии.

 

472.    Русское Смутное время обладает одной всевременной особенностью: оно в большинстве случаев начинается с попытки выхода страны из режима постоянной мобилизации. Следствием этих попыток становятся внутрисистемные кризисы, после которых страна входит в фазу ускоренной модернизации, но состояние внутренней мобилизации при этом не ослабевает, а, наоборот, усиливается.

 

473.    Эстетически циклы русской истории очень сходны с русскими аграрными циклами: длительная и холодная зима, резко сменяющаяся коротким летом.

 

474.    В рамках русской истории возникновение глобального кризиса при попытке выхода страны из режима постоянной мобилизации является неизбежным событием.

 

475.    Когда Россия переживает период модернизации на первые роли выходит обновлённая Утопия, формирующая горизонт целей этой модернизации. Утопия, в частности, вызвала к жизни Русский Раскол, она же инициировала Петровские реформы. Крестьянские утопии были идеологическими двигателями русских крестьянских войн. А начиная с XIX века, благодаря резкому расширению сферы письменных источников, присутствие Утопии опознаётся в каждом глобальном повороте русской истории.

 

476.   После завершения фазы модернизации утопические ожидания остывают, и государство стремится к монополизации Утопии, попутно выхолащивая из неё импульс к развитию и превращая её в инструмент снятия внутрисистемного напряжения. Символами таких государственных утопий фазы стабильности можно считать флот Петра I, гниющий в Кронштадте во время царствования Анны Иоановны, лозунг Уварова «Самодержавие, православие, народность» во времена Александра III, культ Революции во время правления Л.И. Брежнева.

 

477.    В России Утопии не умирают. Если какая-либо из них оказывается извращённой и выхолощенной силами государственной идеологии, то моментально появляется её новая, «неформальная версия», вступающая в оппозицию официальной идеологии. Так, например, рядом с «официальным» православием регулярно возникали (и продолжают возникать) различные модификации православия неофициального, каждая из которых грезит о собственном пути в Царство Божие и часто имеет хилиастический характер. Если же старая модификация оказывается неспособной к обновлению, на её место приходит нечто принципиально новое. Так случилось во второй половине XIX века, когда на основе русской православной психологии возникло множество утопий социалистического типа. Так было, и так, скорее всего, будет. Принцип маятника не предполагает остановки.

 

478.   Каждое из ныне существующих идейных течений в России несёт в себе особый образ русской Утопии. Это относится даже к неолиберализму, когда этот неолиберализм искренен, а не проплачен западными грантами. Именно Утопии и формируют эти течения, являются их идейной основой. И вне Утопии какое-либо массовое движение в стране существовать не может.

 

***

 

479.    Аритмия русской исторической жизни формирует серьёзные культурно-психологические проблемы в сознании культурной и социальной элиты. Все размышления на тему перекройки русской жизни на западный манер с её культом свободы и индивидуализма обречены на то, чтобы оставаться исключительно размышлениями. Апология русской свободы, при всей её притягательности, способна скорее разрушить страну, нежели перевести её на какой-то иной путь развития. Эта ситуация порождает различные формы национального нигилизма. На первый взгляд, самым опасным из них является нигилизм западнического типа, часто открыто говорящий о необходимости уничтожения России как цивилизации. Но слабость такого нигилизма в его открытости; он непроизвольно оказывается слишком честным. Когда враг обнаруживает себя, эффективность его действий резко снижается. Сложнее обстоит ситуация с нигилизмом почвеннического типа. Такой нигилизм, на первый взгляд, является противоположностью западничеству в том смысле, что он создаёт апологию русской истории, описывая её почти исключительно в превосходных тонах. Итогом таких устремлений оказывается идеализация русской жизни, имеющая мало общего с реальностью. По сути, она оказывается отрицанием реальности, т.е. всё тем же нигилизмом, но являющим себя в скрытых формах. Для такого скрытого нигилизма всё, что не вписывается в его концептуальные схемы, оказывается либо не существующим, либо, когда отрицание явления невозможно вследствие его масштабности, оно дискредитируется, его смысл искажается.

 

480.    После начала военной операции на Украине российское общество активно отслеживает «либералов», выступивших с пожеланиями поражения своей собственной стране. Но кто посчитал количество бывших (!) русских националистов, выступивших с осуждением этой операции, или оказавшихся в рядах ВСУ и сражающихся сегодня против русской армии? Откуда возникает уверенность, что первых значительно больше, чем вторых?

