Проза

Мумии не умеют предсказывать солнечные затмения, поэтому плоские люди на их саркофагах измеряют время сахаром и песком. Красные воины и жёлтые женщины с цветами или кинжалами по выбору держателей и жриц приветствовали нефритового императора. Им по ошибке стал профессор египтологии, маленький старичок, Баджин. Два сфинкса целовались во время коронации, а солнце эшелонами привезли из Эфиопии. Оборотни и боги взвешивали на весах способности его печени и души. Император Баджин сидел в библиотеке. Заря переходила от малины в клубнику. Окно выходило на замоскворецкий мост через Нил. Во время войны лучше всего пробить фронт врага, и если и это не поможет отодвинуть колонизаторов от наших берегов, то мы будем без зазрения совести аннексировать их мелких союзников по всему миру и бомбардировать атомным Ра. Если мир воссуществовал из Нуна, то хаос любой стихии подойдет для противления злу.

Сорок лет назад черноглазая стратегша познакомилась с Баджиным за чтением книги Асмана, причём за этим же столом религиозного отдела. Два студента читали переводы «Текстов пирамид». Сердечные чувства песочного юноши к девочке-манекену росли в пирамидальной прогрессии (см. «Интенции второй степени» проф. Баджина). Её образ навсегда стал сакральным. Из детского конструктора он собрал саркофаг, где засушил, так и не подаренные ей, жасмины. Ему мешал усатый хлыщ, который мог обедать с ней. Но всё изменилось. Фронт был прорван, промышленный потенциал души и идейная борьба прошли напалмом через сливочную липучесть коварного Сета. Сет больше не соперник. Она с Баджиным!

Они ездили в библиотеку вместе. Они сидели, держась за руки, на лекциях (это возможно, если он – левша, а она – мастер на обе руки), и он любил её больше, чем Египет. Со временем она стала фараоншей и советником по делам военной тактики. Тонкий политический психолог, она знала и эстетику плача по усопшим. Но она вдруг пропала, если и была когда-либо…

 Все это происки Снежных стран? – думал Баджин, – или только птицу я принял за женщину?  Была ли она оборотнем соловья? Где ты, моя нежность, моя кровь, мой невечерний свет, Шаната?  

Брамины и жрецы увещевали его забыть эти чёрные глаза и волосы, предлагали куртизанок и ведьм. Кто-то посоветовал съездить на карнавал в Венецию и даже выточил императору золотую маску. Но за всём этим, за этими словами, было что-то несоразмерно чуждое ему, иное понимание провидения, серый кирпич памятнику вымершим бабочкам. Их идеи не противоречили общественному принципу Маат, но и русско-египетский мат ему не противоречит. Придворный тролль по фамилии Мамелюкин был так хорош и общителен, что имел доступ к большинству телесных «сокровищ» желаемых им дам столицы. Тролль был богат и молод, активен как поршень или мотор. Баджину тролль, хоть и был ему другом, не нравился. Он, кажется, чем-то походил на Сета. Нет, как тролль он вести себя не мог, да и не хотел.

Баджин вопреки всякому здравому смыслу решил заняться солярным искусством или, по другому пониманию,  религией раскалённого алюминия звёзд. Он совсем, однако, не старался забыть при помощи этих трудов Шанату, а напротив искал её. Он передал дела войн троллю, назначив ему за это министерское жалованье, а сам удалился в его с Шанатой библиотеку. На каком слове она появилась в его жизни? Для составления молитвы нужно это слово! Только молитвой, переполненной страдания, духом и знанием Бога возможно повлиять на судьбу его извечной любви. Шаната и его личный Бог едины как совершенство. Совпадает ли совершенство с ответом этого совершенства? Ответ совершенства может быть только на молитвенный опыт. Чужие формулы Баджину не подходили, из его свободы происходил этот завет духовного творчества. Любовь отверзла ему очи на художественно прекрасное и нравственно справедливое, и теперь его путь был в отдаче этой любви. Все религии пели о любви, науки давали ключи её познания, а искусства продолжали её дело. Шаната танцевала на этой вечеринке культурных памятников, плавала в океане его мыслей и топила Баджина в себе. Текст за текстом её совершенство укалывало или чуть дуло на него. В меткой метафоре, в огне философской дерзости и красоты Шаната оставляла свои автографы…

Все сорок лет он составлял молитву. И вот она была готова. Там не было её имени, не было других богов или духов, обращение было спрятано за косвенным общим ритмом. Первое слово не было написано, оно было анаграммой выведено в других языковых формах. Ничего нельзя было прибавить или выкинуть. Это была нужная, необходимая молитва, слова жажды и тоски, мудрость и безумие. Там были целующиеся сфинксы, было солнце великой любви. Звук от её произнесения мог что-то нарушить в течении континуума времён, пески пустыни могли недобро взыграть,  поэтому императору соорудили зефировый храм. Однако зефировым храм был только на вид, – на самом деле всё здание было из альмандина. Были инкрустации ракушками и благовония осенних листьев волшебных кустарников. Неведомые рыбы плавали вдоль бассейна-алтаря. Только здесь можно было произнести молитву. Но в решающий день молитву похитил тролль, дослужившийся уже до генерала, и скрылся в неприятельской державе.

