Онтологические прогулки

                                                                                                             «Я – римский мир периода упадка…»

                                                                                                                                                         Поль Верлен

          Как бы не сложилась политическая судьба Дональда Трампа в дальнейшем, а судя по ряду признаков всё самое главное у него уже позади, он останется в истории не только в качестве одного из главных политических деятелей минувшего десятилетия, но и как символ общественно-политического явления, которое с полным правом может быть названое его именем.

          Трампизм – это, одновременно, идеология и манера политического действия. И то, и другое характеризует исключительно американскую политическую жизнь, является своеобразным посланием США остальному миру. И такое послание громко звучало на протяжении последних четырёх лет. Естественно, по разные стороны океанов смысл этого послания распознавался по-разному. Но сторонников Дональда Трампа эти разночтения не особенно беспокоили: трампизм – это идеология для внутриамериканского использования. Всё, что трампизм адресовал Европе, России, Китаю, арабскому миру было лишь серией инструментальных жестов, направленных на решение конкретных политических задач. В качестве относительно целостной идеологии трампизм проявлялся исключительно в Штатах. И основные элементы этой идеологии можно достаточно легко выявить.

          В первую очередь, трампизм связан с идеей безусловного политического доминирования США в мире. Такое доминирование для трампизма является, одновременно, нормой и отражением реального положения дел в мировой политике. Склонность Трампа и его окружения к подобным декларациям выдаёт в них «детей холодной войны», чьё политическое мышление формировалось в условиях противостояния СССР. Но «дети» эту войну не только пережили, но и выиграли. На их глазах Советский Союз прекратил своё существование. Соответственно, теперь именно США являются единственным мировым политическим лидером и новый мировой порядок должен подчиняться американским правилам. Этот тезис трампизм способен обосновать и, тем самым, превратить в норму: США несли основную нагрузку в противостоянии с СССР, спасли мир от «призрака коммунизма». И уже вследствие этого имеют права определять дальнейший ход истории.

          Противники Трампа из других стран неоднократно указывали на то, что современный мир давно уже стал многополярным. На смену биполярности холодной война пришла реальная политическая множественность, в рамках которой былые политические лагеря распались на множество новых конфигураций. С этой точки зрения декларации трампизма противоречат принципу реальности, они – глубинно нереалистичны. Но подобное возражение содержит глубинное структурное противоречие. У каждой из новых политических конфигураций – свои собственные цели, представления о себе и, соответственно, понимание того, что реалистично, а что нет. Принцип реальности, формально взывающий к объективности, является такой же конструкцией, как и все остальные принципы. Реальность – это то, что мы признаём действительно существующим. В условиях многополярного мира рождается множество конкурирующих друг с другом пониманий реального, и когда Европа, Россия или Третий мир призывали Америку «оценить ситуацию объективно», они забывали, что «объективный взгляд» у каждого свой.

          Что мог и может противопоставить трампизм всем декларациям о многополярности вместе взятым? Немного, по сути – всего два тезиса, но эти тезисы, на первый взгляд, крайне убедительны: США, если судить по размерам мировых доходов, имеют самую мощную армию в мире, и доллар является мировой валютой. Именно поэтому Трамп искренне удивлялся, когда та же Западная Европа отказывалась подчиняться директивам из Вашингтона.

          Но при всей убедительности «объективных доводов» Дональда Трампа, в его позиции по этому вопросу есть как минимум один слабый элемент, и связан он с американским долларом. Как только доллар превратился в мировую валюту, он перестал принадлежать исключительно Америке. Посредством такого доллара была создана новая модификация капиталистической мировой экономики. И доллар стал её важнейшим элементом. Безусловно, и в настоящее время США получают основную выгоду от такого статуса своей денежной единицы, но этот статус, одновременно, полагает жёсткие границы возможного для американской внешней политики: любая попытка изменить посредством давления существующие экономические диспозиции, незамедлительно чувствуется во всех сферах жизни мировой экономики. Давление усиливает внутри системы состояние внутренней неопределённости, которое, в свою очередь, отражается и на положении мировой валюты, т. е. того же доллара.