 

481.   Главная экзистенциальная проблема, которую ставит Принцип русского маятника перед индивидуальным сознанием, это проблема отказа от собственного эгоцентризма. Идейный нигилизм возникает как следствие конфликта эгоцентризма с реальностью. Когда реальность не соответствует ожиданием субъекта, эгоцентричный субъект либо отрицает такую реальность, либо начинает её фальсифицировать. Причина в обоих случаях одинакова: эгоцентричная психология требует от реальности служения субъекту, возвеличивания его. Приятно и лестно называть себя русским, если Россия показывает себя в качестве некоего идеального общества. В таком случае «русскость» оказывается ещё одним бонусом к другим превосходным качествам, которые такой субъект уже успел себе приписать. Но если Русский мир – это мир изначально проблемный, и трагичность существования является одной из его главных характеристик, то идейный гламур начинает рассыпаться, и изначально непонятно что должно прийти ему на смену. Русскость из привилегии превращается в призвание, а любое призвание отрицает эгоцентризм. Оно в своих основах жертвенно, а не эгоцентрично.

 

482.   Любовь к своей Родине во многом аналогична любви к своему ребёнку. Значительная доля идеализации в этом случае неизбежна и необходима. Без идеализации любви нет. Но что делать, если ребёнок изначально не здоров? В любом случае необходимо признать это. И продолжать любить его дальше. Вопреки всему. Да и какое значение имеет это «всё» для настоящей любви?

 

483.    Проблематичность («болезненность») русского исторического существования не является какой-то исторической уникальностью. Болезненность присуща всем цивилизациям, хотя болезни у разных цивилизаций разные. Индивидуальность болезней отличает цивилизации друг от друга в не меньшей степени, чем их достижения и внешние формы существования. Но, в то же время, болезнь – это то, что объединяет все цивилизации друг с другом, роднит их. Каждая цивилизация по-своему больна, и внутри каждой болезнь присутствует на изначальном, «генетическом» уровне. Этот тезис должен быть понятен христианскому сознанию: мир, несущий на себе отпечаток грехопадения, не может быть иным. Грехопадение и болезнь как тень смерти – это то, что неизбежно сопутствует друг другу. Отрицание этого является отрицанием догмата о грехопадении.

 

***

 

484.    Существование в пространстве современного мира предполагает, что ни один из глобальных проектов, не будет доведён личностью до какого-либо финального завершения (любимая тема стоиков всех времён), а воспоминания об этой личности окажутся крайне недолговечными. Исключения в этом случае лишь подтверждают правило. Соответственно, и действия, направленные, как представляется их инициаторам, на благо Родины, не могут требовать чего-либо взамен. Не стоит рассчитывать на какие-либо социальные бонусы, и, тем более, надеяться на благодарность потомков. Эти потомки в большинстве своём не будут знать, кого им благодарить. Судьба человека в этом мире проста, и в такой простоте есть своё очарование: необходимо попытаться сделать то, что нужно, и исчезнуть. Последнее – в любом случае гарантировано.

 

485.    Осознание того, что перспектива человеческого существования – это падение в забвение, может быть крайне травматичной для субъекта. Отсюда – непрерывные попытки «остаться», «сохраниться» в сфере культуры, порождающие массу пишущих на самые разные темы по поводу и без повода. Но в действительности человек изначально существует в режиме забвения. «Здесь и сейчас» он известен относительно небольшому кругу лиц. Для наглядности можно попытаться вспомнить о том, сколько соседей в многоподъездном доме знает по именам среднестатистический жилец. Едва ли их число будет значительным. В конце концов, большинство людей легко мирятся с тем обстоятельством, что они не знают своих предков в пятом-шестом поколении. Можно, конечно, посетовать об этом на досуге, но в действительности никакой катастрофы от такого незнания не происходит, жизнь продолжается.

 

486.    Мироздание изначально живёт не под знаком сохранения, а под знаком потери и растраты. Небо над головой в каждое мгновение имеет особую конфигурацию. И этот образ не сохраняется. Наоборот, он исчезнет в следующее мгновение, а на его месте возникнет новый, не менее прекрасный. Но и он исчезнет в следующий миг, едва ли оставшись в чьей-либо памяти. Мир постоянно создаёт прекрасное, но сам же и разрушает его, создавая взамен всё новые и новые образы, столь же мимолётные, как и уже исчезнувшие.

 

487.   Достаточно распространено воззрение, согласно которому личность, исчезая из мира, сохраняется в Вечности. У таких воззрений всегда есть риск прийти к аристотелевскому тезису «Бог существует потому, что он нужен». Но прежде чем рискованно рассуждать на подобные темы, возможно, иметь смысл задать себе следующий вопрос: а достоин ли я того, чтобы сохраняться в Вечности? Не слишком ли чрезмерным является это требование, и не рискуем ли мы, выдвигая его, свести понимание Вечности к собственным прагматичным и очень наивным представлениям? 

