Онтологические прогулки

 

 

 

 

14. Бифуркация как структурный элемент становления системы.  Ранний российский марксизм, Брестский мир и советская осень 1923 года как пример проявления бифуркации.

 

855.   Воспроизведение системой самой себя не является процессом, обладающим предопределённым, неотвратимым сценарием. Не имеет подобного сценария и частный аспект становления, связанный с преодолением или переформатированием частных противоречий. Становление неизбежно проходит сквозь моменты бифуркаций, в результате которых система, нарушая нормы внешней преемственности и логической последовательности, меняет свою внешнюю конфигурацию и обретает новое состояние, непосредственно не выводимое из состояния прежнего. Бифуркации способствуют усилению аритмии в жизни системы и придают становлению скачкообразный характер.

 

856.   Системная бифуркация – это резкий и непредсказуемый в своей конкретике переход системы от одного состояния к другому. Большая часть таких переходов имеет локальное значение: они непосредственно влияют не на систему в целом, а на её отдельные сегменты. Но изменение частного характера неизбежно влияют на общую системную конфигурацию.

 

857.   Аналогом системных бифуркаций в человеческой жизни можно считать акты творчества. Результаты творчества не выводимы непосредственно из предшествующих событий или идей. Но эту аналогию можно использовать лишь с большими оговорками. Творчество предполагает существование личности. Но системы личностным характером не обладают. Системы подобны «чёрным ящикам», механизмы событий в которых не подлежат чёткому наблюдению и детализированной реконструкции. Действие системы опознаётся опосредованно – как ход событий и изменений, внутри которого индивид оказывается и которому он не способен противостоять.

 

858.   Бифуркации привносят в существование системы моменты неопределённости. И эти моменты являются фоновыми для системы в том смысле, что локальные бифуркации происходят очень часто. Можно предположить, что чем больше противоречий внутри системы, тем чаще и масштабнее в её жизни будут осуществляться подобные трансформации.

 

859.   Бифуркация не затрагивает сразу всю систему. Она проявляется в каком-то отдельном сегменте. Но эти, на первый взгляд, частные изменения очень быстро начинают влиять на всю систему в целом. Как гласит восточная пословица, «в капле воды отражается целый мир». Но если изменить форму капли, то вода всего мира будет течь по-другому.

 

860.   Меняя сценарий непосредственного (событийного) существования, бифуркации не отменяют вектора общего становления. Они могут притормозить процесс становления, привнести в него некоторое отклонение, но и торможение, и отклонение – это временные эффекты, не способные изменить общий ход процесса. Если, например, вследствие тормозящих факторов, революция как форма перезагрузки системы, не происходит в 1881 году, она может произойти в 1905, в 1917 или в 1929 годах. Но, в любом случае, возникновение этой формы трансформации неизбежно.

 

861.   Если момент бифуркации отложен «на потом», то его последующее осуществление имеет, как правило, более масштабные, глобальные последствия. Русская революция 1905 года проходила по более мягкому сценарию, чем Революция 1917-1921 годов. Гипотетическая националистическая революция в Германии в 1919-1921 годах привела бы страну к менее трагическим результатам, чем состоявшаяся революция 1933 года.

 

862.   Любой отложенной трансформации сопутствует особенность, которая является иррациональной, т.е. не вполне объяснимой: торможение способствует последующей радикализации. Некогда отложенное событие возвращается в более жёстких и масштабных формах.

 

863.   Бифуркация часто придаёт становлению нелинейный характер и в том смысле, что формирует события, которые, на первый взгляд, не снимают противоречия и не ускоряют развитие системы, а, скорее, могут быть поняты как шаг назад. Это позволяет считать, что внутрисистемные процессы часто имеют экспериментальный характер, и многое, что система, в итоге, сохраняет, является результатом многочисленных проб и ошибок.

 

864.   Ярким примером взаимодействия бифуркационных, тормозящих и векторных процессов в рамках короткого временного интервала является советская осень 1923 года. Этот момент, находясь в тени более ярких событий, является, тем не менее, одним из ключевых в ранней советской истории. Именно осенью 1923 года русская революция трансформировалась в постреволюцию.

 

865.   В период трансформации революции в постреволюцию интенсифицировался и процесс трансформации большевистского движения. Оно из антисистемного стало активно превращаться в системное. Осенью 1923 года такая метаморфоза проявилась очень чётко, возможно, сильнее, чем когда-либо до этого. Системная тенденция проявилась в форме самостоятельной политической силы. И не только проявилась, но и смогла победить. Но показательно, что на этой дистанции общесистемная логика становления опережает процессы оформления новых постреволюционных сил и навязывает даже антисистемным элементам цели и перспективы, работающие на интересы именно системы, а не на её отрицание.

 

***

 

866.   Российский марксизм отражал общую ситуацию, в которой оказалась страна и её общественное самосознание к концу XIX века. Важнейшей структурной особенностью этого самосознания был его раскол на два противостоящих друг другу течения. Этот опосредованным свидетельством интеграции России в МКС в качестве полупериферийной экономики. Позиция полупериферии неизбежно производит раскол в обществе, результатом которого становится появление двух противоположных сил, одна из которых выступает под лозунгом ускоренной интеграции в пространство Западной цивилизации, а другая развивает идеи собственной самобытности и стремится создать модель национального развития, противоположную той, что обнаруживается в Европе (и позже – в Северной Америке).

 

867.   Раскол формировал особый контекст функционированию идей в российском идеационном пространстве, часто меняя изначальный смысл этих идей на противоположный. Так, например, идея нации, которая на Западе имела интегративное значение в общественной жизни, в России времён Империи приобретала аналитический характер. Национализм был не почвенническим, а западническим движением. И не случайно многие марксисты-западники после 1905 года перешли на позиции национализма и либерал-национализма. Такой национализм изначально был маргинальной версией либерализма и противостоял славянофильской (почвеннической) идее соборности.