          Сегодня прилагательное «американский» применительно к доллару становится всё более и более условным. Если ещё тридцать лет назад, в финале Холодной войны доллар был в первую очередь американской денежной единицей, и лишь во вторую – мировой, то сегодня так однозначно сказать уже нельзя. Доллар всё больше и больше отрывается от своей исторической почвы. Сегодня он уже характеризует в первую очередь мировой капитализм, а американскую экономику – лишь постольку, поскольку она в эту экономику входит. Отчасти ситуация напоминает о судьбе символов Римской империи в Византии. Эти символы сохранялись в Константинополе до 1453 года, но к тому времени Византия имела мало общего с этим исчезнувшим государством.

          Серьёзной тактической ошибкой трампизма стало неразличение реальных и символических форм господства. Сегодня доллар – это именно символ США, а его реальная, «эмпирическая» сила привязана к иной системе.

          Второй важной особенностью трампизма стал отказ от всякого рода универсальных идеологий. Если во времена Обамы США выступали в качестве силы, утверждающей некие общемировые ценности, и, вследствие этого, позиционировали себя как творцов новой мировой цивилизации, то трампизм ко всякого рода мировым миссиям Америки относится с подчёркнутым безразличием, воспринимая их в качестве балласта, ненужного в ситуации, когда существует множество других, более важных проблем.

          Безусловно, Трамп мог много говорить на тему нарушения прав человека в тех или иных странах, но такие разговоры были не вполне искренними. Они были лишь очередными инструментами политического давления и поиска решений, выгодных США. Но в отличие от «идейной» Хиллари Клинтон, Трамп – прагматик. И некое грядущее «духовное состояние человечества» для него лишь пустая абстракция. К судьбе всего, что существует за пределами Соединённых Штатов Трамп и, соответственно, трампизм относятся с глубинным безразличием.

          Трампизм – это политика, опирающаяся на ценности изоляционизма. Если бы Трамп жил в XIX веке, то вполне вероятно, что во время его президентства США превратились бы в государство с закрытыми границами. Заявление о строительстве стены на границе с Мексикой вполне соответствует этому предположению.

          Но в современном мире никакого абсолютного изоляционизма быть уже не может. Может существовать лишь относительный изоляционизм, ориентирующийся не на идею закрытых границ, а на формирование центров силы, которые будут притягивать к себе общественную жизнь и экономические потоки. Границы могут сохранить роль фильтров, препятствующих потоку иммигрантов, но и в этом качестве они не безупречны.

          Изоляционизм с точки зрения Трампа должен быть изоляционизмом активным. Логика его внешнеполитических действий основывается на принципе, согласно которому враг должен быть разбит на чужой территории. Вся внешняя политика Трампа стремилась либо к блокированию внешних угроз, либо к получению очередных привилегий за рубежом для американского бизнеса. Именно с такими целями были связаны, например, политика Трампа в Сирии и «выкручивание рук» европейским партнёрам из-за «Северного потока-2».

          Такая логика действий кажется вполне рациональной для любой политики, которая отдаёт приоритет целям национального развития в противовес общемировым интересам. Но эта политика должна учитывать и проблемы, которые неизбежно возникают в процессе осуществления такого политического курса.

          В данном случае оказывается верным положение, согласно которому наши недостатки являются продолжением наших достоинств. За время собственной «цивилизационной миссии» Америка взяла на содержание огромное количество региональных элит и политических образований, хаотично разбросанных по всему мировому пространству. Сокращение их финансирования вызвало рост оппозиционных настроений среди тех, по отношению к кому США долгое время выступали в роли спонсора. Очевидно, что, например, Сирийская вооружённая оппозиция искренне ненавидит Владимира Путина, но едва ли к Дональду Трампу она относится значительно лучше.

