Я узнаю весну задолго…
Наталия Кравченко (28/02/2024)
***
Я узнаю весну задолго,
когда о ней и думать рано,
по мыслей сбивчивым потокам,
по снам расплывчатым и странным.
Как будто что-то потеряла,
как будто что-то я забыла,
и уж не вспомнить, где застряла,
и что же там со мною было.
Как будто что-то обронила –
но это дело наживное,
как будто что похоронила,
а оказалось, что живое.
Весна, смятенье мирозданья,
сверканье в зазеркалье лужи.
Возьми на перевоспитанье
все исковерканные души.
И шепчет мир её устами,
хотя пока ещё всё пусто.
И как ни жди – врасплох застанет,
все карты спутает и чувства.
***
Осенняя куртка стала весенней,
природе пора воскресать.
Привет, мой незримый немой собеседник!
Мне стало так больно писать.
Читай меня справа налево и между –
ты знаешь и так, что скажу.
Слова, что питают хоть чем-то надежду,
понятные даже ежу.
Слова, что витают, чирикают, кличут,
теплом человечьим дыша.
Они принимают любое обличье,
какое захочет душа.
Не брошены где-нибудь в море в бутылке,
где их залепила бы слизь.
Придвинься поближе и выйди по ссылке,
не трусь, не тупи, не ленись.
***
Как листья, судьбы летят отрепьями.
О жизнь, пожалуйста, не пугай…
Кто тянет сверху там наши жребии?
Какой космический попугай?
Кто вертит там эту шарманку с мукою,
какого хочет от нас рожна?
Но нам оттуда слышна лишь музыка.
Одна лишь музыка нам слышна…
***
Старый дом, что помнит
и хранит мой след,
тесноту тех комнат,
выцветший паркет.
Солнечные окна,
занавесок тюль,
в кухне не умолкло
звяканье кастрюль.
На стекле надежду,
сердце, отдыши.
Где ты, дом нездешний,
улица души?
Ничего не поздно.
В небе веково
выткан адрес звёздный
дома моего.
***
Сколько слов уже осталось в прошлом:
«мама», «папа», «бабушка», «Давид» –
в подземелье, травами поросшем,
что в душе шевелится, кровит.
Время, стой, хоть на мгновенье задний
дай им ход, укрывшимся в гробах!
Сколько слов, что некому сказать мне,
что навек застыли на губах.
Но ещё не кончен спор с судьбою,
просто жизнь по-новому крою.
И всё чаще я сама с собою,
то есть с ними молча говорю.
Разговор тот может вечно длиться
за бокалом чая иль вина.
Будут сниться дорогие лица,
будет лес шептать их имена...
Я писать их буду на экране,
на снегу, песке или воде,
говорить, до крови губы раня,
не отдав загробной немоте.
***
Коснись колен моих травой,
а сверху облаком укутай.
И там, за пеной кучевой
меня ни с кем не перепутай.
Да нет, шучу, конечно, нет...
Ты закажи, хотя и помер,
на самой лучшей из планет
нам пятизвёздочный там номер.
Пусть это будет наш причал…
В твоём любимом балахоне
его я часто по ночам
высматриваю на балконе.
Как будто я не здесь, а вне,
ищу какого-нибудь лаза...
А ты подмигиваешь мне
звездой такой же кареглазой.
***
Любовь — не огонь, это воздух.
Мне пусто везде, где не ты.
Ты с неба был послан и воздан,
с тобой мы навеки слиты.
Стихия как будто смирилась,
свернулась в пушистый клубок.
Ты – Бога великая милость.
Как сладок был сон и глубок...
И вот улетучилось дымом
то, что приручилось навек.
И тянем мы руки к любимым,
и лица целует нам снег…
***
Без тебя в этом мире мне делать нечего,
но со мной ты из немоты веков
говоришь языком листвы и кузнечиков,
языком закатов и облаков.
Это счастье, мифическое, бумажное,
как живое, может меня согреть.
Смерть на этом свете не самое страшное,
страшно друг для друга нам умереть.
Твоё имя живёт, и зовёт, и светится
над балконом собственною звездой.
Жду, что что-то мне с высоты ответится
на «люблю», летящее в мир пустой.
***
Не Дульсинея, не Медея
и не Офелия в венках,
была я только Галатея
в твоих талантливых руках.