 

***

 

488.    Неизбежность циклов опаздывающей модернизации в русской истории актуализирует вопрос о формах этого процесса. Исторический опыт последних столетий настаивает на том, что естественной формой перехода к фазе такой модернизации является революция. Но если взглянуть на более ранние периоды истории, то революций в точном смысле этого слова там не обнаруживается. Тот же религиозный раскол XVII века, органично перешедший в Петровские реформы, такой революцией не был. Но результаты этого процесса были не менее значительными, чем результаты деятельности революций. Соответственно, история актуализирует вопрос о возможности глобальных системных трансформаций вне революционных форм. Применительно к революциям эта проблема может быть сформулирована следующим образом: являются ли революции универсальной формой глобальных системных изменений?

 

489.  К формам глобальных трансформаций могут быть отнесены и войны. Чем глобальнее война, тем сильнее она способствует ослаблению внутрисистемных противоречий. Для этого война должна соответствовать лишь одному условию: она должна быть победоносной.

 

490.   Если бы в 1904 году русская армия побеждала бы в Русско-японской войне, то Революции 1905 года не состоялось бы. Если бы – вследствие случайных счастливых обстоятельств – русское общество дождалось бы весенне-летнего наступления русской армии 1917 года (Н.Катков), то 1917 год не ассоциировался бы с революционными событиями. Примерно также обстоит дело и с войнами победоносными. Отечественная война 1812 года обернулась восстанием декабристов – локальной революционной акцией, имевшей относительно небольшие последствия. Но что было бы с Россией, если бы этой войны не было? Политика Александра I в 1800-е годы ориентировалась на выход страны из состояния постоянной мобилизации, а последствия такой политики известны. Великая Отечественная война, вполне вероятно, отменила очередную социалистическую революцию в стране, или, по крайней мере, предотвратила очередной вал внутренних репрессий. Сегодняшняя военная операция на Украине, решая глобальные геополитические задачи, попутно способствует стабилизации политического режима.

 

491.    Специфической формой ослабления внутрисистемных противоречий, как показало совсем недавнее время, могут быть всевозможные аномалии, например, пандемии. Впрочем, их действие производят кратковременный эффект. Применительно к ним уместен тезис: нужно больше пандемий, всяких и разных! Впрочем, в отличие от ковида, эпидемия чумы в XIV веке имела долговременные и, в целом, положительные последствия для стабилизации системы. Но это уже история не русская, а западноевропейская.

 

492.    Главное внешнее отличие Петровских реформ от революции в том, что они осуществлялись самой властью. Если «стандартная» революция движется в направлении снизу вверх, хотя такое понимание достаточно условно, то деятельность Петра I шла в направлении сверху вниз. При этом неверным является утверждение, что она затронула исключительно правящий слой. Социальные низы прочувствовали тяготы этих реформ в полной мере, а так как численность этих низов была несоизмеримо большей, чем численность дворянства, то необходимо признать, что именно низы приняли на себя основные тяготы этой реформы. Можно много писать по поводу страданий дворянских детей, вынужденных служить в принципиально новых социальных условиях, но едва ли их проблемы сопоставимы с проблемами рядовых строителей Санкт-Петербурга. Сравнение Петровских реформ с той же революцией 1917-1922 года позволяет увидеть нечто общее у этих, на первый взгляд, столь разных процессов: глобальная трансформация, независимо от того, как она осуществляется, затрагивает все слои общества, а основными её жертвами – с точки зрения статистики – оказываются не социальные верхи, а социальные низы. Там, где верхи теряют десятки тысяч, социальные низы и примыкающие к ним средние слои теряют, порой, миллионы.

 

493.    Это обстоятельство привносит в процесс глобальной внутрисистемной трансформации очередной элемент парадоксальности. Трансформация – это перезагрузка системы, в рамках которой, как уже было отмечено, происходит снос всех вторичных системных надстроек. Этот процесс предполагает смену элиты. Но основные тяготы этого процесса падают на неэлитарные слои общества. При этом эти же неэлитарные слои могут оказаться главными выгодоприобретателями от этого процесса: место старой элиты освобождается, и к нему устремляются представители низов.    

 

494.   В связи с этим уместен вопрос о том, какая социальная группа получила наибольшие выгоды от победы Русской революции 1917-1922 годов. Представляется, что такой группой стал городской средний класс, и, в первую очередь, та его часть, что постоянно балансировала между средним классом и социальными низами. Именно эти группы стали основой советского управленческого аппарата. При этом часто для получения высокого социального статуса не требовалось углублённое образование, а высокая динамика социального роста апеллировала не столько к социальным  (институциональным) характеристикам представителей группы, сколько к их личностным качествам.

 

495.   Любая глобальная трансформация системы является трагическим временем для личности. Причина – в том, что система не знакома с феноменом личности, она изначально и в полной мере внеперсоналистична. Поэтому то, что в рамках личностного существования проявляется как трагическое, системой не может учитываться. У неё нет инструментария для распознавания трагических аспектов существования.