Баджин знал, что это продолжение тактики его Шанаты, но так как она выдвинула пешку, то и он не стал ходить ферзём. Это была игра, игра богов и оборотней. Племяннику своему Баджин поручил разыскать опального тролля. Племянника звали Блэйзом. Он был ещё студентом, но обладал  скромностью учёного и интуицией авантюриста, а также необычайной хитростью. Его поезд проехал в неприятельскую державу в тумане очередного затмения. Баджину нужно было докладывать о своих поступках на ежевечернем сеансе связи.

Баджин переживал, что тролль уже мог получить его Шанату, как получал сотни других женщин. Молитва могла быть испорчена. Вся жизнь катилась прахом. Но всё-таки это игра, и ход Баджина не вызывал в нём сомнений.

Как выяснил Блэйз, генерал тролль усиленно маскировался под человека. Он не стал вступать в заговор с лидерами вражеской державы, да и не мог бы. Тролль продолжал свою обычную жизнь, зарабатывал деньги и ублажал любовниц. Но зачем ему понадобилась молитва о Шанате, о какой-то Шанате, которую выдумал старый профессор египтологии, возомнивший себя императором, пустой труд этого неудачника Баджина? Просто хотел, может, отвлечь старика и вернуть его в так называемую действительность? А могла ли зависть обуять нашего тролля: всё-таки кто-то всю жизнь творил этот текст, и неужели он, обаяшка-тролль, не прочтёт хотя бы и за малую часть его состояния или репутации этот каменный слог Сизифа? 

Блэйз, впрочем, мало заботился о мотивах кражи, о составе всего преступления, просто нужно было вернуть дяде его молитву. Но как вернуть её, если тут не действуют указы Баджина, как проникнуть в апартаменты слащавого тролля – маленькую крепость из серого кирпича? Блэйз решил проникнуть туда тайком в качестве какого-нибудь уполномоченного лица.

И вот в один из зимних, снежных мелкой россыпью бриллиантовой пудры вечеров, Блэйз, получивший право и возможность врываться в дома простых граждан как срочный почтальон, прошел через ворота стены со смешными и нелепыми – в форме человеческих ушей – бойницами.  «Здесь ли живёт господин Мамелюкин?» – спросил Блэйз у статуи солдата. Статуя, повязанная цепями, показала на табличку: «Доктор экономической психологии Мамелюкин, приём с 9 до 14».

– На приём уже опадал, но живёт тролль тут же, – молча как бы пояснила

статуя.

          Блэйз поднялся на башню и постучал в стену тупика за винтовой лестницей. Стена, заметившая его форму почтальона, сгинула в сторону, обнажив богатое убранство комнаты беглеца, кутилы и вора. После весьма недолгих поисков племянник обнаружил бумагу, где была начертана молитва. Она лежала аккурат на столике около камина, будто её собирались испепелить. Блэйз чудом удержался оттого, чтобы не прочесть; сунул в карман и вышел. Стена закрыла комнату. Статуя во дворе пела военные мотивы.

-Вы, я надеюсь, доставили письмо?

-Да, а что же?

-Просто я люблю, когда каждый выполняет своё дело несмотря ни на что, у каждого должна быть обязанность.

-А в чём собственно дело?

-Вашего тролля съел крокодил.

-Как? Что?

-Просто как-то дома у него оказался крокодил, пожрал вашего Мамелюкина, ну, и как водится, пропал. Об этом мне сказали картины, которые вынесли на реставрацию.

Блэйз обо всем рассказал Баджину. Баджин сразу догадался, что это был за крокодил. Это бог Себек возник на его прочтение молитвы. Хотел Шанату, а явился покровитель крокодилов! Вот что значит пользоваться чужими магическими формулами…

Баджин отрёкся от власти. Молитву он читал шёпотом. Вся процедура заняла минут пятнадцать. И друг он оказался молод, каким был в день знакомства с Шанатой, а она была рядом и смотрела на него любящими, полными слёз и радости глазами. Молитва сработала!

Они познали счастье, вместе прошли сквозь невзгоды. Она научила его играть в шахматы.  Они поселились на берегу Нила  и жили тем, что делали свечи. Шаната Баджина была мудрой женой.