Песенка о двугривенном
Светлана Леонтьева (12/09/2023)
«Я сам себе двугривенный,
подбросил и кручусь…»
Олег Рябов
РЕШКА
И очень всё было по-Болдински! Ивами,
кустами шиповника пахло, растеньями!
Что можно купить, ты скажи, на двугривенный?
Скажи мне, скажи мне, Олег Алексеевич!
Скажи мне по-окски с оттенком волжанина
в своём инфернальном простенке неверия,
когда мы все между Петровской империей
и между московско-бандитским Канавино.
Наш город вот-вот лопнет – гениев полный он,
жующий, как жвачку про шестидесятников.
Что можно купить на двугривенный, крохотный,
зажатый в горсти в Горьком – сладкой ли ваты нам?
Стакан газировки?
Чай с мятой ли?
Водки?
Модерн-Ильичёвой я брежу «Авророй»!
- Ах, Наденька, Надя, поедем на лодке,
клади свой двугривенный в горстку оваций,
поедем кататься!
Никто не воскликнет «О, друг мой, Горацио!»
Ты дружбу не купишь. Любовь ли даст фору?
Тогда что ты купишь на этот двугривенный?
Ни тело. Ни душу. Ни слово. Ни пение!
А я из убогих своих ощущений,
а я из поломанных знаю, как льстило мне:
летели к ногам моим четверть копейки,
семишник, алтын, грошик, прочие деньги!
Я ножки бы эти лелеяла, холила,
когда б согласиться, что рухнет громадина!
- Поедем кататься, сегодня не холодно,
из песни Булат-Окуджавовой Наденька!
ОРЁЛ
Я сор наметаю. Из этого сора
росли чтоб стихи. Сор – стихам всем опора!
Кинуть орлом – и на решку наткнуться!
Решкою кинуть – орлом обернуться!
Нет никого, кроме этой планеты.
Нет никого, никого, никого же
больше, чем всех! Получаю я тоже
по чебурашьей моей, что в веснушках
левой щеке! Значит, не безответно!
Здравствуй, орёл! Исцели мою душу!
Девять дней, сорок дней,
9 лет.
Сорок.
На лицевой стороне Свят-Георгий.
На оборотной кудрявится ворох,
так, на орлянке играет град-Горький,
если поеду в Щербинки – там бархат,
если поеду на Мызу – там стойко!
Плещет в глаза цельным атомом Сахаров,
к нам переправленный с первопрестольной!
Будет, орёл, тебе званье с почётом!
Но не оглядывайся ты, орлица!
«Жено моя»! Как у Бродского! Чётко
разницы нет. И нельзя не смириться…
Так же, как с пеньем,
мигренью,
сиренью,
тенью,
везеньем,
уменьем,
пареньем: над облаками летит в высь монета!
Вся, вся монета – двугривенный рыжий!
…Нет никого у меня – лишь планета
и свет, что вспыхнул во время паденья,
но для меня он лечебный!
Как свыше!
ОРЛЯНКА
Любая игра – это ритуал, похожий на жизнь и на смерть.
Христиане хоронят, буддисты, тибетцы по-разному.
Положи на глаза мне монеты, чтоб мне не глядеть,
это, словно бы маска клубничная, желеобразная.
Вот плывут они, лодочки, вниз по широкой реке
и везут они прахи покойников к важной сансаре
головою на юг. А ногами на Индию, где
обитатели злачных трущоб ночевать ночевали.
А в Мумбаи – иное. Кремируют. Бусы, серёжки, всё-всё!
Пламя может хоть сутками длиться! А дальше – купаться
все уходят домой. Не гляди ты на смерть-колесо
и тринадцать сиди дней, замков ты запрись на тринадцать.
А затем кто-то, чаще мужчины, идут,
возвращаясь на место обряда сожженья –
астхисанчаяны. В Красноярском есть крае сосуд,
где нашли раскуроченные и разбитые кости в каменья.