 

868.   Конфликт между идеей соборности и идеей нации отсылает к более глубинному и масштабному конфликту в русском обществе – конфликту между религией (православием) и наукой. Идейное основание этого конфликта – вопрос: что является главной формой общественной жизни? Какая форма культуры формирует общество? Почвенничество (неославянофильство) свой выбор сделало в пользу религии, западничество – в пользу науки. Соответственно, соборность и идея нации противостояли друг другу как православная и сциентистская идея.

 

869.   Культ научности, существовавший в западнических кругах российского общества, сам по себе имел религиозное основание. Сциентизм – это религия неклассического (нетрадиционного) типа. И основа конфликта по линии «соборность – нация» – это не конфликт между религией и чем-то ещё, а конфликт между двумя религиями: традиционной и неклассической.

 

870.   Противостояние русских славянофилов и западников демонстрирует, что в действительности глубинный конфликт между идеями возможен только на религиозной почве. Только тогда, когда идея обретает характер религиозного убеждения, она становится основанием мировоззрения. И за каждой «битвой идей» – конфликт мировоззрений и религиозных онтологий.

 

871.   Формируя мировоззрение, религиозные идеи создают и единство социальных групп. Общность профессиональной деятельности не превращает множество людей в группу. Группа как единство формируется на основе единства самосознания, а такое единство основывается на идеологии, т.е. на светской модификации религии. Идеология религиозна так же, как и любая другая форма мировосприятия, имеющая глобальное значение для общественного самосознания.

 

872.   XIX век часто определяется как век триумфа идеологий. В ещё большей степени это относится к ХХ и ХХI векам. Но выдвижение идеологий на первый план общественной жизни свидетельствует о том, что мир вступил в новую религиозную эпоху, особенностью которой является преобладание нетрадиционных религий над традиционными.

 

873.   При том, что ранний российский марксизм – это изначально западническое движение, определять его только как западническое не вполне корректно. Марксизм пришёл на смену революционному народничеству и его триумф во многом стал следствием общественного разочарования в возможностях народничества. Соответственно, он вобрал в себя многих, кто при иных социально-исторических обстоятельствах оказался бы частью почвеннического движения. И с течением времени количество таких людей в марксистской среде, пусть и медленно, но возрастало. Во многом, это было связано с притоком русских в первичные марксистские ячейки, работавшие на местах. Идеологией именно этих сил впоследствии станет сталинизм.  

 

874.   При том, что марксизм в России изначально был антисистемной силой, и оставался таким, как минимум, до середины 1920-х годов, в нём очень быстро появились силы, готовые – при удачном для них стечении обстоятельств – осуществить антисистемный термидор.

 

875.   Сходная ситуация сложилась и в альтернативной версии русского революционного движения. Партия эсеров, будучи идейной наследницей «Народной воли», стояла на позициях национального (почвеннического) социализма, но и внутри неё активно формировалось антисистемное течение. В итоге, оба революционных движения пережили ряд внутренних расколов.

 

876.   Быстрый раскол внутри РСДРП поставил большинство российских социал-демократов в «структурно подвижную позицию», в рамках которой проблема выбора между западничеством и почвенничеством не столько решалась, сколько ретушировалась. Причина такого положения была связана со скрытым напряжением между руководством партии и местными рабочими ячейками. Руководство, находившееся в эмиграции, занимало устойчивые антисистемные позиции, что, например, предельно ярко проявилось в ленинском лозунге превращения Мировой войны в войну гражданскую (сентябрь 1914 года). Рабочие ячейки, наоборот, были связаны с почвой. Для первых Россия была всего лишь плацдармом для мировой революции, который надо было захватить любой ценой, для вторых революция должна была осуществиться в интересах самого русского общества. Именно приток рабочих в ВКП(б), начавшийся после «ленинского призыва» (январь 1924 года), обеспечил трансформацию ВКП(б) из антисистемного движения в системное. Именно рабочие стали в 1920-е годы социальной базой формирующегося сталинизма.

 

877.   В этом контексте поздние упрёки Л.Д. Троцкого в предательстве верхушкой партии интересов рабочего класса имели парадоксальный характер. Выразителями интересов рабочих выступило партийное течение, не имевших никаких устойчивых связей с рабочей средой: социальная база троцкизма всегда была связана с интеллигенцией, причём – не вполне русской. А «преданные властью» рабочие активно отлавливали троцкистов для того, чтобы либо сдавать их в ОГПУ-НКВД, либо просто бить в подворотнях.

 

878.   Различие между антисистемным и системным пониманием сущности революции, существовавшее в большевистской среде, наглядно проявилось в разности интерпретаций всемирного значения Русской революции. Для антисистемных сил всемирность означала способность стать началом процесса, который должен был стремительно выйти за пределы российских границ. Для системных сил всемирное значение революции предполагало, что Россия (СССР) становится примером для других стран и лидером в борьбе за установление нового мирового порядка.

 

879.   Системная интерпретация всемирного характера Русской революции вполне соответствует – на структурно-архетипическом уровне – сегодняшней роли России в мире. Только новый мировой порядок сегодня называется «многополярным миром». Российские политические лидеры во главе с Президентом РФ неоднократно подчёркивают, что сегодня Россия, борясь за собственное существование, борется и за судьбу всего остального мира. И такие высказывания не вызывают подозрения в их антисистемности. Зато тезис о всемирном характере Русской революции у профессиональных антисоветчиков вызывает именно такие обвинения.

 

880.   В связи с существованием внутри РСДРП меньшевистского течения возникает соблазн охарактеризовать российских меньшевиков, в противовес большевистскому руководству, как системную силу. Их стратегическая установка на стимулирование развития российского капитализма такому соблазну вполне соответствует. Меньшевизм пытался ориентироваться на реформистскую модель трансформации системы. Но даже программа меньшевиков вызывает серьёзные сомнения. Сохранение России в структуре капиталистической мировой экономики образца 1903-1914 года привело к укоренённости страны в позиции полуаутсейдера: российская экономика колебалась между полупериферийным и периферийным статусом. Ни о какой ускоренной (догоняющей) модернизации в этих условиях говорить не приходилось. Аграрная программа меньшевиков отличалась крайней неопределённостью, что, в свою очередь, не давало чёткой модели разрешения конфликта между городом и деревней, обострение которого было неизбежно. Но антисистемность меньшевизма более ярко проявилась в сфере непосредственной политической практики в 1917 году, когда конкретные политические решения, инспирированные, во многом, именно меньшевиками, привели к развалу армии и социальному хаосу. Впрочем, в 1917 году смогли «отличиться» практически все политические течения, даже земство, которое до этого действовало вполне успешно и работало на благо страны.
881.   Антисистемность не обязательно проявляется в лозунгах и больших политических проектах. Практический дилетантизм часто способен выполнить антисистемную работу намного лучше, чем абстрактные идеологические программы.

