Поэзия

 

 

        Ван Гог. Поэт на фоне звёздного неба (портрет Эжена Боша)

 

 

 

 

***

 

два поэта оба ушли неожиданно

оба со мной разговаривали но не знали

о существовании друг друга

 

к одному звуки слетались ночью

обжигали мелодии ветра оставляли в них раны

другой пробовал на вкус лучи стекавшие

с рассветных окровавленных облаков

 

сдували с языка пыль интуиции фантазии

срывали лохмотья компромиссов парадоксов

обнажали жизнь до никогда

сдирали с никогда кожу слова

до надежды быть

удалось

 

с тех пор как они ушли случай и закон

причины и следствия нож и плоть петля и шея

много раз встретились

не научившись считать до двух

 

они продолжают разговаривать со мной

ветром и светом

но как мне ответить им

ведь теперь они говорят

одновременно

 

 

 

 

***

 

Хотели спасти мир.

Крученых выскреб его из шерсти мертвых слов.
А на что смотреть?

Хлебников спасал в наволочки живые слова.
Туши наволочек гнили повсюду.

Маяковский хотел чихнуть, не смог.
Ожидал «будь здоров», не дождался, заплакал.

Волошин построил дом и всех в себе спрятал.
Но мир соленой лужей растекся.

Есенин добавил алого, на стены плеснул «до свиданья».
Алый высох в бурый и стены еще прочнее

Жаднее стала жизнь.
Сердце радуется каждому глотку крови.
Напиться не может.

Желания и разочарования поедают друг друга.
Выплевывают шелуху.
Время хрустит под ногами.

Шелк раннего утра ниспадает складками тумана.
Бьется тишина в судорогах утренних трелей.
Вслушайся в умирающую тишину.

Она уже почти не дышит.

 

 

 

 

 

***

 

Правду Набоков сказал,

 что к слову "правда" нет рифмы.
Правдой раздвоил язык,

правду раздвоил, сказав.

 

 

 

 

 

 

 

что побудило вас-с посетить... эти недра-с?

                        (Ф.М. Достоевский)

 

 

Мой златоглазый вождь, серебряная крыса,

веди в безумья зал.

Мне странно в недрах сих. Здесь замысел  Париса

до Трои дозревал?

 

Здесь Босх увидел ад? Здесь мелкий бес печальный

эФ. Сологубу шлифовал перо?

Здесь черный гений По летал над ним ночами

и каркал: «Nevermore”?

 

Здесь ночи Эверест снов облаками дышит?

Здесь солнце по лучу

поэты спрятали, чтоб защищаться, слыша:

«Пора идти к врачу»?

 

Сюда ветра несут с каспийских хлябей мозг наш,

как Гоголь замечал?

Язык ли здесь спросил: «Войти к вам снова можно?» -

Но Батюшков мычал.

 

Не здесь ли слух собрал, отрезав мочки уха

подсолнухам, Ван Гог?

Мой златоглазый зверь, веди меня до стука

вопросов об порог,

 

не оставляй меня – хоть я почти скатился,

но держит смысла цепь -

толста прочна, скучна. Привычно я вцепился

в неё – грызу, нелеп.

 

Молчу (в пещерах сих так тишина вольготна!)

И пусть открыт мой рот,

но знать так сладко, что мысль из него так рвотно,

как там  – не упадёт.

 

Все ниже... знаний труп привычно корчит рожи...

Звени, мой поводырь,

звени, вергилий мой о том, что ты не можешь

сказать – глубок как мир!

 

Там, где сверкает ум – фальшиво, вечно, пошло, -

нам больше места нет.

Смотри: в обнимку спит всё будущее с прошлым,

И льется черный свет.

 

Здесь в пустоте пустот рисует  до и после

 на ткани снов твой взгляд.

Не оглянуться б, коль бесплотен звуков росплеск,

и нет пути назад.

 

Ты поднялась ко мне в глухие дебри смысла,

где плоть во всем права.

Теперь – звени к себе, серебряная крыса.

Веди меня, строфа.

 

 

 

 

 

Бык, измученный зноем, лижет змею,
будто встретил горный ручей блестящий,
А змея с его челюсти пьёт слюну,
будто ключ между чёрных скал отыскала.

(Хала Сатавахана. Из шестого стострофия антологии «Семьсот строф».)

 

***

 

Читатель с поэтом, так будьте ж нежны
друг с другом ведь вы так друг другу нужны!
Пусть лижет измученный жаждой поэт
твой слух, о читатель- в тебя же, как свет
втекает строки пусть тягучая нить.
Ужалишь коль – яд свой придётся испить!

 

 

 

 

 

 

 

Мой друг теперь агитатор.
Он стал сильнее и крепче.
Мой друг теперь аллигатор.
А раньше – был птицей певчей.

Он раньше слагал такие
Стихи, что ветра их пели.
Теперь не страшны стихии
Ему в его новом теле.

Он раньше  летал в небесной
Прозрачной и хрупкой сини.
Теперь на своем он месте,
И джунглей король он ныне.

Что песнь с ее тихой властью
Над сердцем, созвучий вече,
Коль в очередь к сладкой пасти
Толпится плоть человечья?

И вещая пасть прельщает,
Слюной омывает уши,
Бессмертие обещает -
Спасти всем съедобным души.

Что ямбы и что хореи,
Мелодии робкий трепет?
Пусть слово теперь мертвее,
Но жизнь – сытней и свирепей.

А брызги слюны – то скрепы
Карьеры и креатива.
Они – реальнее репы,
Надежней презерватива.

Мой друг теперь агитатор.
Он стал сильнее и крепче.
Мой друг теперь аллигатор.
А раньше – был птицей певчей.

 

 

 

 

 

 

(Переложение из Василя Слапчука)

 

*

Мужчина хватает меня за глотку:

- Где она – твоя поэзия?!

 

Девушка отпивает из высокого бокала

белое вино,

держит его во рту – молчит,

и когда вино становится красным –

поит меня из уст.

 

Изо рта в рот

перетекает,

но не в вине поэзия,

а в молчании.

 

Девушка отпивает из высокого бокала.

К столику мужчина подходит,

целует туфельку девушки.

Мне как своему:

- Мужик, одолжи на пиво.

 

 

*

Поэт стихи слагает.
Жена поэта
поэту штаны гладит.
Читатель, который способен вообразить
Музу с утюгом,
или же поэта без штанов,
смело может своими силами
сложить пару стихов
или хотя бы руки на животе.

 

 *

 

Чувствую стихи,
как пуговицы на кофте Музы
под пальцами.
Когда пальцы дрожат – поэзия.

 

 

*
 

Белые стихи
на белой бумаге
молоком писаны.
Поэзия.
Мало кому удаётся увидеть.
Даже если и рифмованные
и бумага газетная.
Даже если кровью.