В Притоболье ещё, в Приангарье. И вот
приплывают в дешёвых лодчонках к Ашвамедхе, Агникаяне
в эмбрионовой позе, красивые, как весь Буддийский народ
приплывают они. А у нас по-другому. Мы в яме,
мы в земле, мы в изюмной её глубине.
Я не знаю, чего же страшней? В пеплах, водах, земле ли?
По-китайским обычаям в белых одеждах к стране
первородной, где духи о сладком, медовом бы пели.
А у нас есмь кутья из зерна, риса, мёда, конфет.
Я вчера на поминках была, что в кафе на Советской.
За огромным столом. И чего только, право, там нет,
буженина, икра, фрукты, рыба, телятина в тесте,
расстегаи, котлеты, мучное, грибное, щи, борщ,
заливное из сёмги, гуляш, простокваша, селёдка.
Христиане мои! По поверью нельзя слева нож.
Христиане мои! По стакану вина или водки?
Было жаль мне – не пью.
Было жаль мне – диета сто лет.
Было жаль мне покойника – добрым он был и прилежным…
Я живу в Нижнем Новгороде, где схоронен был дед
да и бабка Кашириных в Парке Кулибина между
непролазной Белинского и между Горького. Здесь
никогда не впаркуешься, занято и свято место.
Иногда я на кладбищах просто гуляю. Присесть
можно здесь на Бугровском, на Марьиной Роще, на Этне.
А вот возле Афонинского на углу я, простите, живу.
Как-то с другом мы пиво купили, мешок с сухарями.
Он мне снился сегодня.
Он плакал в сухую траву.
И жалел, что расстался со мною. И гладил мне слёзы руками.
ЖРЕБИЙ
Я смотрю на кресты. Православные наши кресты.
А отец на меня, не с плиты. А с большой высоты.
Говорит непонятое:
- Как ты там, доча, родная?
Если б знала я, как… Словом, так же, как все, обнимая.
Слишком тонкая нить, но не рвётся, не жжётся, летит.
Ибо сила любви. Сила связи с тобой, папа, где бы
ты сейчас не бывал. Помнишь, командировку в Ирбит?
Город старше Перми, город старше, казалось бы, неба!
Мне Ирбит, как сансара, сурья-намаскара, кутья,
Питер Рубенс и Ника Самофракийская сразу.
…Из Сибири – пушнину.
Китая – чай, шелк и зверья,
а из Азии смушки, мерлушки, посуду и вазы,
а с Москвы привозили на Древнюю ярмарку медь!
…Я смотрю на портрет твой.
И как на него не смотреть?
У тебя, мой отец, васильковые очи. Бездонные.
И такие родные – реветь очень хочется впредь,
утыкаясь в плечо, а не в эти мне рамы оконные!
Что ж, давай про Ирбит, про Свердловск, что Екатеринбург,
я, наверно, поеду, коль выиграю своей пьесой
пусть не первое и не второе, хоть третье я место.
Знаю, ты мне поможешь? А может… а всё-таки… вдруг?
В общем, я не участвую. Но я хочу мотоцикл
посмотреть на Ирбитском заводе – весь в лаке, в металле,
не хочу я бороться, хотя я борюсь.
- Доча, цыц!
Но бороться,
сражаться,
стремиться, коваться, как сталь нам!
Закаляться! Ты помнишь, тебя обливал я водой
непомерно колодезной и ледяной из-под крана?
Как кричала ты – ой!
Как ты ёжила спину – постой!
Помнишь, доча, Светлана?
А теперь ты про лазер, про пилинг, про климакс – всё чушь!
Пару вёдер на спину. И после под душ, под горячий.
Никаких тебе красок, припасов, помад, пудр поярче,
никаких изб на курьих ногах!
Не канючь!
…И поэтому в миг, когда жутко обидят друзья,
и поэтому в миг, когда дети обидное скажут,
набираю я воду в ведро – никакого нытья! –
и с размаху на спину из скважин!