 

882.   Центральной фигурой раннего российского марксизма и русской революционной стихии является Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Изначальное мировоззрение Ленина было, безусловно, антисистемным, что он демонстрировал до 1917 года неоднократно. Но, при всей яркости антисистемных взглядов, главные черты мировоззрения Ленина иные. В первую очередь Ленин – революционер и политический реалист. Первое означает, что революция для него во многом была самодостаточным явлением. В отличие от большинства своих коллег по руководству партией, он чувствовал себя в стихии революции абсолютно естественно, что сближает его с Троцким. Но если для Троцкого революция, прежде всего, раскрывалась, как стихия, то для Ленина более важным было манипулирование революционным процессом: борьба с привходящими обстоятельствами и нахождение всё новых и новых направлений для революционной энергии. Для Троцкого революция раскрывалась, прежде всего, как эстетический процесс; для Ленина, изначально чуждого каким-либо эстетическим изыскам, революция была, в первую очередь, процессом метафизическим. Она перестраивала не формы реальности, а сами её основания. И непосредственное пребывание внутри революционного процесса для него экзистенциально было более значимым, чем все последующие, постреволюционные действия и решения. Окончания революции, по сути, Ленин и не пережил. Но для страны намного более важным оказалось другое фундаментальное качество Ленина. Ленинский политический реализм предполагал, что реальность не вписывается в строго выверенные идеологические и концептуальные формы. Революция должна учиться у себя самой. И если в интересах революции её политическое ядро должно перейти с антисистемных позиций на почвеннические, то это необходимо сделать. В этой открытости революционной стихии – гениальность Ленина как политика. (А в условиях революции политическая практика неизбежно превращается в практику религиозную.) И если новые революционные обстоятельства порождают противоречия с теорией или с предшествующей политической практикой, то, по сути, это ничего не меняет. Человек, желавший поражения своей собственной стране в 1914 году, в 1918 году говорит о необходимости защиты Отечества и угрожает выйти из партии, если его оборонческая позиция не будет принята партийным руководством в качестве политической стратегии.

 

883.   Идейная и политическая эволюция Ленина привела к тому, что к концу революции он воспринимался социальными низами, т.е. подавляющим большинством российского населения, в качестве главного выразителя народных интересов.  Русофоб, до конца жизни оставшийся русофобом, именно благодаря собственному политическому реализму смог стать одним из главных символов народного самосознания. Непосредственное подтверждение этого тезиса – похороны Ленина в январе 1924 года. Огромная массовость, возникшая спонтанно, разрушает все теоретические и идеологические постулаты об антинародном характере Великой Русской революции. И если современная национальная ориентированная идеология хочет быть идеологией реалистической, в понимании сути она должна отталкиваться не от событий февраля 1917-го или даже  августа 1914-го, а от событий января 1924 года. Необходимо задать себе один простой вопрос: почему сотни тысяч людей внезапно устремились в Москву, считая прощание с лидером революции своим внутренним долгом? И почему миллионы других людей, которых не было в Москве в этот период, испытывали в январе 1924 года чувство скорби? – Например, похороны В.И. Ленина можно сравнить с уже состоявшимися похоронами Б.Н. Ельцина или с похоронами М.С. Горбачёва. Как часто говорится в таких случаях, контраст очевиден.  

 

884.   Парадоксальность мышления Ленина и амбивалентность этого мышления относительно главных русских идеологем проявилась ещё до начала революции. В 1916 году Ленин пишет одну из главных своих работ «Империализм как высшая стадия капитализма». Один из главных выводов, напрашивающийся после прочтения этой работы: Россия является слабым звеном капиталистической системы и именно поэтому она способна уничтожить эту систему. (Прямой формулировки такого рода в книге нет, но сам вывод оказывается очевидным и когда советская идеология связывала друг с другом высказывание о России как «слабом звене» и книгу, по сути, она была права.) Этот вывод становится очевидным благодаря тому, что автор «Империализма» создаёт эскиз капиталистической мировой системы  как системы иерархической, неравномерно развивающейся, в рамках которой центр активно эксплуатирует периферию, а процесс эксплуатации преодолевает узко социальные (классовые) рамки и обретает региональные формы. По сути, существуют не только классы-эксплуататоры, но и страны-эксплуататоры, к числу которых Россия никак не относится. Из «Империализма как высшей стадии капитализма» непосредственно вырастает мир-системный анализ И. Валлерстайна.

 

885.    Тезис о том, что Россия способна начать процесс преобразования мира – марксистская аранжировка старой славянофильской темы о богоизбранности страны, о том, что она способна изменить весь мир и указать миру правильные цели для последующего исторического развития. (Вопрос о средствах такого преобразования в данном случае значения не имеет.) В момент написания «Империализма» автор этой работы занимал безусловно антисистемные позиции. Отсюда и парадоксальность: антисистемное мировоззрение смогло не только выразить одну из основных идей Русской Утопии, но и дать ей соответствующее рациональное (теоретическое) обоснование. Русская утопия заговорила на языке западничества, уничтожая сами основания западнической идеологии. Если для среднестатистического западника вся специфика сводится к банальному отставанию в историческом развитии, законы которого универсальны и, следовательно, обязательны для всех, то «Империализм как высшая стадия капитализма» формирует видение России как особого мира. То, что эта особость сформировалась не благодаря Божественному Промыслу, а вследствие исторических, вполне рациональных обстоятельств, в данном случае не важно. Важнее то, в чём проявляется эта особость. Автор «Империализма» не пишет о каких-либо особенностях русского самосознания, традициях и культурных формах. Всего этого для него, в лучшем случае, вообще не существует. Особость России связана не с сущностными характеристиками, а с функциональными. Россия потенциально – это особый (революционный) тип действия. Это действие, становясь возможным благодаря уже состоявшемуся становлению капитализма, в полной мере обращено к будущему. Перед нами – специфическая версия футуризма, в рамках которой главное значение имеет не то, что было, а то, что будет.

