Проза

 

 

 

Маруся была тихой и скромной девушкой. Ну, если не сказать забитой. Вместе с матерью они жили в маленьком провинциальном городке, куда переехали несколько лет назад из соседней дружественной страны – после того, как их навсегда покинул отец семейства. Мать Маруси работала в ОТК на засекреченном заводе, выпускавшем какие-то подозрительные длинные и круглые изделия из каучука и ещё некоторые резиновые прибамбасы в красивых упаковках, о которых рабочим полагалось, по причине добропорядочности, молчать. На маме её работа отложила неизгладимый      отпечаток, и каждый день Марусе давались с материнской стороны многочисленные указания: как и что говорить, как себя держать, чем питаться, не класть руки куда не попадя, глаза опускать долу, когда обращаешься к старшему, думать только о разрешённом и вообще возвращаться домой к шести вечера – а лучше по возможности из дому совсем не выходить.

Иначе, мол, ОТК не примет.

И Маруся покорно соглашалась с требованиями ОТК.

Ведь мамочка для неё была всем…

Мамочка – всегда лучше всех всё знала…

Иногда, возвращаясь из булочной в свою убогую ведомственную квартирку в чёрном, покосившемся от времени дощатом доме, проходя через сонную улицу, заросшую бурьяном, Маруся осеняла себя крёстным знамением, кланяясь в сторону кривобокой церквушки и – заодно – прося украдкой Бога о женихе. Так как, кроме маменьки, был в её жизни и ещё один человек, точнее, образ – видного парня, почти что принца, которого очень хотелось встретить и полюбить, и о котором каждый день, с утра до вечера, мечталось. Ну, пока маменька не отвлекала от мыслей своими неустанными заботами, понятное дело.

Осенью маменька, подсуетившись, познакомила дочку с одним рабочим с её завода, стоявшем на линии по производству резиновых штуковин. Ему прочили большую карьеру – вплоть до заместителя начальника цеха, и от этого он важничал сильно, по крайней мере, после работы, по вечерам. У него были бесцветные рыбьи глаза и нос картошкой, который он непрестанно утирал (по его словам, от аллергии). Маруся смотрела на него снизу вверх и обращалась на «вы»: «Не желаете ли отужинать, Эдуард Акакиевич?», «Не угодно ли Вам прогуляться со мною до сквера передовиков производства?», «Ах, Вы меня взяли под ручку, и я вся горю!..»

Конечно, её кавалер не очень-то походил на томного рыцаря, но раз маменька сказала, то надо было выполнять. И Маруся, воображая себя счастливой, каждый день с замиранием сердца ожидала визита своего визави. И даже не обращала внимания на постоянно лучившийся от него пивной дух – будто от старой бочки.

Наконец маменька решила, что пора бы и свадьбу сыграть. Маруся выслушала её, хлопая глазами, и в груди её засосало нечто доселе незнаемое. Эдик также присутствовал и благодушно попросил у маменьки занять деньжат по такому случаю – ну, на пир в заводской столовке, на аренду одежды и т.д. и т.п.

Договорились сильно не откладывать. В тот же день пошли всей компанией подавать заявление в местный отдел бракосочетания и, по требованию регистраторов, послали по почте запрос в архив ЗАГС – в ту страну и в тот город, из которого Маруся с маменькой прибыли сюда. Так водится, понимаете ли, что для того, чтобы расписаться, переселенкам и бывшим иностранкам нужно подтвердить справкою, что ранее они – там, на другой стороне – не вступали в брак.

Все дни, пока ждали архивную справку, Маруся места себе не находила. Томилась она, бедная, и мечтала о том единственном вечере, которым бредит всякая порядочная девушка, обретшая принца.

Наконец справка пришла.

По почте.

Маменька взяла конверт, вскрыла его.

Прочитала.

Побледнела.

И, схватив полотенце, попавшееся под руку, хлестанула Марусю из всех сил с воплем: «Ах ты, шлюха! Гулящая!!!»

И, закрыв лицо руками, горько зарыдала…

Маруся стояла ни жива, ни мертва. От ужаса она потеряла дар речи. Стараясь быть незаметной и не попадаться на маменькины очи, тихонько нагнулась, подобрала бумажку с пола и прочла:

«Гражданка Маруся такая-то состоит в зарегистрированном браке с гражданином Ираклием Конкордяном, проживающим по адресу такому-то и такому-то». И подпись: Главначзагсхранком.

