Онтологические прогулки

          

 

 

1. Выскажу такую неочевидную мысль – переводчик не должен знать язык, с которого он переводит. Конечно, не в том смысле… но он не должен знать его слишком хорошо… ну не то, чтобы не должен, конечно, должен и даже очень хорошо…  Как же все-таки сформулировать?  

 

2. Человек изучает иностранный язык до тех пор, пока мысленно переводит иностранную речь на язык родной речи, и человек знает иностранный язык – когда он перестает переводить. Вступить в пространство знания иностранного языка, значит вырваться из пространства двоетекстия, - постоянного мысленного перескока из одной речи в другую. Но переводчик всю жизнь только и занимается тем, что скачет туда и обратно. Таким образом, он находится в какой-то промежуточной области между знанием и незнанием языка – в пространстве постоянного его изучения.

 

3. Скажу то же самое немного по-другому: за всяким словом стоит соответствие этого слова какой-то вещи, объекту или явлению. Но за иностранным словом стоит только лишь его соответствие какому-то слову. Если автомобиль – это объект, обладающий определенными свойствами, то «car» – это автомобиль. Соответственно, не тот человек знает язык, который быстро ассоциирует слово «car» со словом автомобиль, а тот, который начинает ассоциировать слово «car» напрямую с тем объектом, который оно обозначает. Переводчик же навсегда лишает себя этой возможности. Для него всякое слово остается навсегда иностранным, то есть словом, обозначающим какое-то родное слово, от которого он уже только и идет к вещи, объекту или явлению. Да, это необходимо удерживать в уме – для переводчика жизненно важно, чтобы иностранный текст оставался навсегда иностранным,  и ни в коем случае не становился для него родным.

 

4. Для наглядности пропишу три стадии  постижения иностранного языка:  

 

1. Незнание языка (незнакомая речь – отсутствие каких-либо ассоциаций)

2. Изучение языка (ассоциация иностранных слов с родными)

3. Знание языка (ассоциация иностранных слов с тем, что они обозначают)

 

5. Итак, вроде бы ясно, что переводчик навсегда застревает на второй, ученической стадии - стадии ассоциации иностранной речи с родной. Проблема, однако, состоит в том, что он, очевидно, достигает и третьей стадии, но словно бы насильно должен удерживать себя на второй. Так, хорошее качество перевода ясно говорит нам о том, что переводчик хорошо знает тот язык, с которого он переводит, а то, что он занимается переводом, ясно говорит нам о том, что он отказывается знать иностранный язык. Таков первый переводческий парадокс. Тот, кто знает язык, теряет главную мотивацию переводчика  - создать параллельный текст на родном языке. А для этого, повторюсь, надо и понять оригинальный текст и при этом оригинальный текст должен оставаться загадкой, требующей разгадки – перевода.   

 

6. Если в отношении самого переводчика не очень просто разобраться, насколько он все-таки знает язык, в виду противоречивости его позиции в этом отношении, то одно во всяком случае ясно –  соотечественники переводчика  ни в  коем случае не должны знать никаких иностранных языков:) Переводчик вполне закономерно не хочет, чтобы его соотечественники знали тот язык, с которого он переводит - он предпочел бы знать его один. Его деятельность в этом аспекте носит сознательно антипросветительский характер. Он словно бы говорит: «Зачем вам учить язык? - вот, читайте на здоровье, не мучайтесь» – прямо как тот папа из анекдота, когда сын, лежащий на диване, спрашивает: «Пойти что ли, экзамены сдать?», а папа отвечает: «Лежи сынок, я уже сдал». В ситуации незнания его соотечественниками переводного языка, переводчик в наибольшей степени становится словно бы соавтором текста. Потому что, если бы не он, то вы бы не прочитали.

 

