Проза

(послание в голубой бутылке из мрамора)

Город на дне океана был еще более сказочным, когда стало снова возможно ощутить его дыхание. Он пах морем. Весь. Целиком пах морем и морским. Как будто бы ракушки вросли в мостовые, а в легкие поступал кислород без какого-либо ограничения, как из спасительной подушки, и было снова неведомое, ниоткуда взявшееся наполнение счастьем. Счастьем, которого вдруг стал так много, что его уже невозможно было вынести. Счастье было в каждом мгновении. Острое, незнакомое, совершенно непереносимое.

На полу этого города была мозаика – мраморные небольшого размера плитки, на подобии тех, что были в Древнем Мире или Риме. Было странно идти по ним и совершенно не спотыкаться, а лететь, чуть оторвавшись от поверхности, слегка ее касаясь. Там было еще очень много кафе в этом городе, где-то наверху, на горе, даже не кафе над океаном, а ресторанов или харчевней, в старых каменных, облупленных зданиях, каким его видели моряки Колумба. Они точно здесь были, тогда и сейчас, ведь здесь все было по-морскому, даже французская булочная, где парень в кепке, как бывает только на фотографиях из старых парижских журналов, грозно не давал купить кофе без очереди, терпеливо и от всей души выбирая круассаны и должного размера булочки для обшарпанного в потертом кожаном пиджаке негра и усталой креолки. Ждать пришлось полчаса. Криво усмехаясь про себя и исподтишка поглядывая на чашки, которые мыли тут же, в специальной машине, хотелось спросить, «а чисто ли», но что-то там же, внутри подсказывало, что это портовое кафе – совершенный Париж и лучше не бывает. Откуда было это знание, от Рембо или фильмов о нем, или от собственных воспоминаний, когда все-таки удавалось один раз за поездку зайти в кафе у Монмартра, я не знала. Но вкус кофе и круассана был такой, что передать восторг было снова невозможно, как и ощущение, что я выпала из своего времени и влетела, вошла, попала во время кого-то еще.

В городе стало тепло. А потом снова – счастливо. Я даже не могу объяснить это новое для себя ощущение. Особенно было счастливо от того, что как будто бы снова можно было идти по дышащим морем улицам, как по дну океана. Рыбы разговаривали вокруг, а та, та которая разговаривала со мной вдруг прильнула к груди и опять так все внутри всколыхнулось и затрепетало, что стало казаться: так вызывающе трясло в самолете не напрасно.

Я тогда даже не испугалась. Трясло дико и неожиданно, как я знаю (и помню по перелету на Гаваи) часто бывает над Атлантикой, но в любом случае: ничего нельзя было изменить.

Я вспомнила, что нужно было написать книгу про Экзюпери. Комментарии. Я обещала. Про «Маленького Принца», и другие, романы и повести, ну, как обычно. Биография оказалась потрясающей совершенно. Он летал над Сахарой, работал в Аргентине, еще до войны. Между статьями об Испании, и перелетам в Германию (где его останавливали прямо на летном поле, а он говорил, что летит отобедать с атташе по вопросам сообщения и мирного урегулирования), он даже ездил в Россию, где сделал в какой-то момент репортаж о самолете «Максим Горький», который был оснащен в те времена, как Боинг или космический корабль, но который, по странному стечению обстоятельств на следующий день разбился, а Экзюпери, не полетев в тот раз на этом огромном советском «Титанике», - спасся.

«И когда летал Экзюпери, также падала листва в садах» … «И придумать не могла земля»… «Как прожить мне без него, пока он лета-а-ал». «Лета-ал и-и лета-ал, и все звезды ему отдава-а-ли. Свою. Неж-ность».  Он ведь был, оказывается, совершенно неустрашимым пилот. Знал всех писателей, кстати, и, конечно, дипломатов, политиков, сюрреалистов.

А в кафе, уже до поезда, на вокзале снова дали очень маленький кофе в чашечке, и снова запахло океаном и лавандой. Я почему-то даже сейчас, в аэропорту Порто, сижу там, где объявлен рейс на Париж. Я так хорошо его помню.