 

886.   Появление работы «Империализм как высшая стадия капитализма» произвело раскол в среде российских марксистов раскол значительно более глобальный, чем, например, конфликт, случившийся на II съезде РСДРП. Конфликт 1903 года был связан с политическими и тактическими разногласиями в социал-демократической среде. «Империализм» сформировал раскол онтологический; речь идёт уже не о различиях в действиях в рамках общего представления о реальности, а о двух разных представлениях. В полной мере это событие российской демократией осмыслено не было. Книга была напечатана в 1917 году, когда непосредственные жизненные события казались более яркими и важными, чем теоретические споры. А далее революция пошла по возрастающей, и в тот момент, когда, казалось бы, к теоретической проблеме, поставленной в этой книге, можно было бы обратиться в рамках академических штудий, никакой проблемы уже не было. Жизнь подтвердила изначальный тезис.

 

887.   Именно работа «Империализм как высшая стадия капитализма» стала теоретическим основанием легитимизации процесса трансформации российского марксизма из антисистемного в системное движение. Она же способствовала отказу российского марксизма от изначальных, «классических» марксистских схем. Русские марксисты отказались от Маркса. Примерно в таких словах резюмировал революционную практику российских марксистов Антонио Грамши, один из главных марксистских теоретиков ХХ века.

 

888.   Одновременно с отказом от классических марксистских схем, российский марксизм в ленинской версии осуществляет отказ и от европоцентризма. Теперь в центре внимания оказывается не центр системы, а её периферия, к которой, согласно этой точке зрения, относится и Россия. Отказ от европоцентризма становится одним из главных теоретических аспектов на пути трансформации новой революционной власти из антисистемной в системную.

 

889.   При том, что ставка на осуществление быстрых революций в Азии в 1920-е годы не сработала, тем не менее, ленинский перенос «центра главных событий» из Европы и США в страны периферии, в более долговременной перспективе оказался верным. Следующее после Великой Русской революции глобальное революционное событие произошло в Китае. Последствия его очевидны. Именно благодаря революции и программе постреволюционных реформ Китай – один из лидеров современности.

 

890.   Другой новационный элемент, присутствующий в «Империализме как высшей стадии капитализма», связан с ограничением сферы действия классового принципа. Из универсального он превращается в локальный. Рабочий класс ведущих западных стран живёт за счёт ограбления этими странами своих колоний. Соответственно, он оказывается заинтересован в сохранении колониальной системы. Ни о какой революционности ядра этого класса говорить уже нельзя. Наоборот, его интересы начинают совпадать с интересами буржуазии, а противоречиями между этими двумя классами теряют свой антагонистический характер, сводясь к дележу выкаченного из колоний богатства.  

 

891.   Тезис о предательстве западного рабочего класса архетипически вполне соответствует антизападной риторике русских почвенников домарксистского периода. Но если Ленин пишет о предательстве революции некогда прогрессивной частью западного общества, то русское религиозное почвенничество обращало внимание на искажение Западной Церковью христианских идеалов. И в том, и в другом случае основополагающим оказывается именно предательство как архетипическое событие, что – помимо культурных, социальных, политических аспектов наделяет противостояние России и Запада и этическим содержанием.

 

892.   В рамках «империалистической модели» Ленина возникает вопрос: почему Россия является слабым звеном в системе капитализма? – Суммируя различные факторы, предопределившие возникновение такой ситуации, можно сослаться на фактор времени. Связывая начало развития русского капитализма с Крестьянской реформой 1861 года, Ленин обращает внимания на дефицит времени для развития. Проделав за полвека путь, который страны Запада проходили за несколько веков, Россия не успела достичь того уровня развития, который позволил бы ей не быть объектом эксплуатации со стороны более развитых в экономическом смысле стран. Но если мы посмотрим на постсоветскую историю, то ситуация окажется почти такой же. Новый российский капитализм начинает активно развиваться с 1992 года. И, одновременно, Россия оказывается интегрированной в структуру многополярного мира на неблагоприятных для себя условиях. Дальнейший ход событий понятен: Россия становится слабым звеном однополярного мира. И, как следствие, такой мир начинает стремительно разрушаться. Историческая траектория становления Русской системы совершила очередной круг. Мы вернулись, пусть и не в режиме кругового, а спиралеобразного движения, к диспозиции начала Первой Мировой войны. Следствием такого возвращения стало воспроизведение уже использовавшихся моделей понимания мира.

 

893.   Раскол внутри российского коммунистического движения на системное и антисистемное течения возник не в послереволюционное время и не связан исключительно с процессами социологического типа, хотя последние его, безусловно, усилили. Этот раскол предшествовал революции и – помимо всех прочих оснований – имел и основание теоретическое. Российский марксизм неожиданно для себя самого произвёл на свет принципиально новую для себя картину миру, отличающуюся от всех стандартов марксизма классического периода. По сути, это был неомарксизм. И датой его рождения стал 1916 год. Вследствие иррационального стечения обстоятельств генератором этого процесса стал человек, чьи взгляды изначально были чужды системным задачам. Что именно привело в движение этот механизм порождения – теоретическая честность, отсылающая к тому же реализму, или не менее реалистическое чувство прагматичности, сказать затруднительно, но, в итоге, на основе ряд работ Ленина возникло течение, с политической и экономической практикой которого сам автор этих работ едва ли согласился бы.

