8

Дмитрий Орехов (Дима) страшно боялся всяких сложных инструментов, машин, приспособлений, техники и т. п.

Все, что возможно, даже тяжелое, он старался грузить вручную, толстые доски пилил ручной ножовкой и т. д… Нет, не подумайте ничего такого… Конечно, он все умел. И, более того, он когда-то в техникуме учился. И не маниакально-идейное это у него было. Он не самой техники боялся. Он боялся, что она сломается вовремя его работы, и у него из зарплаты вычтут.

Вася Горохов познакомился с ним, когда поступил поработать в сестричество во имя Св. Игнатия Ставропольского, в Марьиной роще рабочим - «конюхом, поваром и плотником».

Нет не поваром, конечно, поваров (поварих) там без него хватало. И готовили они все более чем очень хорошо. И не конюхом. Лошадей в сестричестве не было. Так что был он там просто «рабочим».

Дмитрия Орехова мама в детстве назвала Эдуардом (Эдиком), и вначале это ему даже нравилось…

А как мать с ним поступила, ему не нравилось.

Когда она его родила, ей совершенно некуда было его девать, и неизвестно было, что с ним делать…

Он рос и воспитывался то в одном, то в другом интернате в разных концах нашей родной и необъятной, где-то крестился с именем Димитрий (кажется, в честь Димитрия Солунского), тогда-то ему и разонравилось его первоначальное имя Эдуард, «потому что оно «неправославное».

В довершение всех радостей он оказался без жилья, и мотался, где попало, не опускаясь, впрочем, до совершенного бездомничания.

Эта беда в конце концов и привела его в сестричество.

А там все особенно располагало к осторожному обращению с инструментом: штрафовали за все и вся.

Трапезную в сестричестве украшало множество плакатов и плакатиков с цитатами и изречениями Св. отцов, а так же ныне здравствующих церковных писателей и подвижников. Один плакатик особенно вдохновлял, утешал и радовал. И здравостью мысли, и ясностью ,и красотой и лаконичностью слога:

«ЗАПРЕЩАЕТСЯ ЗАПРЕЩАТЬ»

Подписано было: Игумен Сергий (настоятель храма, духовник сестричества).

И словно в тон ему по всем зданиям и помещениям сестричества, доступным простым смертным, рабочим и прочим, (в остальных Горохов не был, но, видимо, и там тоже) были расклеены объявления на разные темы, но с неизменным началом:

«ЗАПРЕЩАЕТСЯ…»

«Запрещается оставлять открытой данную дверь. Штраф 100 рублей»

«Запрещается» еще чего-то, не помню чего, и сколько штраф, но с прибавлением: «В случае необнаружения виновного штрафуется весь персонал…»

«Запрещается включать в сеть две ванны (для плавления воска) одновременно. Штраф 500 рублей»

Зачем это-то? Не проще ли, наивно думал Вася, написать, что от перегруза сети может выбить предохранители? И три восклицательных знака поставить… И никто не станет одновременно включать… Зачем?

А этот Дима, который раньше был Эдуардом, перед поступлением в сестричество около года провел в одном из монастырей на Волге. В Сызрани, кажется. И там он научился многим вещам и шуткам, в том числе и не совсем хорошим. И за одну шутку Горохов однажды чуть его не убил.

Он шел, таща газовый баллон. Пустой, правда, но все равно, тяжелый. На пути его встретился Дима и диким голосом закричал ему: «Осторожней!»

Вася испугался, остановился, едва не выронил баллон, едва сам не упал с ним вместе, поскользнувшись на мокрой доске.

- Что такое?

- Осторожней, - уже спокойней, и радостно улыбаясь, - объяснил Дима, - нимбом за угол не зацепись…

(Это, если кто не понял, такая идиотская монастырская шутка, означающая в данном случае, что он, Василий Горохов, мыслит себя настолько святым, что предполагает у себя над головой сияние.)

И несколько минут спустя, уже успокоившись, Горохов понял, что в порыве безумного, дикого гнева, охватившего его, действительно готов был убить Диму. Просто поднять с земли железную арматурину и ударить по голове. Ему стало страшно.

Господи, помилуй! Дима, конечно, дурак, но я-то, выходит, еще глупей, если так на дурака рассердился…

Дима в Сызрани жил… То есть, монастырь, в котором он жил, находился в Сызрани…

Горохову почему-то вдруг очень захотелось поехать в Сызрань. Во-первых, Волга… Во-вторых, просто интересно…

Я ведь ничего не знаю об этом городе… Знаю только, что это на Волге… Знаю, что при предыдущей советской власти там был единственный (или самый главный) в Союзе сажевый завод.

Жгли газ: получали сажу. Ценный продукт. Официально называется «техуглерод»…  Может, завод и до сих пор есть… Работает… Сажу делает… Техуглерод… Ничего не известно…

Марьина Роща, сестричество…

Что-то там еще запрещается.

Горохов хотел было вспомнить, что именно, не смог и лег спать.

9

Изо всех наших болезненных подорожаний минувших эпох для многих людей особенно болезненно оказалось подорожание транспорта. Общественного, городского. В сотни тысяч раз.

При этом некоторые люди умели преодолевать турникеты метрополитена без билета, а другие не очень.

Естественно, страшные цены на проезд болезненно обсуждалась.

Говорили об этом и в курилке на складе печатной продукции возле станции Тестовской (Горохов и там успел поработать).

… Раньше было дешево, хорошо. Теперь стало плохо, дорого…

Полтора десятка мужиков, комплектовщиков в грязноватой одежде, сидели за одним большим столом, накрытым газетами с кроссвордами: больше на всем огромном складе никакого хотя бы относительно отапливаемого помещения не было.

Сам не зная, зачем, от холода, может быть, Горохов встрял в единодушный хор про дороговизну проезда и про безбилетный проезд в транспорте:

- А когда-то и в метро контролеры ходили. По вагонам. Билеты проверяли.

Ему не поверили.

- В самом деле. Было такое. Это, когда первую линию пустили: от Сокольников до Парка... В тридцать каком-то году. И многие просто так, не выходя, туда-сюда катались, им нравилось под землей проезжать, и по вагонам ходили контролеры, проверяли билеты: в ту ли сторону у проезжающих билет…

- А ты откуда знаешь? Сам видел? Тебе лет-то сколько?

- Да, нет. Сам, конечно, не видел. Рассказывали.

- А… Рассказывали…

(Продолжение следует)