          Но главная проблема такой изоляционистской политики связана с тем, что она открыто противопоставляет часть системы системе в целом. Система рассматривает любой национализм как угрозу своему существованию. Соответственно, система мобилизует все имеющиеся у неё ресурсы для того, чтобы этой угрозе противостоять. К несчастью для политики Трампа такие ресурсы обнаружились не только за пределами Штатов, но и внутри них. Американские неолиберальные структуры, а не какие-либо внешнеполитические силы, нанесли главный удар по изоляционистской политике Трампа.

          В этой ситуации нет ничего удивительного и иррационального. Поскольку идея нового мирового порядка не признаёт каких-либо границ, её сторонников можно обнаружить везде, где эта система так или иначе присутствует.

          Отстаивая приоритет американских интересов над всеми остальными, трампизм создаёт образ Америки, не вполне соответствующий реальности. В данном случае трампизм следует в фарватере американской консервативной политологии, присваивая себе её основные идеи.

          Сэмюэль Хантингтон подытожил взгляды теоретиков Новой консервативной волны в работе «Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности», изданной в 2004 году. Он выделил ряд факторов, которые с его точки зрения являлись глобальной угрозой для американского общества и были способны уничтожить это общество изнутри. Важнейшим из них является размывание этнокультурного основания американского общества. Важнейшими чертами этого ядра являются: 1) англосаксонское происхождение, 2) протестантизм и 3) английский язык. Пока эти черты сохраняются, США способны выступать в роли «плавильного тигля», переплавляющего разные потоки иммиграции в единое американское общество. Но котёл будет работать только в том случае, если миграционные потоки будут регулироваться и ограничиваться. В ином случае базовое ядро американского общества окажется в очевидном меньшинстве среди других этнических общин и США утратят основы той культурной психологии, которая смогла привести эту страну к историческому величию.

          Именно такая – белая, протестантская, англоговорящая Америка и является Америкой трампизма. К ней он апеллирует и во имя её, как ему кажется, действует.

          Главной проблемой трампизма на этом политическом направление стало опаздывание подобных деклараций и действий. Ещё в 2004 году Хантингтон предполагал, что процессы размывания американского культурного ядра становятся необратимыми. Через десять с лишним лет после публикации «Кто мы?» этот поезд ушёл уже очень далеко, и сегодня эти процессы стали действительно необратимыми. Американская культурная идентичность превращается в историческое воспоминание.

          Аналитики неоднократно обращали внимание, что политика трампа усилила раскол в американском обществе. Но расчерчивать линию этого раскола по исключительно этническим и расовым контурам было бы упрощением. Безусловно, этнические противостояния сыграли огромную роль в углублении такого раскола, но желание почистить ботинки американским неграм в этом году продемонстрировало огромное количество белых, англосаксонские предки которых живут в Штатах уже не одно столетие. В данном случае на этнические противоречия наложились противоречия связанные с разным стилем жизни больших американских мегаполисов и малых городов. Тот дух традиционализма, к которому апеллирует трампизм, сохранился именно в малых городах. Но в мегаполисах возникла принципиально новая технологическая, социокультурная и этническая реальность. Американский мегаполис, как впрочем, и любой другой, претендует на роль автономного плавильного котла, способного создавать идентичности нового типа. Такие идентичности уже не связаны с англосаксонским историческим прошлым, которое становится для них всего лишь одним из многих, доступных изучению, с протестантизмом и с идеей национализма. В рамках таких идентичностей субъект осознаёт себя, в первую очередь, как часть малой социальной группы, как профессионал, не привязанный к конкретному месту (уровень миграции из одного мегаполиса в другой в Штатах очень велик), а какая-либо позиция служения нации часто интерпретируется как элемент изжившей себя государственной демагогии, ни к чему не обязывающий. Показательно, что такая психологическая установка свойственна как представителям групп с высоким уровнем потребления, так и жителям гетто.

          Сегодняшний американский мегаполис сходен со средиземноморскими мегаполисами эпохи эллинизма, в которых утверждаются идея автономности субъекта, приоритет частной жизни, космополитизм, скептицизм по отношению к ценностям прошлого и гедонистические ценности. И если в своё время Николай Бердяев писал о наступлении Нового Средневековья, то современный мегаполис формирует культуру Новой Античности.

          Глобальное опоздание трампизма в его стремлении спасти основы американской идентичности прошлого связан с тем обстоятельством, что сегодня векторы развития формируют именно мегаполисы, а не малые города. И этот процесс уже не остановить. Трампизм изначально поставил не на ту лошадь, и это делает невозможной его окончательную победу. Провинциальный национализм на американской почве никогда не вернёт себе тех позиций, которые имел ранее.

          Ситуация, сложившаяся в США, в значительной степени начинает проявляться и в России. Известное замечание, что Россия начинается за пределами МКАД, сегодня как никогда наполнена эмпирическим смыслом.

          Современный российский мегаполис является вызовом для русской национальной идеологии. Суть этого вызова в том, что существование мегаполиса нельзя «отменить». Следовательно, национальные и социальные идеи должны высказываться средствами нового языка. Должны быть найдены принципиально новые способы консолидации городских сообществ, способные противостоять процессам атомизации жизни в больших городах.

          Главной экономической идеей трампизма является постулат о вечности капитализма. Капитализм осознаётся как некая вторая природа, законы которой имеют ту же степень объективности, что и законы природы как таковой. Капиталистическая модель – вполне в духе классического либерализма – осознаётся как наилучшая из всех возможностей, а в качестве обоснования этого тезиса приводятся традиционные доводы, апеллирующие к развитию частной инициативы, экономической свободы и ускорению технического прогресса.

          И в этом случае эффект опаздывания даёт о себе знать. Трампизм осознаёт капитализм не в соответствии с его сегодняшним состоянием, а в рамках образов прошлого. Материальной базой так понятого капитализма оказывается развитие промышленности; именно промышленный, а не банковский капитал воспринимается в качестве главного элемента капиталистической экономики.

          Трампизм де-факто не признаёт объективного характера эволюции капиталистической системы, в ходе которой именно финансовый капитал обладает всей полнотой экономической и политической власти. Та же деиндустриализация Америки воспринимается трампизмом не как закономерность, связанная с процессами рационализации получения прибыли капиталом, а как досадная историческая случайность, последствия которой можно устранить. Отсюда – настойчивые попытки вернуть производство в Америку, не приведшие, в итоге, к глобальному изменению существующих тенденций. Такая политика стала инверсией экономического утопизма, способного достигать лишь частных, локальных целей на ограниченных отрезках времени.

          И это направление политики Трампа так же бросает вызов капиталистической системе в целом и так же терпит неудачу в таком противостоянии. Любые надежды на то, что капитализм из транснациональной фазы способен регрессировать до уровня национального капитализма иллюзорны. Трампизм в этом контексте является всего лишь ещё одной демонстрацией невозможности наделить современный капитал национальным значением. Нельзя бороться с мировой капиталистической системой и, при этом, культивировать систему национального капитализма. Борьба с транснациональным капитализмом возможна лишь в случае отказа от капиталистической модели национального развития. Но путь от капитализма к посткапитализму неизбежно оказывается революционным, а к революции трампизм не имеет никакого отношения.

          Мировоззрение трампизма предполагает наличие скрытой онтологии – базовых представлений о структуре реальности, и такую онтологию также можно считать относительно устаревшей. По крайней мере, опирающиеся на неё политические технологии сегодня проигрывают борьбу технологиям нового типа. И последние американские выборы не стали исключением.

          Трампизм не понял и не принял главную онтологическую идею информационного общества, утверждающую, что образ реальности является не простым отражением действительности в нашем сознании, а конструкцией. То, что мы называем миром, является результатом деятельности комплекса технологий. Для идеологий информационной эпохи истина – не самоценность, а всего лишь инструментальный концепт, и они им активно пользуются. Истина как некое представление создаётся в соответствии с политическими целями. Результаты этого процесса сегодня обозначаются как «пост-истина».

          Но трампизм исходит из представления, что истина – это то, что действительно существует, т.е. является аналогом реально происходящих событий. Соответственно, предполагается, что можно просто рассказать «о том, что есть», и общество сделает правильные выводы. Такое понимание истины не было безупречным даже в моменты её наивысшей популярности, сегодня же в сфере политики оно просто не работает.