МИРОВОЗОЕНЧЕСКОЕ
В православной традиции – мир, преклоненье, смиренье,
в православной традиции – ты за друзей и за Отчину,
поделиться рубахой, краюхой, водой, хоть последнею,
в православной традиции жалость, любовь, миротворчество.
Я не сравниваю нас с Европою элгэбэтешною,
где жизнь у них небинарна. Но с детства знаю – молчание
о пороках, грехах, о разбитой тарелочке с гречею,
это лучше! Поэтому предпочитаю быть в тайне я.
И пусть воды отмоют от грешного тело дебелое
до исконного, нежного до правоты и отчаянья!
Ибо помню родник под горою, и пел он и пел он мне
утром про небеса,
днём про лес,
а под вечер кричал он мне.
Ибо наша Россия, как чудо – её территория,
это некий разрыв высоты из низин, пограничие,
это словно Никольский собор, что извечно отворенный,
это очень большое, в котором вмещается личное.
Ибо смерть – есть любовь високосная, слишком огромная.
Я под лампой стою Ильичёвой в подъезде, как тень угловатая,
мне сегодня пилюли глотать, есть простое, скоромное,
научиться сестрой, подоплекой, плечом быть, кто ратует.
О, как нам всем привольно, истошно и мироточиво нам!
Как Ланчанское чудо: из пресного хлеба плоть высветить,
из настойки кровь вымолить, где миокарда не чинена,
и такая любовь человечья упёрлась мне в лоб, словно выстрелом!
А ещё есть пустыня, пророк Моисей в Древней книжице
и пророк Златоуст, о бескрайние! И поелику мне
приложиться к мощам бы Матрёны как к самому ближнему,
приложиться к мощам – о, великие!
- Ты пошли мне внучонка иль внука. Пусть будут героями.
Я люблю, когда снохи беременны. Чрева их полные.
И там нежные соки и токи, лучами напоены,
Ну, не мне же рожать. Ибо много бабья, вьются роями!
Из Кремнёвок, Криуш, Балахны, из Сысерти, Прикаменья.
Ой, как много хороших, что кровь с молоком, все румяные!
Вот за что я Россию люблю. Не музей она. Трогай руками хоть
ты травиночку каждую, поле, и землю с полянами!
ЯБЛОЧНОЕ
Давай про яблоки: в корзину их, в мешок
да под рубаху: сердце б не ломало!
Стань садом яблоневым, чтобы корешок
впивался намертво, грыз камни сочно, ало!
Давай про яблоки! Как можешь только ты,
с горчинкой! И без этих рифм «берёзы»,
когда весь крик внутри до наготы,
до снятой кожи,
словно не вывозят
ни я, ни ты, ни мы. Когда вставать
и под подушку комкая ночнушку,
когда весь сад спешит к нам – обнимать,
цеплять за блузку, за подол, за дужку
так глубоко, как годовалый слой,
лежат они! Под этою землёю,
как старое вино, что за стеклом
бутыли спрятано!
И чем тебя накрою?
Что разве строчкой – «облетает цвет»,
когда родней мне этих яблонь нет.
Они не просто друг, товарищ, брат.
Они мне – чрево! Где детей носила.
…Пойми, пойми, я – яблоневый сад.
Я плодоносна. Я плодоносима.
…на яблочный, на Спас я родила.
Когда всё утро – свет.
А в полдень – зрело.
А в полночь, а точней без десяти
я родила. О, мамочка, прости
кровь красную.
Кровь алую из тела,
как говорится, женские дела.
И чтоб затем ни стало: мир, война,
предательство кремля и власть за гроши.
Мне муж принёс пакетик яблок:
- На!
Вкуснее не было мне яблочек из Польши!
КУКОЛЬНОЕ
Кто строил дом из брусьев, из бревна,
тот знает, прикрепить как колыбельку.
Твоё сердечко в ней, моя страна,
накрою пологом из кружева, из льна,
положу сверху чистую фланельку.
Никто, никто. Никто и никогда
не тронет сердца твоего, родная,
ты васильковая страна, ты расписная,
от сглаза – кукла, травка-череда.
Толстушка-костромушка от потерь
на поле да в лесу солдат-сыночков,
кубышка-травяница гонит в Тверь
туда, в болото, где большие кочки.
А поверху, где полог, оплету,
лежи ты между ясными знамёнами,
между победным колоколом, звонами
в тиши да в сладости, в меду, в листве, в цвету.
Качается, скрипит себе седло,
об верхнее бревно мережка ластится.
Нельзя пройти чужому, ибо матрица
да красный угол, хрупкий как стекло.
Нельзя чужому! Переступит коль,
разрушит весь уклад, всех миллионов
сто сорок шесть – всех нас! Нельзя к иконам
чужого допустить. Уйми. Уволь.
Качаю люльку, словно бы туес,
где в изголовье солнце нарисовано,
в ногах луна и месяц до небес,
пучки травы да счастие с подковами.
Пусть кукла тканая обережёт от мин
район Петровский, как район Московский,
и не рассекнется из чрев от пуповин
никто из нас, как небо и берёзка:
ФИЛОСОФСКОЕ
А что народ наш – вещий и упрямый?
Детей рожает – генофонд восполнить!
Он не «уехавший» ни в Англию за лямом,
он не «уехавший» в Прибалтику, где домик.
Он не «уехавший» как блогер и певичка,
как Вера Полозкова не сбежавший
в Атланту, Барселону, Ипр и Квидзын,
как говорят уехавшие – рашка.
Они, уехавшие, нам кричат, вы – дурни,
вы – вата, колорадо, быдло, орки,
а мы, народ, смотрели в теле-урны,
и мы, народ, терпели долго-долго.
- Иди, народ, иди, народ, иди на,
копай свой огород, давись картохой.
(…Народ – есмь женщина на фронт пустила сына,
народ – мужчина схоронил Алёху!)
Уехавшие там на берегу в качалке,
закутавшись, кто в плед английской шерсти,
куда глядят? Ах, не ходи к гадалке.
Куда глядят, что из заморской свалки?
На нас!
Народ!
На маму-Русь и крестик,
что крохотный совсем, из жёлтой меди.
Уехали от русского медведя,
кикиморы болотной и русалки,
от бати-лешего. Но лишь одно мне жалко:
закончится война, они проситься
к нам побегут!
Здесь васильки да ситцы.
Здесь – беспородные все мы на огороде.
Упрямые! Сажаем мы картоху.
Не говори ты плохо о народе.
Уехавшим, вам плохо там всем, плохо!
Кто так повалит к вам да на концерты,
копеечку заплатит за билеты?
На дом, что в Юрмале,
на дом в Париже где-то
поможет заработать вам монеты?
А вот и хрен вам тот, что в огороде!
Мы не народец. Мы – народ! Народ мы!
У нас все бабки волонтёрят разом,
и дедушки шофёрят здесь по трассам,
и даже дети помогают фронту.
- Даёшь всем скопом – мы поможем фонду!
Народ не орк, не быдло и не вата.
Народ – герой мой! Самый лучший, правда!
Я вам клянусь да так, хоть в ноги падай.
Я рву рубаху, точно миокарду!
А вам, уехавшим, предателям – шли б дальше!
Звоните в морг.
Звоните в ад. Звоните вашим.
Особенно лахудре Полозковой,
там нехристь разная, унылость и могильность.
Тьфу-тьфу, тьфу-тьфу, тьфу-тьфу, чтоб не приснилась.
Последние публикации:
Деревьев мысли прочитаю –
(09/12/2024)
Краеведение в рифму –
(21/10/2024)
Покаяния шар багряный: Караваиха* –
(06/10/2024)
Русь изначальная –
(05/07/2024)
Поэма космической улицы –
(30/05/2024)
ПОСТЪ –
(22/04/2024)
Журавли-краснодневы –
(12/04/2024)
Музы Цицерона –
(19/03/2024)
Матушкины шаньги –
(11/03/2024)
Царская баллада –
(21/02/2024)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
