Комментарий | 0

Изранен летом

 
 
 
 
 
 
 
Куда?
 
А в мастерской моей свободней и свободней.
Уехал старый друг. Уехал мой отец.
И Новые года теперь всё старомодней.
В начале первым делом видится конец.
 
Молчит магнитофон, состарившийся певчий.
И календарь похож на перечень молитв.
Звонок закоротил дверной. Он не звонит.
Пространства жизни больше, только жизни меньше.
 
Две бабки далеко. В отъезде оба деда.
Три дядьки где-то там, где я им не племяш.
Как будто в мастерской гораздо меньше света.
Хотя окно всё то же и жилой метраж.
 
Обоев тот же цвет и прежний беж на шторах.
Не изменилась яркость стоваттóвых ламп.
И за стеной ночами слышен тот же храп,
И тот же женский вскрик, кровати тот же шорох.
 
Чужая жизнь в чужом гнезде. А что со мною?
Прозрачней воздух, ощутимей пустота.
Как будто кто-то злой и цепкою рукою
Живое прёт и прёт из моего гнезда.
Кричать – не докричаться, думать – не додумать.
Смертельней стали лета, зимы холодней.
Родней уходы посторонних мне людей.
Страшнее вычитания из общей суммы.
 
Жена всё терпеливей. Чувства всё привычней.
И наши имена всё проще и скучней.
Серёжа с Ирой вместе краскою обычной
Малюют в опустевшей мастерской скорей.
 
Уходят времена, в заклеенных коробках
Игрушечный мой мир с собою унося.
Гудок. Отъезд. И отчужденья полоса
Меня отодвигает прочь совсем незлобно.
 
Играет мальчик с Настоящим в кибер-игры.
Читает девочка о Вечности стихи.
Натянутые нити между мной и Ирой –
В последней мастерской последние штрихи.
 
Царапинками – шпалы из последних строчек.
Маневренные ляпы – синий яркий свет.
Набитая донéльзя мастерская – смерть.
Жизнь – лёгкий, тоненький, почти шутливый прочерк.
 
 
 
*   *   *
 
Не стареть очень просто. Достаточно быть молодым.
Улыбаться с утра. Хохотать с друганами под вечер.
Любоваться, как свет лёг на голые, мокрые плечи.
Не зацикливаться шепелявою рифмою – «свечи».
Препинания знаки не ставить, пижоня. Чёрт с ним!
 
Возвращаться в тот город, где шкодил на пару с мечтой.
Двадцатилетней, глупой, с глазами по восемь копеек.
Девятиклассниц, скромниц, шутниц, кружевниц, белошвеек.
Где приходится быть одноврéменно трусом и смелым.
Целоваться в подъезде и клятвы давать над рекой.
 
В записнушке кружат хороводы марин и наташ.
Телефонные цифры зовут маргарит, свет и олей.
Не стареющие никогда в театре юности роли
Бесшабашности, преданности, жадности, своеволья
Амплуа старых сгнивших бортов топят на абордаж.
 
Не смотрись в зеркала. Отзовись на живой клич натур.
В каждой капле желание сочной слезою играет.
И года, что ты пересушил, на обмен забирает
И живою водой ледяной и хмельной промокает
С ароматом прелестниц и каверзниц, умниц и дур.
 
 
 
 
 *   *   *
 
Где эта улица, где этот дом, виноградник?
Зелень и вина, сациви, долма. Чего ради
С ними забыты Граши, Руставели? Стихи
Эти в славянском изводе ржаны и плохи.
 
Грузии или Армении запахи пряны.
Я там и там никогда не был, но чую прямо
Русско-еврейско-украинским носом своим
Дымку Кавказских магнолий и шашлычный дым.
 
Для батоно и ахпера, по-нашему братьев,
Медлен характер наш, северен и непонятен.
Холод, уныние, дождик, озноб, зыбь и мреть.
Кáвалер Россию-барышню хочет согреть.
 
 
 
*   *   *
Изранен летом, пал мой слог
В дремучей чаще рифм и ласок.
Ещё не ветер, ветерок
Завис над жертвою в сюрплясе.
 
Озябнув, я уже следил
За ждущей холода листвою,
Как зелень выбеленных жил
Вот-вот забрызжет краснотою.
 
Уже другая тишина,
Не летних, а осенних будней,
С пунцой и охрою ждала
Разливов на словесном блюде.
 
Неважно, он или она.
Поэт мужчина или дама.
В какой цвет окровавлена
Осенняя поэта рана –
 
Её ничем не залечить.
От высшей хвори нет снадобья.
Со мною, друг мой, не молчи
До книжки или до надгробья.
 
 
 
В четыре утра
 
Ночь заблудилась в темноте, бедняжка.
Котёнок спит, комочек тишины.
В окне лежит полупустая чашка
Нечаянно разбившейся луны.
 
Откуда-то приходит запах моря.
Молчание ленивого песка.
И шёпот то ли счастья, то ли горя
Не то вблизи, не то издалека.
 
Загадочному времени не спится.
Бессонница на миллиарды лет.
И катит колесницу жизни свет,
Пересекая Вечности границу.
 
 
 
 
Марсианка
                              М.В.
 
Скупое слово «хорошо».
Дождя единственная капля.
Который так и не дошёл
К нам, к двум засушливого края
Сухим и сдержанным жильцам,
Скупым на слово и на чувство.
Где рек бесчувственные русла
Сродни каналам марсиан.
 
Зачем я снова позвонил
На эту мёртвую планету?
Зачем себя уговорил
Потоки чувств ждать с того света?
Вы – марсианка языков,
Забытых жаждущими влаги.
Осталось слово на бумаге
Водой для кучки знатоков.
 