7. Ну конечно, никуда не денешься от ассоциаций, что переводчики создают зазеркальный текст. Переводной текст – это тот же самый текст, в котором все по-другому. Переводчик, словно Алиса, увидевшая непонятное стихотворение и пытающаяся прочесть его, но прочесть его она не может, тогда она подносит стихотворение к зеркалу и текст преображается. Но вот незадача – когда стих переведен, оказывается, что «понять его не так-то легко». В переводе мы всегда остаемся с «навой» и «шорьками», а меч у нас «стрижает». Напротив, оригинал вдруг становится понятным – именно в  силу произошедшего преображения[1] – ведь что и проясняется, как не оригинал? Происходит обратная метаморфоза – мы берем некую абракадабру (оригинальный текст) и подносим ее к зеркалу, текст проясняется, но с точки зрения  проясненного оригинала – абракадаброй теперь является именно новый зазеркальный текст. И дело здесь вовсе не в качестве перевода. Если мы отбросим поэзию и игру слов, перевод которых всегда несколько сомнителен, то хорошие переводчики хорошо справляются со своей задачей. Почему же тогда все-таки меч «стрижает»? Просто мы должны воспринять всю эту ситуацию Алисы как символ и понять, что «стрижает» не является смысловым искажением самим по себе, но только таким искажением, которое становится видно при завершающем соотнесении переведенного текста  с оригинальным (первичное соотнесение – соотнесение с оригиналом в процессе перевода,  в этот период проясняющим является именно переводной текст; завершающее соотнесение – по окончании перевода). Двоетекстие подразумевает, что, всякий раз, когда один из двух текстов проясняется, другой превращается в абракадабру и наоборот. А так, чтобы они оба стали ясными – такого не бывает[2]. Ведь тогда они слились бы в один текст. Но один текст – это всегда оригинал. Итак - либо вы не подходите к зеркалу, либо имеете дело с двумя одинаковыми текстами, взаимоуничтожающими друг друга - со всеми сопутствующими шизофреническими терзаниями.

 

8. Думаю, данное рассуждение полезно представить в пошаговом виде:

 

1. Мы берем оригинальный текст, который видится нам некоей абракадаброй.

2. Чтобы понять этот текст, мы его переводим.

3. В тот момент, когда текст переведен, оригинал более не является абракадаброй.

4. Становясь ясным посредством перевода, оригинал в то же самое время подрывает значение перевода, утверждая себя как  единственный подлинно осмысленный текст. Абракадаброй, соответственно, становится перевод – в сравнении с оригиналом, который он и прояснял. Таков второй переводческий парадокс.

 

9. В процессе знакомства с иностранным языком и сопутствующей этому процессу практике перевода можно отметить еще один любопытный нюанс – в иностранном языке мы помечаем как непонятные значительно большее количество слов, чем в родном. Сначала это кажется самоочевидным, потому как на иностранном языке непонятных слов априори больше, раз уж изначально они все – непонятные. Но вот далее, по мере знакомства с языком ситуация меняется, потому как и многие слова, которые на родном языке кажутся нам понятными, на иностранном все равно помечаются как непонятные. Приведу пример: если на русском мне встретится слово «лебедка», то я не стану помечать его как непонятное, хотя на самом деле я, может, и плохо понимаю, что такое лебедка. Когда же это слово встречается на иностранном языке, то именно что когда я заглядываю в словарь и выясняю, что незнакомое слово означает «лебедка», то оказывается, что это очень мало что значит для меня, раз уж я не очень хорошо понимаю, что такое лебедка. И поменять «winch» на «лебедку» оказывается совершенно недостаточной операцией. Нет, надо еще понять, что это за лебедка такая, иначе замена будет чисто формальной – одно непонятное слово мы заменим другим непонятным словом. Таким образом, практика перевода подсказывает насколько многие слова на родном языке мы воспринимаем чисто этикеточно, совершенно не думая об их смысле. То есть ситуация прямо обратная с иностранным – мы подразумеваем, что на родном языке все слова понятные. Здесь, видно, работает эффект частой повторяемости. Когда сто раз слышишь слово «лебедка», то на сто первый автоматически воспринимаешь его как знакомое слово (да  и сама структура родного языка, очевидно, настолько родная, что любое сочетание букв подразумевает наличие за этим сочетанием какого-то смысла – так и явно незнакомые слова на родном языке не вызывают такого острого дискомфорта, как на иностранном). В случае с иностранным языком, по прошествии определенного времени, этот эффект тоже начинает работать, но на определенной стадии знакомства-незнакомства с языком, язык этот оказывается по философски требователен в  том плане, что он требует воспринимать все слова как понятия, подразумевая раскрытие их смысла. Это нюанс тоже парадоксален (третий переводческий парадокс): ведь, как уже отмечалось, иностранное слово соответствует не понятию, а другому слову (из родной речи), но именно его непонятность и заставляет раскрывать значение этого другого - вроде бы понятного слова, чего само это слово, в силу привычки его использования, может и не требовать.

 

10. Философ – переводчик реальности на язык смысла.

 

---