Я вылеплена лишь тобою,
никто бы больше не сумел.
Ты сотворил меня живою,
а сам потом окаменел.
И вот я из всего, что было,
теперь сама тебя леплю,
и то, как я тебя любила,
и то, как я тебя люблю.
В плену у этой сладкой блажи
я нарушаю твой покой,
тебя я мраморного глажу –
и ты теплеешь под рукой.
***
Да, он был болен и рвался прочь,
память поражена.
Я была мать, и сестра, и дочь,
но уже не жена.
Да, он не узнавал никого
и по пятам шла смерть,
но был единственный, ради кого
можно всё претерпеть.
Да, это было и больше нет,
мне – лишь плиты овал.
Но на губах не сотрётся след,
как ты их целовал.
Небо развесило кружева
там, в покоях твоих...
Я буду помнить, пока жива,
и любить за двоих.
***
Не объяснить как лицам, мордам
то, что устало голосить.
Всё стало каменным и твёрдым.
Мне этот мир не раскусить.
Куда тебя мой ангел прячет,
кому свеча горит в окне?
О, кто тут обо мне заплачет,
кто пожалеет обо мне.
Ты где-то спишь в гробу хрустальном
во глубине летейских струй,
а я к тебе в пути летальном
несу в ладонях поцелуй.
Мерцают слёзы мирозданья,
путь озаряя нам во мгле.
Прощай, до скорого свиданья,
до несвиданья на земле.
***
Был сон про тебя, безутешный, опасный,
он снился мне много ночей напролёт.
Ты был многоликий – знакомый и разный,
в глазах было пламя, а в голосе лёд.
И жизнь становилась какой-то нездешной,
а я в здравом смысле искала резон:
то был просто сон — безопасный, утешный,
меня ни к чему не обязывал он.
Но всё-таки часто сомнения грызли –
падение это иль вольный полёт?
Опасные сны, безутешные мысли,
и утром проснуться – как рыба об лёд.
И всё-таки где-то на стыке печали,
молчанья и шёпота, яви и сна,
меня твои руки и плечи встречали,
и я пред собою была там честна.
На стыке мечты и прозрения утра,
есть узкая щёлочка, малая брешь,
её растянуть удавалось как будто –
и мир раздвигался, закрытый допрежь.
Во сне нет ни капли обмана и фальши,
там важен лишь лепет и трепет ресниц.
Ты снился – не важно, что было там дальше, –
свобода полёта, миры без границ.
***
Сердце, как брошенное письмо,
порвано на клочки.
Что-то теплится в нём само –
губы, слова, зрачки.
Что-то пробует там воспрять,
пробудиться от сна,
ветерок там колышет прядь,
будто снова весна.
Что-то вновь оживает в крови,
изгнанное в тычки,
и срастаются, как ни рви,
скомканные клочки.
Как царевна в гробу тоски
от поцелуя всласть,
жизнь, разрубленная в куски,
выжила и срослась.
***
Слова твои вдруг обогрели
случайным забытым теплом.
Такое бывает в апреле,
а нынче мороз за стеклом.
Кружок, чуть побольше червонца,
за тучкой укрылся, скользя.
Февраль. Ненадёжное солнце,
которому верить нельзя.
А если услышу в апреле
слова, что сильнее ледых,
тем более я не поверю,
ведь это пора молодых.
А осенью думать я буду,
что ветер мне их нашептал,
пустив в вековую остуду,
где лёд закуёт их в металл.
Не верю, не верю, не верю, –
твержу я усталой душе,
чтоб после не стали потерей,
когда станет поздно уже.
***
Люблю — такое слово голое,
его стараюсь приодеть
и запахнуть поглубже полами,
чтоб было видно лишь на треть.
Его укутаю вуалями,
надвину шляпу на глаза,
укрою от греха за далями,
чтоб только света полоса.
Ты угадай его по голосу,
по легкомысленному «ля»,
по ветерку, что гладит волосы,
по влаге, что таит земля.
Но вздрогну словно от укола я,
когда начну его дарить.
Неловко это слово голое
открытым текстом говорить.
***
Я люблю издалека.
Мой мираж поблёк.
И любовь к тебе легка,
словно мотылёк.
Поцелуй воздушен мой,
нежен взмах руки.
Хорошо, что ты не мой,
сердцу вопреки.
Хорошо, что не вдвоём,
сам себе один.
Не замучим, не убьём
и не предадим.
Мы возьмём себе лишь то,
что не взять рукой –
это вечное Ничто,
волю и покой.
Сквозь замёрзшее стекло
отдышу кружок
и увижу, как светло
падает снежок.
Всё, что канет за моря,
повторится вновь...
Пусть хранит тебя моя
тихая любовь.
***
Хрустальной туфельки мне тапочка
давно удобнее в дому.
Огонь в сосуде – просто лампочка,
что чуть подсвечивает тьму.
Величье замысла, уматывай,
сбавь на полтона свой елей.
С годами проще всё и матовей,
пушистей, мягче и теплей.
И больше ценишь не видение,
мираж, иллюзию, фантом,
а стол, домашнее растение,
животное, уютный дом.
И хочется забросить образы,
мечты, понты, et cetera,
а говорить с тобою попросту
о том, что радует с утра.
***
Я говорю, и слов не удержать,
как будто на качающейся палубе.
Мне хочется бежать и обожать,
любить тебя с восторгами, с цимбалами.
О том, что в жизни новая глава,
и с каждым утром я влюбляюсь заново...
Но в трубку телефонную слова,
как будто в будку или в клетку загнаны.
Мне хочется их выпустить как птиц,
летящих высоко, неокольцованно,
туда, где стойкий оловянный принц,
лицо его, что мной недоцеловано.
***
Не выводи меня из себя,
а доводи меня до себя,
как это ни смешно.
Не доводи меня до греха,
а доводи меня до стиха,
где всё разрешено.
Не отпускай меня в темноту.
Ты искал меня, но не ту, –
ту, что была давно.
В новой жизни не опоздай,
поскорее там вырастай,
соединив звено.
Я смеюсь, а душа в слезах,
тает прошлое на глазах,
будущее в дыму.
Лишь настоящий остался миг,
то ль настоящий, то ли из книг,
и сама не пойму.
***
Не забывай, одной мы крови.
Когда лечу на небеси,
не обрывай меня на слове,
на радости не тормози.
Когда готова убежать я
и по душе прошёл Мамай –
не разжимай рукопожатье,
ладоней с плеч не отнимай.
Когда стихи кричат от боли
и замки рушатся в песке,
не отпускай меня на волю,
не отдавай меня тоске.
Когда услышишь вдруг ночами,
как громыхает наш трамвай,
не пожимай тогда плечами,
любовь мою не убивай.
Ты можешь всё, о чём просила –
и воскресить, и не избыть.
Но лишь одно тебе не в силах –
не в силах нелюбимым быть.
***
Ласкаю имя языком
и пробую на вкус.
Оно-то знает, я о ком,
и кто любимец муз.
Привыкла я его носить
на нёбе и десне.
Люблю его произносить
и всуе, и во сне.
Зачем-то было мне дано
в судьбы моей зенит.
В бокале ложечкой оно
серебряно звенит.
В нём словно в луже, что блестит,
отражена звезда.
Оно из губ моих летит,
как птенчик из гнезда.
Оно шумит, как с гор вода,
ликующим ручьём.
Мне с ним и горе не беда,
и старость нипочём.
Оно, как тайный амулет,
душе не даст солгать.
Пусть буду много-много лет
тебя им окликать.
***
А счастье медлит как улитка,
ползёт как из-за ста морей.
Но ты – любви моей улика,
улыбка ты любви моей.
Пусть буду трижды я не правой,
что не по правилам люблю.
Я и без счастья, без приправы
своей душе тебя скормлю.
Ты спросишь сон: что это было? –
когда очнёшься сквозь года.
Я – та, что любит. И любила.
И не разлюбит никогда.
***
Меня не заденут ни бомбы, ни пушки,
ни раны от сабель, стрел и копья.
Но можно убить и из детской хлопушки,
и из рогатки, как воробья.
Меня убить можно словом, кляпом,
убить могут близкие, не враги,
кривой ухмылкой, холодным взглядом
и непрочтеньем моей строки.
Пройдёшь ли мимо, меня минуя –
ты можешь прихлопнуть меня как вошь.