 

894.   До своих последних дней Ленин испытывал иррациональное притяжение к Троцкому, и не случайно вдова Ленина в дальнейшем активно поддерживала оппозицию. Знаменитое «Письмо к съезду» также было фальсифицировано при её непосредственном участии. Но теоретические выводы, опирающиеся на ряд ленинских работ, объективно работали против Троцкого, формируя идеологическое основание для сталинизма. И когда на ХХ съезде КПСС Н.С. Хрущёв провозгласил лозунг «Назад к Ленину», этот лозунг – при его корректной реализации – означал бы лишь воспроизведение сталинской стратегии с учётом допущенных ошибок и новых социально-исторических условий. Но от Н,С. Хрущёва нельзя требовать внятного понимания того, о чём он говорил.

 

895.   Идейная платформа сталинизма опирается на следующие тезисы: 1) не Запад, а бывшая мировая периферия сегодня является подлинным центром мирового развития; 2) именно на месте бывшей периферии осуществляется строительство нового общества; социализм может быть построен в одной, отдельно взятой стране; 3) зрелое социалистическое общество является классово однородным в том смысле, что оно не содержит внутренних антагонистических противоречий; 4) подлинным ядром общества является не конкретная социальная группа, а политическая организация, объединяющая в себе наиболее активных представителей всех слоёв общества; 5) строительство социализма опирается на историческое наследие того общества, в котором он строится; 6) задачи создания нового общества допускают использование любых политических средств и методов. По крайней мере, пять из этих шести тезисов связаны с ленинским наследием.

 

896.   Качественно новой фазой развития сталинизма является не неосталинизм, а маоизм. Корректируя сталинистские идеологические основания, маоизм 1) утверждает, что периферийное общество всегда сохраняет в себе революционный потенциал; главной революционной силой является класс, составляющий социальное большинство. (Для всех периферийных стран таковым является крестьянство); 2) с любой стадии общественного развития можно перепрыгнуть на любую другую стадию; но чем дальше осуществляется прыжок, тем больше социальных затрат требуется для его осуществления. В этом контексте маоизм – это системная апология цивилизационного прыжка, возникающая на стыке революционного романтизма, отчаяния как результата осознания факта глобального опаздывания в развитии и эйфории, возникающей в результате отмены исторического времени.   

 

897.   Развитие посредством прыжка в рамках предшествующих стадий исторического развития как правило рассматривалось в качестве аномальной или дополнительной моделей развития. Прыжок становился оправданным либо вследствие неких чрезвычайных обстоятельств, либо в ситуации отставания в развитии. Но глобальная технологическая трансформация будущего делает прыжок нормальным состоянием жизни общества.

 

***

 

898.   Одним из самых частых обвинений в адрес большевиков в период  Гражданской войны является обвинение в заключении ими Брестского мира. Указывается на то, что, из-за этого события, Россия вышла из Первой Мировой войны не в рои державы-победительницы, а, по сути, в роли проигравшей стороны и, соответственно, все жертвы этой войны оказались напрасными, и что страна потеряла очень значительные территории. И если после потери Польши можно было лишь вздохнуть с облегчением, то утрата Белоруссии и Прибалтики, протекторат Германии над Украиной означали утрату важнейших частей Русского мира и были ощутимым ударом по Русской цивилизации. Россия теряла треть своего населения. Дополнительно к этому Россия обязывалась демобилизовать армию и флот. Заключение Брестского мира резко активизировало критику большевистского режима и перевело в лагерь противников большевизма многих из тех, кто до этого симпатизировал большевикам или, по крайней мере, относился к ним лояльно. Сегодня критика Брестского мира является общим местом критики большевизма в целом. Со ссылками на это мирное соглашение большевизм определяется как сила, главной задачей которой было уничтожение страны. Следуя этой логике, большевизм, заключая Брестский мир, в полной мере продемонстрировал свою антисистемность и русофобский характер. Но, при анализе любого события, уместно задуматься над тем, что было бы, если его не произошло. В данном случае речь идёт о том, что было бы со страной, если бы в марте 1918 года мирный договор с Германией не был бы подписан. Что бы произошло дальше?

 

899.   Ответ на этот вопрос производен от понимания текущего состояния русской армии. При том, что номинально эта армия продолжала существовать, фактически она полностью утратила боеспособность. Новому российскому государству (неважно как оно называлось бы, и кто бы им руководил) необходимо было создавать такую армию заново. И в течение нескольких недель сделать этого было нельзя. Это означает, что если бы Германия приняла решение о наступлении, например, на Петроград, или немецкие войска начали бы наступать в каком-то другом направлении, в любом случае такое наступление было бы успешным. Проигрыш России в Первой Мировой войне был не конвенциональным, т.е. не стал результатом какого-то навязанного стране нормативного акта, не отражавшего действительное положение дел, а реальным. Заключать мирный договор с Германией в любом случае пришлось бы. Возможно, это сделали бы уже не большевики. Но сам договор заключался бы на несоизмеримо более тяжёлых условиях. Эта перспектива не снимает с Брестского мира характеристики позорного. Он действительно стал позором для страны. Но отказ от его подписания привёл бы Россию к состоянию позора ещё большего. Гипотетический Петроградский мир поставил бы страну в ещё более тяжёлое положение, чем реальный Брестский. Петроград или Москва как центры германского протектората – вполне реальная перспектива для страны, если бы Брестского мира не было.

 

900.   Симптоматично, что главными противниками Брестского мира были сторонники мировой революции, т.е. антисистемное ядро большевизма. Троцкий в период подготовки соглашения открыто заявляет о близости революции в Германии, которая должна всё изменить в германо-российских отношениях, Бухарин требует продолжения «революционной войны» любыми средствами. Обе позиции приводили к продолжению германского наступления вглубь России и возрастанию человеческих потерь. Дальнейшая гибель русских людей, оказывающих спонтанное сопротивление немцам, – это и есть бухаринские «любые средства».