В окно стучится дождь сухой.
Скупой на скорость дует ветер.
Ваш мир всегда и был такой.
Иноязык, инопланетен.
В коротком взмахе из волос
У вас дыхание пустыни.
По-марсиански вы красивы,
Но на измор и на износ.
 
Дымится в небесах прорез,
Размером с телефонный номер.
Мюнхгаузеном в пушку влез,
Под зад себе насыпав порох.
Допустим, я с ума сошёл!
Опять я к Марсу подлетаю
И ничего не понимаю,
Когда вновь слышу «хорошо».
 
 
 
*   *   *
 
Под утро устаю от сна.
Встаю неспешно, еле-еле.
Качают сонно лапы ели
В моём дремучем тёплом теле,
И хочется послать всех на…
 
Вчера наломаны дрова.
Совершены себе измены.
Укор и совесть – полисмены,
Всю ночь стоявшие бессменно
У койки, как барбоса два.
 
Лежу, как будто бы ползу.
Зеваю, мысли догоняя.
Зачем живу, не понимаю.
И если утром жизнь такая,
Как у Каштанки, я умру!
 
Скрипит сознанье, как петля
Без смазки в доме целый месяц.
До двери не добраться, если
До двери всё сейчас, хоть тресни!
Или хотя б до кофе, мля!
Совсем как грифом Прометей,
Я сном мифически измучен,
И от реальности отлучен,
И окончательно задрючен
Как блюзом хучи-кучи мен.
 
Ещё часок. Ещё чуток.
Довыспаться и долениться.
Нет-нет, мне ничего не снится.
Пришлось мне за ночь утомиться
И к утру я совсем без ног.
 
Крыла ресниц порхнула тень
Так соблазнительно и нежно.
И по-девически так свеже
Магнитным взглядом меня держит
Под одеялом моя Лень.
 
 
 
Страшные стихи
 
Чужая книга – как чужая женщина,
Страна чужая и чужой язык.
Стань дураком, выискивая трещины
Среди чужих не вяжущихся лык.
 
Чужим в пиру, не приглашённым к празднеству,
Испробуй вИна и хлебА тайком.
Кляня хозяев и хозяйский дом
В чужой, дарованной задаром праздности.
 
Избыток переходит в недостаточность.
Любые чувства чужестью любы.
Тоска, ломаясь, кривится в натасканность
На запрещённость слов и губ чужих.
 
Не прикасаясь ни к единой близости,
Не приближаясь ни к одной из книг,
Хароном станешь, прущим через Стикс
Печатное в край непечатной дикости.
 
Страшны в том крае высохшие мумии –
Живого неживой последний крик,
Свидетели того, как в воск засунули
Всех женщин, чувства, книги и язык.
 
 
 
 
*   *   *
 
Сергей, Ирина, Поля.
Рукотворенье мойры.
Судьба. Случайность. Воля.
Увязана нить втрое.
 
Москва бурлила морем.
Пылало лампой солнце.
На Олимпийском взгорье
Вершилось счастьетворство.
 
Тривзглядье. Триулыбье.
Всплескав Алгеи воду,
Они сюда заплыли
Согласно Гесиоду.
 
                     
 
Спецоперация «Разочарование»
 
 
                                          Н.М.
 
Где белеет парус одинокий.
Кто пленительного счастья ждёт.
Широка страна, длинны дороги.
Тот, кто ищет, тот всегда найдёт.
 
Шутка ли? Я спецоперативен
Стал сегодня ровно в шесть часов.
Как у носорога, вырос бивень.
Агрессивен, мощен, кожей толст.
 
Ты пришла хрупка, как одуванчик,
Зыбка, с белой шапочкой волос.
Я взъярился, носорожий мачо,
И понёс, понёс, понёс, понёс.
 
Где была? Зачем? Кто он? Откуда?
Почему с засосом на плече?
Кем надорван твой ти-шорт так грубо?
Отвали! Шалава!  И вообще!..
 
Специально и оперативно
Одуванчик бедный растоптал.
И потом по-носорожьи длинно.
Долго сам себя не узнавал.
 
Вот пишу, а носорожья лапа
Еле держит тонкое перо.   
И строка выходит спецпогана,
И на лист стекает спецговно.
 
Белый парус и звезда из счастья
Растворились в дали голубой.
Мне досталось сено для спецпасти
И для спецпридурка спецзагон.
 
Где-то серебро воды мерцает.
Светится улыбки серебро.
Носорогом я залёг в вацапе.
Жду звонка. Какого? От кого?
 
Ты прости меня, мой одуванчик!
Я вчера опять спецперебрал
И в литературной спецгорячке
Обнаружил облик свой рогачий –
Тот, который, видимо, искал.
 
 
 
 
*   *   *
 
Пусть обыкновенен мой плащавый,
Сучковатый, мшелый лексикон.
Жизнь такая. Голова такая.
И судьба по дёрну босиком.
 
Нет, не уродился я страдальцем,
Жертвой пистолетов и петель.
Кое-как, сам-самом, мало-мальски
Стихоплётства сладил канитель.
 
Ни запоев, ни рукоприкладства,
Ни вдвоём с одной женой житья.
Ничего! Ни нищеты, ни барства,
Ни протеста, ни стукачества.
 
Выдумки хватило на подсмотры
В скважины талантливых замков
На чужие красные красоты
Под вуалью гениальных снов.
 
Петли превратились в пистолеты.
Дула свисли дохлою кишкой.
Боже, как она при всём при этом
Хороша! А мне нехорошо!
Чёрт меня дери с моим тупизмом
И с моим здоровым организмом!
Простота почти как чернота
И обрывок красного Ната…
 
 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка