Родины
Павел Кричевский (26/01/2016)
Хокку зимнего сада
***
За ночь зима слизала
наши следы и птичьи,
как родных и близких – вокзалы.
***
В саду белокожем раннем
калины краснеют гроздья.
Наш день кто-то ранил.
***
Нам сугробы слов не нужны:
мы молчаньем к себе тропинку
среди них отыскать должны.
***
Зиму и взгляд доверь мне.
Льётся в сад тёмная стая
свиристелей, как в нас – время.
***
Зимой страсть пылает сильнее
чем сны, чем пламя в камине.
Мы горим и сгораем с нею.
***
Летом сад пчёл слушал -
темную сказку о вечном.
Теперь ловит их белые души.
***
Птицы сверху читают зиму:
в строчках веток и крон деревьев
скрыто каждой снежинки имя.
***
Небо вышито вязью стай.
Сколько букв в этом тайном тексте?
Улыбнись, досчитав до ста.
***
Бел и чёрен зимою сад.
Две сороки вспорхнули с веток -
то грядущие зимы летят.
***
Видишь сон притихших аллей?
Дремлет сад, во сне превратившись
в зимний лес на замёрзшем стекле.
***
Ночь прозрачна, в неё посмотри
сквозь слова и метели звуков.
Звоны звёзд у неё внутри.
Буль
День плыл в закат у реки. В воду взглянув, я увидел:
дышит вода – то плыла дева-русалка ко мне.
Двинуться с места не мог – не отводила свой трудный
очень внимательный взгляд и не моргала при том.
«Дева, - сказал я, - усни, если во сне ты явилась,
коль ты уснёшь, - будет мне легче проснуться от сна.
Если же ты архетип – прочь из больного сознанья –
деву плотнее я жду и сухопутнее. Прочь!
Пусть растворятся твои слишком прозрачные члены,
как бы сказали лет сто или лет двести назад».
Дева в ответ: «Фейк, молчи! Ты мне особо не нужен,
прочь из гекзаметра сам! Я отраженье коплю».
(«Фейк, буль-буль-буль, буль-буль-буль», - это звучит на наречьи
речьем – той самой реки, речь о которой журчит).
«Плотность – порок, ваш порог, - булькать она продолжала, -
переступить чрез него вам не дано никогда.
К миру же нашему шаг коль направляете кучно,
смотрите сверху в него - сразу меняетесь вы,
и на границу стихий вьётся из вас настоящий
тонкий нефейковый луч, что отраженьем зовут.
Тело и вся ваша жизнь есть лишь луча истеканье,
есть выжиманье луча, вы – отражения жмых.
«Му» языка, тела боль, мутный туман осознанья
вещности жизни, души – жмых выжиманья луча.
Вот ты стоишь у того, что называешь рекою, -
спрячь переросток-язык в яму убогого рта! -
Образ реки – это червь мира, который граница
есть очень хрупких начал, что существуют лишь миг.
Линия тонкой воды с линией воздуха вместе
слиться должны и тогда – мира возникнет объём.
Этот объём только есть, всё остальное уловки
жалких потуг ваших глаз, легких, желудка, т.п.
Чистым энергиям – нам, девам воздушным и водным,
что рождены, чтобы слить эти начала начал
и удержать этот мир, миг как объём мирозданья
(он недоступен тому, кто в грубом теле рожден,
кто даже слово своё делает грубым и плотным,
полным и соков густых и разложенья примет,
чтоб им убить наповал или же ранить смертельно
и умереть самому, жизнью всё это назвав),
сил не хватает, ведь мы шорох стихий и прозрачность,
хоть и горит в нас всегда тайны поющий огонь.
Птицами в небе ночном, рыбами донными в гротах
так и живём до поры и поджидаем людей.
Только польется с небес синее звездное млеко,
только восстанет луна с бездны у сна на краю, -
тени сгустятся людей от истеченья ночного
чистого их естества – девы воздушные вмиг
тень сберегут и к воде тут же ее и доставят, -
этот полет – бриз ночной, легкий жемчужный туман, -
бросят ее у реки, чтобы ее подобрали
водные девы -, но мы нечто прибавить должны –
ваши дневные лучи, к тени еще отраженье
(не отраженье зеркал, что есть подделка и фальшь -
вы неспособны понять суть свою вот и слепили
те зеркала, чтобы в них плотью слепых своих глаз –
взглядом - себя пожирать и ожирение взгляда
это вскормив, залепить жиром себе горизонт.
«Время», «пространство» – всё жир вашего жадного взгляда,
вечно голодного и вечно жующего даль).
да, отраженье воды к тени еще прибавляем, -
видеть умеет вода то, что не будет стареть.
Это есть вера воды, «время», «пространство» – затычки
в дырке, что названа «смерть» и бесполезны они».
Стелется луч по воде солнца закатного. Дева
всё продолжает журчать. Булькает снова она.
«Смерть расширяется там, где ваш объём переполнен
стоном названий пустых, хрипом и храпом имён,
криком «Поехали!», масс космоса, взвешенных точно,
фройдами, юнгами в них - у подсознанья в плену.
Вдавлены в бездну тогда все «времена» и «пространства»,
образы липкие - пот ваших испуганных глаз:
диагонали, круги, их порожденье – пейзажи,
оси симметрии, что в них будто змеи живут.
Там умираете вы - в мрачной тюрьме, возведённой
знанья кувалдой, хоть плоть ваша еще не мертва.
Тихо на воду подуй, видишь - дрожит отраженье,
с тенью твоею ведёт лёгкий оно диалог.
Слушай - ведь есть только слух, только движенье тумана,
тайну объёма познав, стены пронзаешь собой,
и возникают штрихи – тихие заводи сердца.
Точки и линии – то трупы в сравненьи с штрихом.
Плавен и точен полёт этих штрихов пред тобою,
и выплывают из них строки и смыслы твои…»
Холод пошёл от реки: мёртвая рыба всплывала.
И не моргал её взгляд. Булькала пена у рта.
Родины
У человека есть вторая родина, где все, что он делает, - невинно.
Роберт Музиль
Наша первая родина – мир,
который мы каждый миг погружаем в небытие,
убивая слова и оставляя себе лишь их имена.
Небо этого мира усеяно телами слов,
но и в своей смерти они светят нам,
и мы называем их звёздами.
Но за этой первой родиной скрыта вторая -
Мир, недоступный нашим убийственным взглядам,
мёртвой природе дней.
Свидетельство об том мире лишь одно -
звёздный свет, льющийся в нас.
Тот мир – шорох крыльев умерщвлённых нами слов,
вздох, с которым они рождаются
и выдох, с которым они уходят.
Мы есть здесь, только потому, что мы есть там –
в пространстве между вздохом и выдохом,
во времени между взмахами крыльев.
С изумлением и ужасом
мы смотрим оттуда в небытие,
получившее странное имя –
жизнь.
22 декабря
Капля света в тёмный декабрьский день,
когда время, в ужасе прыгая через лужи,
мечется в поисках пропасти ночи,
как капитан корабля на котором плыл дракула
метался и лишь бездной моря проглоченный,
в смерти нашёл спасение от кошмара.
Время умирает в этот самый короткий день
и брюхом кверху всплывает в лужах
и так быстро уносится за их края, что кажется,
что это небо плывёт отраженьями туч.
И вдруг капля света в луже слепит.
Нагибаюсь над лужей – воды шершавость ,
капли, слившиеся вместе,
в сумерках-судорогах осени,
умирающей и не могущей умереть –
живая память воды.
Поднимаю нательный крестик,
оброненный кем-то и вместе с ним – голос детский
среди невнятного хрипа дня – спасибо, это я обронил.
Распятие на детской ладони, как гвоздь в ладони Его.
Случайный солнечный луч вспарывает небо, и боль пронзает день.
Завтра воскреснет время.
Последние публикации:
Формы любви –
(20/03/2020)
Волны Гебра –
(21/02/2020)
Измерить вечность –
(11/02/2020)
Звук светится изнутри –
(02/10/2019)
В недрах –
(27/09/2019)
Там, где в пространстве затерялось время (Опыт прочтения стихотворения А. Фета «Никогда») –
(02/07/2019)
Видеть всплывать из смотреть –
(17/12/2018)
Все стайкой в неведомый край –
(26/09/2018)
Чёрные горизонты –
(20/07/2018)
Белым по белому –
(06/04/2018)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