И только эту любовь больную
и еле живую ты не убьёшь.
Она будет жить даже после смерти,
светить, смеяться, стихи слагать,
и в этой безумной земной круговерти
тебя от смерти оберегать.
***
Помнишь, завели мы банки счастья?
С той поры прошло так много лет.
Счастье то рассыпалось на части:
жёлудь, лист, автобусный билет,
детское лицо на фотоснимке,
стих-экспромт и камень-оберег…
Помнишь, как мы вымокли до нитки,
как тепло укутывал нас снег?
В эти банки мы тогда сложили
то, чем жизнь согрела невзначай.
А потом обычной жизнью жили.
Счастье, ты прости и не серчай.
Но храню я тот билет счастливый,
старый жёлудь, камень-оберег
и всё то, что в жизни торопливой
ты не уберёг или отверг.
***
Любовь – это в омуте тонущим
последний спасательный круг.
Но это чудовище то ещё,
когда не протянет нам рук.
Любовь – это то, чем отравлена
душа, над обрывом вися.
Любить – это глупо, но правильно,
поскольку иначе нельзя.
***
Для тебя ничего не вешу я.
Вот чуть-чуть – и вспорхну с листка.
Буду с облака ноги свешивать
и глядеть на всех свысока.
Но весны не увидеть жалко мне...
Так и хочется, как Бальмонт,
забросать эту грязь фиалками,
это был не дешёвый понт.
Жизнь моя, повторись на бис она –
будет точно такой почти.
Ты читаешь то, что написано.
Ненаписанное прочти.
***
Мы тянемся к тому, кто нас не любит,
а жизнь смеётся.
Пока петух нас жареный не клюнет –
нам всё неймётся.
И как же далеко порой заносит,
выходит боком...
А счастье, как очки на переносье,
у нас под боком.
Всё кажется, что лучше, где нас нету,
где код секретный.
Нам надо не домашнюю котлету,
а плод запретный.
Тот, для кого толкаемся локтями,
кто не обыден...
А счастье рядом, ешь его ломтями,
но мы не видим.
***
Был дом когда-то радостен и светел,
теперь уж это всё не наяву.
И я, отдельно взятая на свете,
счастливою себя не назову.
Что день грядущий мне ещё подарит?
Какой в глаза ударит новизной?
Твоё на «Вы» меня немного старит.
Пусть будет Ты, но с буквы прописной.
А впрочем, как меня ни назови ты,
лишь в печь не ставь, а то испепелюсь.
Там перед смертью все мы будем квиты.
И только жаль, что больше не влюблюсь.
***
Цветы кивают головами
и опускают вниз глаза.
Смеются ли они над вами
иль серебрится в них слеза,
они всё слышат, понимают,
преображаясь с каждым днём,
и лепестками обнимают,
когда лицо в них окунём.
Я аромат люблю цветочный
у незатейливых духов.
Я замок выстрою песочный
из васильков и ноготков.
И всё, что холодом укралось –
нам эти цветики вернут.
Вернут душе любовь и радость,
хотя б на несколько минут.
***
Идёт кино, мелькают на экране
события, прошедшие давно.
Смотрю, как будто прикасаюсь к ране –
ведь это жизнь моя, а не кино.
Я там живу душою и глазами,
смеюсь и плачу, радуясь, кляня.
Но где же жизнь моя под небесами,
она идёт не здесь и без меня.
Я жить ещё ведь и не начинала.
Всё это промелькнуло как в окне.
Мечтала, собиралась, вспоминала,
а может, только видела во сне.
И, кажется, что всё ещё не поздно,
что не «Конец» напишут, а «Привет».
Из полумрака выйду я на воздух –
и там начнётся жизнь, любовь и свет.
Последние публикации:
Публичная профессия (15) –
(13/11/2024)
Публичная профессия (14) –
(07/11/2024)
Публичная профессия (13) –
(29/10/2024)
Публичная профессия (12) –
(24/10/2024)
Публичная профессия (11) –
(18/10/2024)
Публичная профессия (10) –
(09/10/2024)
Публичная профессия (9) –
(06/10/2024)
Публичная профессия (8) –
(01/10/2024)
Публичная профессия (7) –
(24/09/2024)
Публичная профессия (6) –
(19/09/2024)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
