Проза

Случилось так, что одним зимним утром жители города Санкт-Петербург узрели на Дворцовой площади странный предмет серебристого цвета, который нахально расположился прямо рядом с Александрийским столпом. Более всего этот предмет был похож на глыбу льда, но только идеальной геометрической (прямоугольный параллелепипед) формы.  Высота параллелепипеда была метра полтора, одна из сторон была длиною в три метра, другая –  четыре с половиной. Все видевшие этот странный предмет недоумевали и задавались вопросом: что он тут делает и в чем его предназначение?   Однако главные недоумения были еще впереди, ведь вскоре выяснилось, что властям города о появлении на площади данного предмета известно ничуть не более, чем обычным жителям. Думали, что, может, директор Эрмитажа прояснит ситуацию (возможно, это скульптура некоего современного художника), но и он оказался в полном неведении относительно всего происходящего. Дальше – хуже. Оказалось, что нет никакой физической возможности каким-то образом сдвинуть этот серебристый параллелепипед с места. Он просто словно бы вмерз в площадь. Также не было никакой химической возможности взять пробу материала, из которого он был сделан. Металл не металл, лёд не лёд, - черт знает что такое!

 В общем, прямо на наших глазах происходило нечто хотя и в  высшей степени странное, но и очень заманчивое - сенсационное, одним словом.  Ученые недоумевали, публика глазела, место оцепила полиция и все ждали, что же будет дальше. Сам предмет при этом окрестили «Куб с Дворцовой», хотя и был он параллелепипедом, а не кубом, но что такое куб помнят все, а что такое параллелепипед – только те, кто еще учится в школе (к тому же «параллелепипед» - слишком громоздкое слово, чтобы превратить его в прозвище).

Прошло некоторое время и было замечено, что если положить на данный «Куб» какой-нибудь предмет, то кое-что происходит. По серебристой поверхности Куба  словно бы начинали  переливаться  едва-видные глазу волны, а  сам Куб начинал издавать звуки, напоминающие сканирование –– как будто бы он как-то воспринимал, или обрабатывал, или еще можно сказать - «считывал» предмет. «Сканирование» это продолжалось ровно минуту, по истечении которой рядом со «сканируемым» предметом образовывалась белая область наподобие экрана, а в этой области появлялись черные цифры.  Первым предметом, положенным на «куб-сканер», стала обычная деревянная доска. Отсканировав ее, Куб выдал число 0.0. Что это должно было означать - совершенно непонятно. Потом на Куб положили какую-то книгу и получили число 37.3. Опять непонятно.   

Дальнейший месяц прошел под знаком эксперимента: «Положим  что-нибудь на эту чертову штуковину и посмотрим, что будет». Что только на Куб не клали! Камни, книги, картины, предметы мебели и одежды, статуэтки,  драгоценные металлы, научные приборы и бытовую технику,  а один раз, кажется, даже положили канализационный люк – уж зачем, хоть убейте, не знаю. «Чертова штуковина» добросовестно «сканировала» все ему предложенное и выдавала какое-нибудь число, причем, как вскоре было замечено: от ноля до ста. Итак, вроде бы кое-что прояснилось, хотя  значение этого числового разброса тоже было непонятно.   Естественно, нашелся  и один шалопай, ко всеобщему ужасу забравшийся на Куб и добросовестно им «просканированный», впрочем, с нулевым результатом. Вообще, как выяснилось, куб-сканер отказывался «сканировать» живые существа, а реагировал только на неодушевленные предметы.

Прорыв произошел, когда один человек (его имени так и не удалось установить, в виду того, что претендентов на сделанное открытие примерно миллиард) высказал предположение, что «Куб  с Дворцовой» определяет точную художественную ценность положенной на него вещи – по шкале от ноля до ста. У доски не было никакой художественной ценности, поэтому ноль остался нолем. Положенная затем книга какой-то ценностью уже обладала – и не просто какой-то, а ценностью в 37.3 балла по сто-балльной шкале. Данную гипотезу стали проверять и оказалось, что она до странности похожа на правду. Так, например, положив на Куб книгу с несколькими пьесами Шекспира получили не одно, но  несколько чисел (причем сколько было пьес, столько получилось и чисел) и все эти числа, кроме одного (к сожалению, запамятовал, какой именно пьесе соответствовала относительно низкая оценка), были чрезвычайно высоки. Также и  разные издания одной и той же книги получали  одинаковые «оценки» - из чего ясно следовало, что оценивается именно содержание,  а не, скажем, обложка книги.  Далее, «просканировав» ряд картин из находящегося рядом Эрмитажа, получили высокие оценки: от 50 до 95, а взяв для сравнения несколько уличных картинок с Невского проспекта -  получили числовой разброс от 1 до 10.

Правда, тут произошел казус, мгновенно выявивший огромную потенциальную силу сделанного относительно природы таинственного куба-сканера открытия.  Один никому неизвестный художник подкинул на Куб свою никому не нужную картинку, а тот возьми, да и выдай: 77.3. Сначала было посчитали, что этот случай доказывает, что выдаваемые Кубом числа означают нечто иное, а не точно-измеренную художественную ценность, но затем как-то так оказалось, что все вдруг начали восхищаться до сих пор незамечаемой картиной, а уже вскоре ее не считали иначе как шедевром. Естественно, возник вопрос: а не под воздействием ли авторитета «Куба с Дворцовой» все вдруг увидели до сих пор утаенную от глаз Красоту и есть ли она в действительности? Но легенда уже родилась и ничто не могло переубедить «верующих». Тысячи непризнанных художников ломанулись к кубу-сканеру в надежде на объективное художественное признание…

             Далее сам я превращаюсь в Джанни Родари, а сие повествование, соответственно, превращаю в сказку с тремя концами.