 

496.   Для понимания характера деятельности системы уместен следующий пример. Предположим, что некий садовод обнаружил на своём участке муравейник. Его отношение к своему открытию будет исключительно функциональным. Но уничтожая этот муравейник, будет ли он думать о трагедии тысяч муравьёв, которых в данный момент он заливает кипятком? Возможно, но в этом случае он является плохим садовником, и его участок рискует прийти в запустение. Но, скорее всего, он будет думать о чём-то другом, вполне в соответствии с той системной логикой, анализ которой присутствует уже в ранних рукописях Маркса.

 

497.    С точки зрения личности трансформации системы неизбежно оборачиваются горем и трагедиями. Но не мешает трансформациям осуществляться. В чём классовая родовая вина, о которой писал, например, Александр Блок, юного купеческого отпрыска, расстрелянного осенью 1918 года в ходе осуществления красного террора где-нибудь под Петроградом? Почему именно он принял на себя эту вину? В перспективе повседневного существования такая судьба является крайне несправедливой. И, наверное, это признает большинство людей. Но в связи с этим возникает следующий вопрос: а почему мир должен быть справедливым? – Для мира вполне достаточно того, что он просто должен быть.

 

498.    В этике самых разных религий присутствует принцип, согласно которому нельзя требовать от другого того, чего не делаешь сам. Требования к миру быть справедливым игнорируют одно мелкое обстоятельство, отмеченное ещё Ницше: справедливость – то качество, которое наиболее трудно для повседневной жизни. Но если отдельная личность не может быть в полной мере справедливой по отношению к миру, то на каком основании она требует этого от мира?

 

499.   Становление системы соответствует функциональным требованиям и задачам. Это означает, что ориентируясь на своё самосохранение в будущем, она «руководствуется» математическими, а не персоналистическими принципами. В перспективе системного становления жизнь сотен миллионов представителей будущих поколений важнее, чем сотня тысяч жизней, пребывающих внутри системы здесь и сейчас. Эта логика вполне соответствует логике сталинизма, попутно соответствуя тезиса главного учителя Сталина: «свобода – это осознанная необходимость». С точки зрения этики – это аморальная логика, но благодаря ей, помимо прочего, возникли и основа промышленного потенциала страны, и прекрасное детство большинства сегодняшних антисталинистов. Достаточно противоречивой является ситуация, когда критика сталинизма сочетается с гордостью за полёт Юрия Гагарина, который стал высшим, пусть и посмертным, триумфом сталинской модели организации государственной и экономической жизни. Но противоречивость – это нормальная характеристика индивидуального мировоззрения.

 

500.   Показательно, что русский персонализм обрёл своё интенсивное развитие не в рамках государственной идеологии, а на волне оппозиции ей. Персонализм стал конфликтным ответом русского общества на безличностность этой идеологии. Не менее показательно и то, что оформился он не в форме православной религии, а посредством иных, светских культурных форм – искусства и, главным образом, литературы.

 

501.   Когда звучат апологии в адрес Российской Империи XIX века, и в качестве демонстрации её величия упоминается о расцвете русской литературы, почему-то, забывается о том, что эта литература являлась по своему содержанию непрерывной и жёсткой критикой той социальной реальности, на страже которой стояло государство. Эта литература подготовила грядущие революционные события в стране в большей степени, чем все другие формы культуры вместе взятые.

 

502.    Перед русским персонализмом всегда существует тревожный выбор. Он может либо отвергнуть реальность, вырождаясь, тем самым, в индивидуалистический мистицизм и равнодушие к окружающему миру (гностицизм), либо слиться с системой, раствориться в ней (Победоносцев, Сталин), либо, отказавшись от идеала абсолютной гармонии, попытаться принять мир таким, каким он есть, но, не сливаясь с ним и признавая трагизм повседневного существования (Бердяев). В первых двух случаях велика вероятность деконструкции персонализма, в третьем присутствует возможность его сохранения. Но такой персонализм, с одной стороны, должен ориентироваться на идеал вопреки всему, а, с другой, он не должен утрачивать критического отношения к действительности. Но в этом случае связь персонализма с Утопией является важнейшим базовым условием для его существования.

 

503.   Вне Утопии русская система никогда не существовала, и существовать не может. Но то же самое можно сказать и о русской личности. Персоналистическая критика системы также опирается на Утопию, отталкивается от неё.  

 

504.   Но если истоки личности находятся вне системы, указывают на трансцендентное измерение реальности (в ином любом случае персонализм невозможен), то и Утопия, связанная с личностью, также обретает трансцендентное измерение. Она не может ни быть не религиозной Утопией. Впрочем, нерелигиозные Утопии существуют крайне недолго.

 

505.   Все фундаментальные русские Утопии были именно религиозными Утопиями, и советская не является исключением. В этой перспективе образ будущего в России всегда имеет православное корневое основание.

(Продолжение следует)