          Следствием такого объективистского подхода стала глобальная недооценка администрацией Трампа роли информационных структур в предвыборной кампании и итоговое поражение в ней. Господство над информационными ресурсами сегодня является важнейшим условием любой политической победы. Свою борьбу Трамп проиграл именно в информационной сфере.

          Яркой особенностью трампизма является непосредственная манера политической деятельности. У постороннего наблюдателя часто создаётся впечатление, что такая деятельность не опирается на продуманный план и является непоследовательной, противоречивой.

          Отчасти это так и есть. Многие решения Трампа были приняты спонтанно и опирались скорее на интуицию, нежели на рациональный анализ. Личность лидера серьёзно повлияла на характер принятия решений. Но исключительно к индивидуальной психологии данная манера не сводится. Можно с большой долей уверенности предположить, что противоречивость и непоследовательность – это органические, неизбежные при любых обстоятельствах элементы политики трампизма. Причина этого – в том, что его организационные структуры являются сферой конкуренции разных политических групп, борьба между которыми возобновляется всякий раз, когда необходимо найти решение новой политической проблемы. Исход такой внутренней борьбы непредсказуем. Сегодня, например, таким исходом может стать компромисс между группами, не приносящий удовлетворения никому и лишь откладывающий решение, завтра победит какая-то конкретная группа, и администрация президента начнёт действовать в направлении, не соответствующем тому, о котором заявлялось ранее, а послезавтра победы достигнет альтернативная точка зрения, и вектор политического действия вновь изменится.

          Современные модели политического управления, действующие в режиме парламентской демократии или бюрократического авторитаризма, предполагают высокий уровень автономизации отдельных структурных элементов: политические группы, ведомства, экспертные сообщества стремятся пролоббировать собственные решения. Трампизму это присуще особенно: единства внутри его группы не было изначально. Избрание Трампа стало возможным лишь вследствие сложных компромиссов между разными консервативными группами, противоречия между которыми регулярно возобновлялись и обострялись во время его президентства. Многие политические движения вступают на путь своей фрагментаризации тогда, когда получают политическую власть и начинают участвовать в деятельности множества институтов, но трампизм имел фрагментарную структуру изначально.

          Данное обстоятельство вступает в противоречие с целями Трампа. Эти цели предполагали проведение достаточно серьёзных реформ, но чем глобальнее план политических преобразований, тем монолитнее должна быть та политическая группа, которая планирует их проводить.

          Американские сторонники Трампа могут критиковать его за подобную аморфность (раздробленность) своего политического лагеря, но, при этом, необходимо учитывать, что ни в каком ином случае Трамп не получил бы возможности выдвижения своей кандидатуры на пост президента США.

          Гадать по поводу того, как будет восприниматься трампизм в будущем, бессмысленно. Оснований для того, чтобы эта фигура сохранила свою яркость в сознании последующих поколений не много. Трамп не начинал больших войн и не заканчивал их, при нём не вспыхивали новые экономические кризисы, но и выхода из кризиса 2008 не произошло. Даже деятельность американского правительства в борьбе с пандемией является, мягко говоря, неоднозначной. Трамп как фигура оказался ярче большинства современных ему политических событий.

          Можно предполагать, что американский неолиберализм сделает соответствующие выводы и политики, чьи взгляды включают хотя бы намёк на антилиберальный радикализм, будут жёстко отсекаться от всех структур власти. Соответственно, Трамп II едва ли появится.

          Если в данном случае уместны исторические аналогии, то трампизм отчасти напоминает Римское языческое возрождение IV века: по-своему красиво, но уже несвоевременно. И никаких надежд на успех. Люди из прошлого, стремящиеся вернуть это прошлое. Безнадёжность, сочетающаяся с элементами абсурдности…

          Возможно, главное политическое достижение Трампа связано с тем, что он на несколько лет замедлил политическое наступление неолиберализма. Всё самое важное, связанное с этим наступлением, начинается только теперь.