Проза

— Деда, если ты уедешь, я захлопну все девять ворот города и умру.

— Дурка! Не смей так говорить! Я тоже тебя люблю.

Семён Иванович оценивающе отстранился от Мариши. Ей было пять лет, и она выглядела очень серьёзной. И даже ниточки-косички, так смешно торчащие вбок, и даже пухлые ямочки на румяных щеках, и даже кокетливый бант на поясе нарядного платья, сшитого ей на день рождения, ничего не говорили против её серьёзности.

Мариша очень хотела, чтобы дедушка остался жить с ними и не уезжал ни к какой мифической тёте Свете. Про тётю Свету она подслушала маму и папу. Они шептались за дверью детской, когда Мариша укладывала плюшевое зверьё спать. Между тигром и макакой прозвучало шипящее мамино:

— Отец ещё достаточно крепок. Это правильное решение. Почему он должен остаток жизни прожить бобылем? Ну да, они не совсем пара, но где женщине хорошую пару найти? Тем более, с ребёнком.

Макака легла солдатиком. Мариша прижала пальчик к её рту и сказала: «Тс-с-с!»

Еле слышным вздохом прозвучало папино:

— Двадцать лет разницы, это вам не хухры-мухры. Не погубил бы его этот брак. Тем более, где Украина, а где Приморский край.

— Да, край света…

Мариша вытянула ушко в сторону двери, но разговор прервался.

Сейчас они с дедушкой сидели на лавочке в их городском дворе, окружённом со всех сторон многоэтажками.

Семён Иванович забрал Маришу из садика. Он сразу приметил, что внучка сегодня особая — важная и немного сердитая.

— Так что за девять ворот? — осторожно переспросил он, внутри чуя, что назрел разговор с девочкой, что осталось два дня до отъезда, а он никак не мог сказать Марише о решении уехать от них. — О чём ты? Ну-ка, выкладывай! — нарочито смешливо сказал он, пряча тревогу.

Мариша закусила верхнюю губу. Ей было обидно, что у взрослых от неё тайна.

— Я, как город, а девять ворот считай сам. Не будет же барышня считать такие вещи неделикатные, — ямочки весело запрыгали по маришиным щекам, и от этой шутки она несколько расслабилась, обида отпустила. — Дедуля, ты нас не оставишь? Ты не уедешь на край света?

«Ага! Вот оно что! Сказали! Просил же малой до срока не говорить. Сам. Сам справился бы!» — мелькнула досадная мысль.

— Мариш, ты же помнишь: земля круглая. Краёв у неё нет. Куда ни иди, везде путь назад начинается… Идёшь-идёшь. А потом смотришь, ба, да это же твой дом!.. Мариш, ты ещё маленькая девочка, и мы будем писать друг другу. По скайпу говорить. Мы каждый день будем видеть друг друга в ноуте. Помнишь, как тогда, когда папа увёз тебя на море.

Семён Иванович говорил что-то не то, он чувствовал, понимал это, но остановиться не мог. Решение давно уже принято, билеты куплены, сначала до Москвы на поезде, потом самолёт и снова поезд. Билет на послезавтра лежал в кармане. Зашёл в кассу перед тем, как идти в садик за внучкой. И Светлана ждёт. Наверное, продукты к столу закупила, чтоб печь, варить, жарить для гостя долгожданного. Разведала, хитрюля, что любит.

Они познакомились через интернет, и как-то так случилось, что их длинные душевные разговоры стали для него вдруг потребностью, и само собой пришли эти мечты — ехать, не то, чтобы начать жизнь заново, а, скорее, пристроиться к тихой гавани и до старости плыть по реке времени к единому, но мощному водовороту смерти. Семён Иванович принимал решение, не то, чтобы сразу, не впопыхах. Семья сына его не тяготила: своя комната, пенсия, внучка, к которой прикипел всей душой.

Но он также понимал, что в доме без него будет свободнее, просторнее, вольготнее. И Мариша скоро подрастёт и не так ей дед уже будет нужен и интересен. Всё это он взвешивал долгими бессонными ночами и тогда написал Свете: «Еду. Встречай!» Там засуетились, обрадовались, захлопотали по-женски взволновано.

И он погрузился в предстоящие юридические хлопоты. Узнавал, как оформить брак, чтобы всё по-человечески. Не понимал он, как и многие из его поколения, гражданских браков. Было в этом что-то стыдное для Семёна Ивановича. Непривычное, неловкое, даже греховное. Всё было уже взвешено и разложено по полочкам, решено, оговорено с сыном и невесткой, не было только Мариши на этих полочках, она в его уме стояла особняком. Думал, как-то всё прояснится, обходил осторожно этот разговор до последнего.

И вот сейчас он понял, что к этому самому главному для него разговору так и остался не готов. Он посмотрел в ясные глаза внучки и вдруг увидел, что не поднимет душа этой разлуки. Не сможет переступить хрупкий, но уже устоявшийся, и, в общем-то счастливый, мир их жизни.

В кармане он нащупал билет и скомкал его. Никуда он не уедет. Семёну Ивановичу вдруг стало легко и свободно. Словно он очнулся ото сна, сна, который придумал себе сам. И он рассмеялся:

— Мариша, вот что! Давай мы с тобой поедем в музыкальный парк. Помнишь, мы собирались? — он сделал паузу, уловив недоверие в глазах девочки. — Помнишь, я обещал тебе? В воскресенье и поедем. Что у нас сегодня? Среда! Значит, через три дня.

Пальцы крепко сжимали комок бумаги.