 

901.   Если армия не боеспособна, то должны быть выявлены причины этого. Заявление, что именно большевики привели армию к разложению, напоминает перекладывание ответственности с больной головы на здоровую. Разложение армии началось ещё в феврале 1917 года. Июньское наступление того же года показало, что армия уже не может решать серьёзных задач. К тому же это наступление окончательно добило остатки боеспособности русской армии. И возникает вопрос: благодаря кому возникло такое положение? В любом случае, причиной его стали не большевики. Не они революцию начали, и не они играли ведущую роль на первом этапе этой революции. Есть искушение сослаться на действия Петроградского совета и, соответственно, на деятельность меньшевиков, но приходится признать, что эта структура лишь следовала за уже существовавшим хаосом и принимала лишь те решения, которые соответствовали устремлениям этого хаоса. Реальная ответственность за возникшее положение лежит на парламентских силах, легитимировавших «Февральскую революцию». Думская оппозиция и наследовавшее ей Временное правительство и являются теми силами, что «выпустили джина из бутылки». Это сторонники, в первую очередь, российского либерального конституционализма. Позже на основе этой идеологии будет сформировано Белое движение. Всё, что происходило со страной далее, после февраля, двигалось в рамках парадигмы, возникшей в результате февральских событий, и было не в состоянии  за границы этой парадигмы выйти.  

 

902.   Возможно, последним шансом изменить ситуацию было военное выступление Верховного главнокомандующего Русской армией генерала Л.Г. Корнилова. Но в этом предположении – слишком много идеализации. Корниловский мятеж во многом сходен с выступлением ГКЧП в августе 1991 года. Много ли было шансов у ГКЧП победить? Многие из тех, кто защищали Белый дом осенью 1993 года, защищали его и в августе 1991 года. Хотя в 1993 году Государственная Дума выступала в качестве силы, защищающей русскую государственность, а в 1991 году там же находились силы, активно эту государственность разрушавшие. Но за два года до высшего пика последней русской революции в общественном сознании господствовало убеждение, что разрушение существующей политической модели является более важной задачей, чем достижение более фундаментальных, глубинных целей.

 

903.   События февраля 1917 года и августа 1991 года наглядно демонстрируют ситуацию, при которой антисистемность выходит за пределы локализованных структур и превращается в активно действующий вирус, распространяющийся во всех социальных группах и слоях населения. Такое проявление вируса – знак болезни. Используя эту метафору, можно констатировать, что глобальная перезагрузка системы начинается в состоянии болезни. Но болезнь не порождает перезагрузку, а лишь сопутствует ей. Действительные причины перезагрузки – в глубинных внутрисистемных противоречиях.

 

904.   Применительно к событиям 1917 года приходится признать, что реальные настроения российского общества не вписывались в те стандарты «патриотичности русского народа», которые столь популярны в современной почвеннической среде и особенно – среди монархистов. Апрельский кризис Временного правительства (с момента начала революции прошло всего два месяца) – это многотысячные антивоенные демонстрации в Петрограде. И среди их участников – много тех, кто с восторгом приветствовал на Дворцовой площади Петрограда объявление о вступлении России в Первую мировую войну. Но к весне 1917 года большинство русского народа, главным образом – социальные низы, требовали прекращения войны. А на каких условиях это произойдёт – их, по большому счёту, не интересовало. Большевистский Декрет о мире, принятый уже осенью, соответствовал настроениям народных масс не меньше, чем Декрет о земле.

 

905.    Существует точка зрения, что апрельские антивоенные демонстрации были организованы большевиками и, следовательно, имели инспирированный характер, не отражающий общественные настроения низов в целом. Эту точку зрения активно популяризировали сами большевики, а в дальнейшем – советская историография. Сложно согласится уже с первым тезисом. В этом случае большевики демонстрируют себя в качестве гениев организации и мобилизации. С момента приезда Ленина в Петроград прошло чуть более двух недель, и за это время влияние партии выросло настолько, что она оказалась способной на столь масштабную акцию. Более реалистичным выглядит вариант, при котором большевики не организовывали выступление, а присоединились к нему. Но даже если первое утверждение верно, оно никак не обосновывает второго. Для того чтобы провести такую акцию, требовалась изначальная готовность масс в ней участвовать. Антивоенные настроения должны были уже присутствовать для того, что бы на них можно было как-то играть. Низы общества должны были не хотеть продолжения войны. И апрель 1917 года показал, что они её не хотят.

 

906.   Россия вступала в войну под знаком осуществления целей Русской государственной утопии. Какую бы экономическую ценность в действительности не имели Проливы, установление контроля над ними осознавалось как решение религиозной задачи: освобождение Константинополя из-под власти ислама. Эта идея отчасти может быть связана с представлениями о Москве как Третьем Риме, восстанавливающем исконные границы православного мира, но в Русскую государственную  утопию она превратилась позже, во время царствования Алексея Михайловича. Она же поспособствовала возникновению религиозного Раскола. И в дальнейшем представление о Константинополе как главной цели внешней политики Императорского дома явно или не явно сопутствовало всем этапам эволюции официальной идеологии. Образ монархии и образ освобождённого Константинополя органично соединялись друг с другом. 2 августа (ст.ст.) 1914 года стало высшим пиком в истории и государственной утопии, и монархической идеи, как она понималась династией Романовых. Событие было предельно экзальтированным и, в то же время, мистическим. А 20 апреля (ст.ст.) 1917 года можно считать символической датой обрушения этой Утопии. И крушение её стало – одновременно – символическим моментом крушения романовского монархизма.

 

907.   Весна 1917 года – это момент потенциальной бифуркации системы. Общество не выдерживало военного напряжения. В этой ситуации системное «принуждение к миру» проявило себя очевидным образом. У Временного правительства было несколько вариантов решения этой задачи. Мир мог быть заключён по инициативе самого правительства. Это поставило бы крест на многих политических карьерах, осложнило бы отношения с уже бывшими союзниками, вызвало бы серию расколов в самом правительстве, но придало бы ему подлинную легитимность. И, если бы после этого, подготовка к выборам в Учредительное собрание пошла бы в ускоренном ритме, то и партия кадетов смогла бы сохраниться как действительно влиятельная политическая структура, пусть и с претерпеванием серьёзных политических издержек и относительным падением рейтинга. Но всего этого не произошло. И структуры власти начали испытывать более серьёзное давление со стороны общества. Это – второй потенциальный момент для бифуркации. Но вместо заключения мира Временное правительство начало готовить новое военное наступление, окончившееся трагически, а после этого сняло вопрос о мире с повестки дня. В итоге, мирный договор был всё равно подписан, но это было сделано уже в 1918 году, и совсем на других условиях.

