Проза

Когда она встретила и полюбила его, она сразу поняла, что не только пощады не будет и мира, но вообще все хорошее в ее жизни закончилось навсегда.

Не простят. Не простят никогда. Ни боги, ни люди, ни звери, не птицы. Боги всегда найдут за что не простить, звери и птицы – тоже, а люди, как водится, не простят за то, что… Здесь она делала над собой усилие, чтобы не думать дальше. Когда вдруг случилось то самое, о чем многие женщины так страшно мечтали, наблюдать со стороны за этим оказалось просто невыносимо. Ни мужчинам, ни женщинам. Если несчастья и беды, детей и мужей окружающие прощали, но увидеть воочию реализованные неземные чувства стало не просто непростительным пороком, но багровым знаменем, которое дразнило соседей, знакомых, первых встречных и даже бомжей на улице.  

Все, что существовало до этого, обыденная жизнь, работа, встречи, друзья, все это не то, чтобы кануло в лету и потеряло смысл, нет! Оно для нее просто оказалось бледным подобием жизни, странным отблеском всего того удивительного, что было связано с тем счастливым моментом, когда она, наконец, встретила его и видела – вновь.

Он был красивым, веселым, молодым, необыкновенным. Искристый смехом, благородный, смелый, успешный и умный. Набор качеств был столь ошеломляющим для окружающих его, что все его коллеги по работе, близкие родственники и случайные знакомые, завидя его, улыбались до ушей, а потом долго-долго рассказывали ему все о своей жизни, как на исповеди, надеясь, что каждую их проблему, включая недавнюю ссору с мужем, низкую зарплату и непонимание законов бытия, он сразу же разрешит в долю секунду.

Таким она увидела его в тот счастливый момент на автобусной остановке субботним утром, когда он выслушивал очередную историю, терпеливо, склонив голову к бодрой, хорошо одетой женщине, которая тараторила ему что-то о своем, с видом главного врача столичной больницы.

Что изменилось в ее жизни? Познакомившись с ним, она, соответственно, стала обращать внимание на все на свете, на то, что раньше не замечала. Стала снова общаться с друзьями и даже соседями, одеваться по последней моде, вовремя стричься, не есть мяса, ездить на отдых, видеть сны и даже краситься по утрам, перед тем, как нырнуть в метро и помчаться на работу.

Ожидая их встречу на следующее утро (сначала на автобусной остановке, где познакомились, а потом уже в городе, в одном городе, где, оказалось, они жили, не дальше не ближе, в соседних домах), она с радостью понимала, что время останавливалось или замедлялось теперь по своим собственным законам, внутри горел странный костер, небо казалось малиновым, а в животе прыгали попугайчики, лягушки и кузнечики, и расцветал небывалый сад счастья в виде тепла во всю грудь и кислорода в нос наподобие нашатырного спирта, который вам было положено прыскать в детстве, или вы ударились, увидели во сне черта, или ваша мама в далеком детстве вдруг совершенно спятила, поссорилась с папой и купила на все деньги, причитавшиеся на отпуск целый автомобиль, который и припарковала прямо у парадной, гордо проследовала мимо разъяренного папы. (В общем, как рецепт спасения на все случаи жизни).

Как он относился к ней, она даже не замечала особенно. Не было времени. Да и было почти что – все равно. Сперва целые двое суток готовилась к их встрече, одевалась, думала, что скажет. Потом целый день сидела как вкопанная, недалеко от его картинной галереи, и все перебирала в памяти возможный ход их разговора, а потом еще два дня приходила в себя, вспоминая каждую минуту их общения.

А потом случилось … Нет, не самое страшно. Самое интересное. Превращение. Чудо. Как будто бы все вокруг вдруг стали желать ее общества. Каждый встречный предлагал теперь стать лучшим другом или знакомым. Обязательно – на всю жизнь. Обязательно – прямо сейчас. И обязательно – только с ней.

 А она? Она совершенно этот факт теперь игнорировала, как будто такой любви, такого внимания не желала и не хотела никогда. Как будто бы он точным попаданием дротика надолго занял это место рядом с ней, и такого другого уже быть в ее жизни не могло, и никого другого быть не могло.

Было невозможно даже подумать о том, что его можно было кем-то заменить, хотя бы на одну секунду. Видимо, раскрылось в ней все то, что дремало, все то, что не было раскрыто другими раньше, или наоборот – долгое время было скрыто, дремало. Как будто бы стала она для себя и для всех других теперь безумно привлекательной.

Она даже не могла себе представить до какой степени теперь все встреченные ею люди хотели немного этого счастья ее внутреннего состояния. Как будто бы выпить это счастье хотели, стремились, чтобы она поделилась тем, что досталось ей так неожиданно, внезапно, в таких больших количествах и при таких странных обстоятельствах.