Конец первый (утопический)

Прошли годы и волшебное свойство «Куба с Дворцовой» уже ни у кого не вызывало сомнений – он несомненно показывал точную художественную ценность положенной на него вещи. Данное свойство полностью изменило художественную жизнь на планете. Всякий художник, будь то автор картины, книги, фильма или музыкальной мелодии[1], имел право на то, чтобы один раз в год вынести свое творение на суд Куба-сканера. Так полностью исчезли как проблема признания, так и проблема сравнения. Никто более не мог принимать художественно-плохое за хорошее и художественно-хорошее за плохое; никто более не мог с пеной у рта доказывать, что его творение лучше или хуже другого. Как указывал Куб – так и было. Кое кому данная ситуация казалась скучной (скучно наверняка знать, что некое произведение искусство хорошо или плохо – и насколько именно хорошо или плохо), но определенно не самим художникам. Момент, когда готовое произведения выносилось на «суд» Куба стал даже еще более волнительным, чем ранее был момент выноса произведения на суд зрителя. Это был поистине страшный суд. Ведь даже если ранее зритель не принимал нечто сделанное художником, тот всегда мог утешиться тем, что зритель просто его не понял, но объективность Куба совершенно исключала такую возможность. Правда, разумеется, все равно «непризнанные Кубом» художники говорили, что «Куб врет», но их работы подсказывали обратное. Некоторые художники попросту боялись выслушать вердикт и отказывались выносить свои творения на «страшный суд», но вскоре они были обязываемы сделать это по закону. Отныне ни одно произведение искусства, не прошедшее «проверку Кубом», не считалось произведением искусства. Многие называли такую ситуацию «тиранией Куба», но вот незадача – общий уровень творчества несомненно резко вырос, что отмечалось всеми мало-мальски не слепыми в художественном отношении людьми. Оно и неудивительно – хочешь-не хочешь, но художник отныне обязан был стремиться не просто к Высокому, но – к Высочайшему! Высшая из возможных поставленная планка (100.0 как недостижимый, но притягивающий идеал стремления) порождала и самые высокие из возможных художественные результаты.

И расцвело творчество и цветет оно до сих пор, чему является свидетелем и автор данной истории. А Куб этот, разумеется, был послан на Землю самим Аполлоном – покровителем искусств.  Так он теперь официально и называется – «Дар Аполлона»[2]. И вместо императора Александра столп на Дворцовой площади с некоторых пор увенчивает фигура божественного дарителя, а сам столп называется Аполлонийским:)

Конец второй (реалистический)

И явились художники, и посыпались цифры, и запутались люди. Не могли они прийти к согласию ни относительно оценок, выдаваемых Кубом после «сканирования» признанных всеми шедевров (а некоторые из этих шедевров вдруг получили куда более низкие оценки, чем это предполагалось), ни, в  еще в большей степени, относительно оценок современных работ. Признанные современные творцы прямо отказались «проверяться на Кубе», назвав это все «лотереей, в которой выигравший вместо денег получает бумажку с нарисованными на ней цифрами». Оно и понятно, когда ты уже признан, не хочется ставить под сомнение достигнутое. Опять-таки признанным мастерам не хотелось уверяться в том, что их мастерство, возможно, лишь бледная тень подлинного Мастерства. А тут еще интеллектуалы со всего мира, собравшиеся на специально созванную конференцию, призванную разрешить вопрос: «Как некий оценочный критерий в принципе может считаться объективным?», сошлись на том, что никак. «И вообще, - говорили третьи - ведь то, что выдаваемые «Кубом с Дворцовой» числа имеют отношение к художественной ценности – это только гипотеза, правда, красивая, но абсолютно недоказуемая». Как следствие, вскоре было принято решение, запрещавшее использовать таинственный серебристый куб-сканер в целях оценки художественных произведений. А через несколько дней после принятия этого решения Куб вдруг взял да исчез. Никто так и не понял – зачем он вообще появился? И только признанный благодаря Кубу художник утверждал, что это был дар самого Аполлона, но человечество  оказалось недостойно этого дара. Данную теорию посчитали красивой, но, опять-таки, естественно, совершенно недоказуемой.

Конец третий (философский)

Прошли годы и волшебное свойство «Куба с Дворцовой» уже ни у кого не вызывало сомнений – он несомненно показывал точную художественную ценность положенной на него вещи. Но вот однажды появился писатель, написавший удивительную книгу, - однако книга эта получила от Куба удивительно низкую оценку, так что ни одно издательство не хотело печатать ее. Но ценители литературы продолжали утверждать, что книга великолепна и она распространялась так, как и ранее распространялись запрещенные цензурой книги. Никто эту книгу не издавал, но все ее читали. Потом появилась еще одна такая книга, потом еще несколько картин, музыкальных мелодий и фильмов. В общем, родилось непризнанное Кубом, но признаваемое ценителями искусство. «Выходит, и Аполлон, иногда, но может заблуждаться», - сказал в виду всех этих событий один философ. «Нет, выходит, что люди упрямы и не хотят  признавать своей слепоты», - сказал другой. Завязался жаркий спор, в результате которого было заключено следующее пари: «Если непризнанные Кубом, но признаваемые людьми произведения искусства и через пятьсот лет будут в таком же почете, как сегодня[3] – то тогда прав первый философ, а если нет – то второй». Пари это было заключено  лет сто тому назад, так что для выяснения истины осталось подождать всего лишь еще лет четыреста:)