 

908.   История борьбы за сепаратный мир и его заключения 1917-18 годов – пример того, как отложенная бифуркация осуществляется чуть позже, но уже в значительно более жёстких формах.

 

909.   Момент бифуркации системы меняет общество. Чем более жёсткую форму бифуркация принимает, тем сильнее общественная деформация. Отложенные бифуркации меняют общество, часто просто ломая его. Они разрушают некогда устойчивые социальные связи и механизмы, противопоставляют отдельные социальные элементы друг другу и способствуют резкому возрастанию хаотичности во всех аспектах социальной жизни, включая личные отношения.

 

910.   Порой кажется, что сфера личной жизни непосредственно не зависит от структурных системных процессов. Но воспоминания и дневниковые записи времён заключения Брестского мира свидетельствуют о множестве личностных конфликтов и разрывах отношений, складывавшихся не только годами, но и десятилетиями. В данном случае общее подчиняет себе частное и деформирует и ломает его так же, как деформирует оно и более масштабные образования, например, социальные институты. Судьбы меняются, разрушаются, а порой и обретают новые возможности в своём становлении. Присутствие хаоса в повседневной жизни – это угроза для самой жизни, но, в то же время, поиск новых форм индивидуального самовыражения.

 

911.   Суть бифуркационной развилки весны 1917 года не сводится к выбору между миром и войной. Это – вопрос о выборе дальнейшего сценария революции. Заключение мира подталкивало страну к сценарию, сходному со сценарием 1905 года. Отказ от заключения мира привёл к Гражданской войне и гигантским человеческим жертвам.

 

912.   Одно из существенных различий между сценарием-1905 и сценарием-1917 связано с ролью крестьянства в событиях. Революция 1905 года шла под контролем города; это городская революция по преимуществу. Исход гражданской войны зависел от того, кого в этой войне поддержит крестьянство. Это – Великая Крестьянская революция. 

 

913.   При анализе событий февраля 1917 года неоднократно отмечалось, что государственные институты, включая Советы, находились под постоянным давлением со стороны «человека с ружьём». Армия на петроградских улицах и в коридорах власти стала главным политическим фактором. Из опоры государства она превращалась в главную силу дестабилизации. (В.Б. Аксёнов) Основу этой армии составляло русское крестьянство. Именно оно наиболее громко озвучивало требования заключения мира и проведения земельной реформы. Именно в интересах этой деградирующей армии и были приняты большевистские декреты «О мире» и «О земле». Но если бы мирный договор с Германией был подписан весной 1917 года, эта армия, состоявшая в действительности из уже непонятно кого, утратила бы большую часть своего политического влияния. А если бы одновременно с заключением мира появился бы Закон о начале проведения земельной реформы, то о человеке с ружьём как о политическом факторе говорить бы уже не приходилось.

 

914.   Временное правительство само загнало себя в ловушку конституционализма. Рассматривая себя в качестве промежуточной инстанции между монархическими институтами прошлого и демократическими институтами будущего, оно уклонялось от принятия радикальных решений. Но никакие иные решения в момент революции неэффективны. Отстаивая идеи конституционализма, Временное правительство способствовало повороту революции во внеконституционное русло. Кровавое Воскресенье 9 января 1905 года всколыхнуло всю России. Подавление демонстрации в поддержку Учредительного Собрания 5 (18) ноября вызвало лишь умеренный информационный резонанс. К тому моменту судьба страны решалась отнюдь не в ходе парламентских дебатов. 

 

915.   Отношение членов Временного правительства к вопросам войны и проведения реформ показывает, что догматизм мышления был свойственен в тот момент не только марксистам (антисистемным силам), но и политическому мышлению, ориентирующемуся на сохранение системы. Но если марксистам (большевикам) время от времени удавалось преодолеть догматические рамки, то конституционализм если это и сделал, то только на самом последнем этапе Гражданской войны, когда победа красных была уже очевидной. Наличие такого догматизма можно считать специфической особенностью существовавшего на тот момент горизонта. Нельзя сказать, что за рамки такого горизонта не выпрыгнуть. Ленин, как раз показал, что можно. Но среди противников красных политиков такого уровня не оказалось.  

 

916.   Но догматизм мышления сам по себе является знаком историчности горизонта деятельности. Он формируется вследствие объективных обстоятельств. Возможности маневра для Временного правительства осложнялись и рядом других факторов, в частности, корпоративной этикой, благодаря наличию которой российская интеллигенция отличала «своих» от «чужих», а также существованием коррупционных схем, связанных, в частности, с деятельностью военно-промышленных комитетов. Сыграли свою роль и обязательства перед союзниками (6,3 млрд. рублей кредитов). Всё это заставляет предполагать, что вероятность радикального поворота Временного правительства в «военном вопросе» была не велика. Возможность сохранялась, но вероятность её реализации была незначительной. И в той степени, в какой узость исторического горизонта имеет системное основание, можно предполагать, что сама система не была «заинтересована» в локальной перезагрузке. Ей требовалась перезагрузка глобальная. Складывается впечатление, что жизнь сама подталкивала российское общество к Брестскому миру, обходя менее болезненные возможности выхода из этой проблемной ситуации.

 

917.   Более реальным моментом системной бифуркации был не апрель, а февраль 1917 года, точнее, первые моменты возникновения беспорядков на петроградских улицах. Тогда у Государственной Думы было два вариант действий: либо поддержать государство в борьбе с этими беспорядками, либо встать на сторону протестующих. При этом необходимо было учитывать, что масштабные политические трансформации неизбежно отразятся на боеспособности армии и ходе военных действий. Государственная Дума выбрала второй вариант. (Есть основания считать, что отдельные думские течения изначально ориентировались на протестный сценарий развития, и, более того, готовили его. (Г.М. Катков). В эту же тенденцию вписывается и план дворцового переворота, разрабатываемый А. Гучковым.) Но в связи с этим возникает вопрос: на что рассчитывали? Можно предположить, что свою роль, помимо фактора самоуверенности, сыграл и фактор незнания: реальных масштабов революции никто не представлял.