А люди эти, знакомые и не очень, очень часто хотели его, это счастье, отнять. Почти на силу.  Требовали, кричали. Бывает, сидит она в поликлинике, улыбается, думает о нем, и вдруг к ней кто-то подходит и в ухо кричит: «А, ну, иди отсюда!»    

Вставала она рано утром и бежала на работу. Чувствовала свое обновление, как будто бы внутри тело за несколько дней стало другим, как будто бы душа раскрылась чему-то светлому.

– Ты такая странная, – говорила ей лучшая подруга, почти кричала. – Когда любят, знаешь, ведь хотят всем поделиться, отдать это счастье другим. Не то это все.

«Ничего себе», – думала она. «Да ничего подобного! Не могу уж совсем святой-то стать!»

– А я совсем не хочу делиться! – честно говорила она, как будто бы детектор лжи в который раз сама перед собой проходила.

- Хочу убежать от всех! - говорила она все той же лучшей подруге, а про себя в который раз думала, что готова теперь терпеть все, что угодно, и от кого угодно, только бы он – был, существовал, радовался, хоть здесь, хоть там, да где угодно!

А потом…. А потом она вдруг поняла еще одну вещь, и на этот раз, вернее, в который раз – все-таки, наконец, испугалась. Усомнилась. Она поняла, что ужасно не хочет теперь просто так влачить свое существование, болеть, умирать, страдать, скучать.

Больше всего теперь ей, если честно, не хотелось умирать. И ей было так странно, что такое долгое время она жила и терпела все жизненные компромиссы и совсем не ценила каждую секунду своей жизни. Все ей говорили, что нужно терпеть жизнь, ее преодолевать, что иногда бывает, а иногда – нет. Что нужно обязательно смиряться. И ждать, ждать, ждать, пытаясь в который раз пробираться сквозь суету и серую монотонность. Так долго терпела она все эти компромиссы, что, казалось, уже вся скрючилась к моменту их встречи, как заболела, смирившись со своим каждодневным несчастьем, мрачностью и предсказуемостью – у всех так.

А он? …. Он пришел как из сказки и все этот изменил в один миг показав, что, когда идет дождь – радужно, когда болеешь – тепло и странно, когда нет денег – нет забот и еще лучше. А когда совсем нет надежды – плохо спала и через секунду будет просто прекрасно.

Снова и снова думала она вечерами, как бы ей сохранить силы, чтобы ему … все отдать, все сделать. Ему, этому мужчине удивительному. Как девчонка, как глупая совершенно неразумная и сумасшедшая баба теперь чувствовала она себя, мысленно пытаясь определить, как снова с ним быть, как снова увидеть. И, главное, не просто так «с ним быть», а приносить какую-нибудь пользу. Ухаживать, обед готовить, стирать. (Последнее было самое смешное, потому что даже в году ее юности, в студенчестве, работу по дому делал кто угодно, но только не она). Только бы позволил. Только бы судьба позволила.

А мир вокруг показался страшным. Совершенно жутким с его законами и людьми, такими обыкновенными, которые, как казалось ей теперь, хотели, буквально норовили откусить кусок ее мяса, сожрать заживо, выпить всю кровь до остатка.

А она хотела теперь не потакать им, а себя, наконец, сохранить, чтобы снова, как ей теперь казалось, увидеть его, и вновь это первое чувство их встречи испытать. Это необыкновенное ощущение счастья, как в детстве. Видеть его вновь. И радоваться обретению себя.

Обычно как в таких ситуациях бывает? Бывает хорошо с кем-то, а потом сразу – раз, и – плохо.  Так она думала. И бывает это, когда лет пятнадцать. Потом – опять хорошо, но тоже – ненадолго. Потом опять… Человек ведь инстанция нестабильная, неопределенная. Не может он долго быть счастлив и доволен. Ругать потом хочется все на свете, страны пребывания, своих родственников.

Люди ругают, болеют, забывают все хорошее, или опять – вспоминают. Но быть все время в состоянии гармонии, разве так бывает, думала и думала она, сомневаясь, не привиделось ли ей все это во сне.

В какой-то момент она стала думать, что заболела или с ума сошла. Потом стала думать, что ее посетили инопланетяне. Потом еще что-то ей стало казаться такое несуразное.

У нее, ужас-то в чем… У нее так получилось, что все вдруг встало на свои места. Как будто бы сомкнулось, стало родным, добрым, милым, прелестным. Все друзья вокруг уставали, когда уставали – плевались, когда не плевались, хотели – нового, когда разочаровывались – опять сомневались. А она теперь как дура припадочная улыбалась целый день напролет и летала.  

– Ненормальная, – говорила ей все та же лучшая подруга. Уже теперь каждое утро звонила с утра, чтобы удостовериться, не умерла ли она. – Скучно с тобой.

