Жизнь как есть

Осенью, если верить Тургеневу, вальдшнепы держатся в старинных липовых садах, а у нас осенью в парке культуры и отдыха имени Николая Островского, бывшей Балабановской роще, устраивались выставки достижений сельского хозяйства. В те годы я еще никого не возил в колхоз, да и меня повезли в первый раз полоть клещевину лишь после девятого класса. А тогда я учился в третьем, а мой сосед Вовка Калинин – в первом. Когда я говорю «сосед», это не значит, что он жил в соседнем доме или в соседней квартире. Квартира у нас, у всех была общая, коммунальная, и чтобы встретиться с Вовкой, достаточно было открыть дверь, пройти полкоридора и посвистеть условным охотничьим свистом.

В колхозы мы тогда не ездили, зато колхозы приезжали к нам, поражая детское воображение огромными выставочными тыквами-перехватками и живыми быками, созерцание которых превращало нас почти что в испанцев. Но и помимо выставки, сельская тема была богато представлена в нашей школьной жизни. Вся «Родная речь» была усеяна словами, мало понятными городскому жителю. Когда мы проходили безударные гласные, первое что мы обязаны были запомнить, это как пишутся слова «борона» и «борозда». Ассоциации с бараном жестко пресекались Еленой Ивановной.

И вот был назначен счастливый день, когда вместо занятий наш третий класс «А» направлялся на выставку. В этот день мы с соседом Калининым вышли из дома в мышиных своих гимнастерках, которые сейчас хочется почему-то назвать мухояровыми (слово это нередко встречается в старой нашей литературе, а что оно значит, неизвестно). Мухояровые гимнастерки были подпоясаны черным лаковым ремнем, на головах у нас были форменные фуражки, а к портфелям были приторочены фиолетовые мешочки с чернильницами. В те годы, любезный читатель, не было рюкзачков с персонажами из мультфильмов. Обмундирование было суровым: три медные пуговицы, тугой крючок, подшитый белый воротник. Чернильницы тоже были суровыми и достаточно мухояровыми.

Мы шагали рядом, но я-то шел навстречу выставочным приключениям, а сосед мой Калинин – навстречу школьным будням. Тут догоняет нас мой закадычный друг Генка. С ним сдружились мы еще в первом классе на почве потешающих нас до глубины души волосков, вылезавших при каждом макании ручки в чернильницу. Нам с Генкой жаль стало несчастного Калинина, и мы пригласили его с собой на выставку. Как говорится, уговаривать его не пришлось.

Долго бродили мы среди бесчисленных достижений сельского хозяйства. Трогали рукой электрический провод под током малого напряжения. Это был электропастух – последнее слово в электрификации сельского хозяйства. Слабый удар током должен был, по замыслу изобретателя, отпугнуть глупую корову и тем самым оставить ее в отведенных пределах. Этим достигалась колоссальная экономия средств, которые в противном случае пошли бы на прокорм настоящему пастуху, какому-нибудь сельскому недоумку. Впрочем, любезный читатель и сам оценит это достижение, потому что если он не застал электрификацию, то застал информатизацию, а если и ее пропустил, то уж, наверное, застал модернизацию или, скажем, инновацию. А логика этих процессов в известных широтах остается неизменной.

Наконец, достигли мы тира, где Генка предполагал раздобыть отстрелянные пульки. Для этого надо было с некоторым риском просовывать руку под фанерную стену и шарить ею по земле под щелчки воздушек. Здесь наши взгляды с Генкой на Вовку Калинина разошлись. Генка считал, что Калинин, как человек малоценный в силу своего возраста, должен засовывать руки под пули один. Я же находился во власти другого предубеждения, полагая, что мы как старшие должны рисковать, а Калинин должен оставаться в тылу. Сам Калинин блаженно улыбался. Он был в компании взрослых и смелых товарищей, и его устраивал любой вариант.  Остановились мы на том, что засовывали под забор руки по очереди.

Тогда или еще раньше мы отстали от своего класса, и до дома нам пришлось добираться самим. Дороги мы не знали. Денег ни у кого не было ни копейки, было довольно жарко, и очень хотелось пить.  Настроение наше мигом испортилось. Хорошо еще, что мы нашли большой кусок мела и ставили им стрелки, чтобы не вернуться на ту же тропу и не блуждать по кругу. Стрелки мы ставили основательные, с хвостиками. Но поскольку рисовали мы с Генкой, Вовка испугался, что стрелки эти будут действительны только для нас, а он заблудится. Мы, впрочем, все равно шли вместе, но этот аргумент моего соседа не убедил. Слезы навернулись на глаза бедного Калинина. Генка сжалился, мы разделили мел, и теперь он рисовал свои стрелочки. 

Мы счастливо добрались до дому, но история эта имела продолжение. На другой день в класс вошел завуч и сказал, что нас с Генкой вызывают к директору. То безграничное уважение, которое класс излил нам в спину нельзя описать словами или выразить жестами. И вот мы у директора, у толстой добродушной, но многоопытной Анны Владимировны. Там же кто-то из родительского комитета. Словом, вокруг большие люди в социальном и физическом смысле, а мы в мухояровых гимнастерках. «А что они сделали?» - спрашивает кто-то над нашими головами. «Завели первоклассника», - отвечает Анна Владимировна, и я догадываюсь, что она улыбается.

Завели первоклассника… Это выражение стало потом нашей дворовой, а затем и семейной идиомой. В сущности, вся наша школа заводила куда-то первоклассника, откуда потом пришлось выбираться нам самим, рисуя свои робкие стрелочки.

Не помню, в чем состояло самое взыскание. Не помню и то, какое употребление было найдено пулям. Помню, что было воскресенье и что мы с соседом Калининым делали доброе дело, уподобившись пресловутому Тимуру и его команде. Во дворе у нас проживала старая старушка Ольга Васильевна, бывшая помещица. Это у нее в комнате была настоящая прялка. Вот этой соседке, мы из выброшенного стула сделали сиденье, с дыркой, чтобы она смогла справлять свои гигиенические нужды, так как – это знали все жильцы дома – подниматься с горшка ей было трудно. Возможно, наше изобретение уступает электропастуху, но младшая сестра Ольги Васильевны, тоже старушка, приняла стул с благодарностью и подарила нас печеньем «Привет».