 

***

 

918.   Утверждение, что большевики, заключая Брестский мир, сознательно жертвовали территорией Россией, т.к. были заражены русофобией, не выдерживает элементарной логической проверки. Даже самым отъявленным русофобам в большевистской партии Россия была необходима как плацдарм для мировой революции. И хотя бы в этом качестве страна нуждалась в сохранении. При том, что для многих в руководстве большевистской партии русский народ был всего лишь расходным материалом в мировой революции, заключая Брестский мир, большевики сохраняли для страны и значительную часть территорий, которые могли бы быть отторгнуты в случае продолжения германского наступления, и жизни русских людей. Но это стало возможным благодаря позиции Ленина и тому, что он смог продавить принятие решения о заключении мира.

 

919.   Для понимания большевистской логики важно учитывать, что в самой РКП(б) к Брестскому миру никогда не относились как к чему-то окончательному и постоянному. Это – не та политическая сила, для которой какие-либо правовые акты имеют значение. Договор с Германией воспринимался как передышка, историческая пауза, после которой от Германии, как мог бы сказать поэт, должны были остаться «рожки да ножки». Для партии, целью которой была победа коммунизма во всём мире, все государственные границы обладали очевидной условностью. И как только возник подходящий момент, а это случилось уже в ноябре 1917 года, Брестский мир был денонсирован. Он просуществовал чуть более полугода. 

 

***

 

920.   Отношение к ранее заключённым соглашениям характеризует большевистское мышление того времени как правовой нигилизм. Но большевизм не обладал монополией на такой стиль мышления. Та же Германия после заключения Брестского мира вела себя схожим образом. Брестский мир лишь приостановил продвижение германских войск на русские территории. Большевики пытались вступать с ними в переговоры, подписывались соответствующие протоколы, но общий ход событий не менялся. Подчинив себе Украину, Германия продвинулась в сторону юга России и Крыма. При  этом в самой Германии о каком-либо нарушении подписанных соглашений никто не говорил. Немецкое общество приветствовало это движение. В связи с этим уместно вспомнить о множестве стенаний со стороны отечественных критиков большевизма по поводу того, какие несчастья германскому народу принесла бы Красная революция, если в соответствии с теорией Троцкого, удалось бы превратить Русскую революцию в перманентную. Но в этом случае немцы лишь получили бы в ответ то, что сами несли в Россию. Иначе получаются двойные стандарты: сеять хаос в другой стране можно, а когда этот хаос приходит в твою собственную страну, то сразу же начинаются вопли и истеричные призывы к гуманизму и правовым нормам.

 

921.   27 августа 1918 года между Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, с одной стороны, и Россией, с другой, был заключён «Добавочный договор» к тому, что ранее был заключён в Бресте. Формально его условия были более жёсткими, чем условия Бреста. Помимо предоставления новых бонусов для Германии, Договор стимулировал сепаратизм на территории бывшей Российской империи. Большевики от имени России признали независимость стран Прибалтики, Грузии, а также согласились с территориальными притязаниями Украины, подконтрольной Германии, на южнорусские земли. По поводу этого соглашения в Сети время от времени возникает истерика. Но её «концептуальные основания» производны от правового мышления, которое ни в момент революции, ни в момент войны не действует. Суть обличений большевизма, в данном случае, следующая: большевики согласились на распад страны. И правовое мышление сразу же готово прибавить к этому тезису слово «навсегда». Но можно взглянуть на политическую карту 1921 года и задаться вопросом: а где находится «независимая Грузия»? Правовой нигилизм воспринимает каждое соглашение как временное, производное от сиюминутного баланса сил. Баланс изменился, и все предыдущие соглашения перестают действовать.

 

922.   27 августа 1918 года большевики «отдали» немцам территории, которые не контролировали. Взамен они получили реальную неприкосновенность Петрограда. Германия гарантировала, что Финляндия не начнёт атаку на Петроград. И, как ни странно, это обязательство выполнила. Неприкосновенность Петрограда в тех условиях означала, что большевики сохраняют свою власть на значительной территории страны и могут «работать» над расширением своего влияния.

 

923.   После зимы 1918 года с Германией можно было заключать любые соглашения, самые абсурдные. И немецкий Генштаб, и «посторонние» военные аналитики понимали, что Германия войну проигрывает, немецкая экономика разваливается, а вместе с ней развалится и германская армия. В идеале каждый договор ориентируется на долговременное будущее, формирует модель последующего сосуществования договаривающихся сторон. Но в случае с Германией каждое соглашение оказывалось сиюминутным. Действительной целью таких соглашений был выигрыш во времени. Германская империя – это больной, который стремительно умирал. И надо было дождаться, когда он умрёт окончательно. Без украинского зерна и угля он умер бы ещё быстрее, но баланс сил, существовавший в тот момент, не позволял эту ситуацию изменить. Но репарации с Украины не меняли общего хода вещей принципиальным образом. Они лишь продлевали агонию Германской империи.

 

924.   В условиях тотального правового нигилизма наиболее эффективной политической стратегией оказывается та, что наиболее последовательно отрицает правовой характер реальной политической жизни, и большевизму в этом не было равных. Немцы, получив от большевиков многое, попытались хотя бы отчасти следовать юридическим принципам. Петроград не был захвачен, и Германия проиграла. Большевики, получив дополнительное время на формирование Красной армии, выиграли.  Не всё, что было утрачено в результате Брестского мира, удалось вернуть. Но со временем и большинство нерешённых в ходе Гражданской войны задач удалось решить. Существование прибалтийских стран оказалось кратковременным историческим эпизод. Но, можно предполагать, что так называемая «прибалтийская независимость» – это всегда эпизод. Сегодня она вроде бы есть, а завтра её уже нет...

(Продолжение следует)