– Почему? – спрашивала она.

– Потому что … – твердо и утверждающе повторяла подруга, не зная, что сказать дальше, как корчилась от боли на том конце провода.

А потом она все-таки заболела ненадолго. Случилось это совершенно внезапно, никто и не ожидал. Не пускала ее судьба на встречу с ним. Дома все простыли. Потом на работе каждый отпрашивался в отпуск. Потом еще что-то. Не могла она с ним видеться, в общем. И не могла существовать спокойно, все время что-то ей чудилось.

Вдруг виделось, что оборотень она теперь, в зверушек разных превращающийся, бесами одержимый. Вспомнила она как-то под вечер одну историю, которую ей рассказывали сто лет назад, еще в школе, о том, как когда-то в юности одна девушка так в парня влюбилась, что жить без него не смогла. Все бегала-бегала к нему, как припадочная на свидания. Школу забросила. Соседи удивлялась, кто-то смеялся. Мать не обращала внимания, а отец сначала не знал, не замечал, так ничего и не делал. А как узнал. так начал так стращать, мало не показалось. Дескать, мало ей лет, ничего она не знает в жизни. В общем, когда в очередной раз время пришло бежать к мальчишечке своему, взял он и закрыл дверь квартирный на замок. А она потыкалась в дверь, потыкалась, да и сиганула в окно с пятого этажа.

Вспомнила она эту историю из детства, передернулась, слава Богу, что так давно и неправда. 

«Ромашенька! Я ничего тебе не рассказала. Не успела. Я так этого боюсь иногда. Вдруг я заболею, и сразу — умру, и не успею тебе ничего рассказать? Я ведь обещала. Тогда все обещала, обещала. А вдруг я тебе уже все рассказала, и больше ничего не знаю? Хотя нет. Разве можно подумать, что я тебе хоть что-то интересное когда-то рассказывала или вообще что-то рассказывала? Это ты мне всегда все рассказывал, и так спокойно, так удивительно меня слушал… Разве меня кто-нибудь так слушал когда-нибудь? Нет, вот, правда, никого нет на свете, такого красивого, удивительного и доброго. Ты совершенно особенный. Как же я тебя встретила?»

А потом она снова ехала к нему в гости. В автобусе, потом в поезде. В вагоне громко объявили, что, если пассажиры увидят что-нибудь подозрительное, они должны об этом моментально доложить начальнику поезда. А на станции, в маленьком городе на севере, где она пересаживалась на другой поезд, опять объявляли тоже самое. Не совсем. Несколько раз, и уже совсем по-другому сказали (хотя, по сути, тоже самое): «если вы увидите —  что-то «не так», вы обязательно нам скажите»!

«Или не говорите. Или – как хотите», подумала она.

Счастье – состояние не совсем нормальное для жизни, конечно. Что там говорить. И бывает оно легким и беззаботным только в юности. В счастье человек как слепой делается, совсем ничего не видит, не слышит, как в тумане живет, сонным ходит. Не видит плохое, а его состояние как небывалое что-то. Особое, странное, светлое, ни на что не похожее. Ребенок ведь тоже радуется жизни, опыта не имеет.  Ребенок, что взрослый без опыта.

«Интересно, а оборотни легко проходят детектор лжи»? – подумала она вдруг, когда уже почти подъезжала к нему. – «Ведь у них нет крови, а если и есть, то черная она совсем. Может быть, и нервов нет»?

Как подумала, сразу на нее несчастья одно за другим посыпались. Одно за другим. Пошла она совет спрашивать. Сначала к знакомым, потом к родственникам. Даже в церковь заглянула. Ответы получала, да все как-то мимо. Потом она уехала в другой город, потом еще в один на месяц перебралась. В общем, целый год колесила, а потом снова домой вернулась.

Встретилась с ним, как обычно, и как будто бы снова, заново поняла, что все хорошо у нее, что ничего не нужно менять больше.  Так и жила теперь пока, наконец, не смирилась со своим долгожданным счастьем.

Так с ним теперь и существовала, никому не рассказывала больше, ни подругам, ни друзьям. Лишь изредка, бывало, как раньше, просыпалась ночью и себя щипать начинала, или окно раскрывала в ночь, чтобы глотнуть морозного воздуха, поговорить с луной, и еще раз проверить – сон ли это или явь, бред или реальность. Обманывает ли она себя, или взаправду.

Так однажды она распахнула окно и долго-долго смотрела вниз, на заснеженную улицу. Так долго смотрела, что заморозилась совсем, и простудилась. От этой простуды стало даже как-то легче. Как будто бы вновь поняла, что счастье настоящее, сильное, человеческое и вынести-то сложно, не только о нем рассказать.