Марусе стало дурно.

Она посмотрела несчастным тусклым взглядом на тихий городок за окном и поняла, что жизнь её отныне разбита…

До вечера она сидела, закрывшись у себя в комнате, и не отвечала на стуки и звонки. Она слышала, как ругался и шумел у подъезда обманутый Эдик, как он швырял в их дверь предварительно опустошённые бутылки, и в ушах её стояло злое соседское ай-ай-ай.

Ай-ай-ай!

Это было ужасно…

 

 

Мать провожала Марусю на крошечную станцию-полустанок. Шла молча, с каменным лицом. Маруся также замкнулась в себе, и жить ей в эти минуты ну совершенно уж не хотелось. Она ехала разбираться в свой прежний город, в свою прежнюю страну просто потому, что так было положено, так потребовала маменька, а вовсе не по движению сердца.

В самом деле, нужна ли правда теперь хоть кому-нибудь?..

Только не этому миру…

М-да.

Приехала.

Вышла.

Пугливо озираясь, взяла такси – государственное, разумеется, а то как бы чего не вышло.

Поехала.

По указанному в справке адресу.

Водитель лишь посмотрел как-то странно на неё, косо, и чувствовалось, что от заказа он не восторге…

Ехали долго.

Молча.

Мрачно.

Это было – м-да…

В конце концов Маруся оказалась перед огромным неприветливым забором, за которым, вероятно, скрывался тот самый нужный дом. Забор сильно смахивал на ограждение концлагеря: проволочные путы поверху с предупреждением, что они под напряжением, отсутствие каких-либо просветов и – одна-единственная будка КПП.

Перед будкой дежурил тонтон-макут[1] в чёрных очках, и видок у него был – дай боже.

Плохо понимая, куда попала, Маруся робко подошла к двухметровому охраннику.

– Чего надо? – басом недружелюбно спросил он.

Девушка, сбивчиво и не очень вразумительно, попыталась объяснить ситуацию, размахивая справкой перед носом громилы; тот отстранённо выслушал, одновременно шныряя взглядом где-то там, поверх Марусиного плеча.

– Четвёртый, четвёртый, я второй! – наконец сообщил он кому-то по рации. – Тут проблема с одной мадам. Выйди.

Открылись ворота, и из них выехал джип с четырьмя вооружёнными людьми. Старший из них, повесив на плечо автомат, хмуро посмотрел на Марусю, взял справку, пробежал её глазами и без лишних слов кивнул: мол, в машину! быстро садись в машину!

Маруся с замиранием сердца уселась на переднее сиденье (ей тут же уступили место), и джип нырнул за забор, проехал сквозь строй вековечных деревьев, мимо зелёных лужаек с бегающими по ним боевыми псами, и по аллее с тут и там установленными видеокамерами приблизился к угрюмому, серого цвета дворцу.

Здесь приезжую уже ждали. Ещё пара неразговорчивых шкафов с железными бицепсами перехватили девушку у входа и провели, под конвоем, в глубину мрачного бесконечного помещения с анфиладой комнат и аляповатым убранством в стиле «златая цепь на дубе том».

Маруся шла, и у неё дух захватывало от самой атмосферы, смахивающей на пещеру Али-Бабы в сочетании с замком Кощея Бессмертного и какой-нибудь дачей солнцевской братвы. Марусе было любопытно и, одновременно, стрёмно. Что-что, а подобное она никак не ожидала увидеть.

Зашли в широкую залу с портретами татуированных людей на стенах. В зале расположилось десятка полтора по виду кошмарных типов, которые, судя по всему, готовились к съёмкам в главных ролях в «Крёстном отце». По крайней мере, соответствующий грим уже наложили – так решила Маруся, безропотно представ перед «съёмочной группой». Ибо, хочешь – не хочешь, а свой вопрос надо решать.

В центре зала, в огромном мягком кресле восседал тучный человек. Впрочем, тучный – это ещё мягко сказано… Он казался горой, и выражение лица у него было гороподобное.

Голос – вкрадчивый и проникающий в душу… Но с каким-то жестоким, заставляющим задуматься о бренности жизни оттенком.

Человек спросил:

– Ты… Это ты, зайчонок, смущаешь моих людей своей нелепой бумажкой?

– Это справка, вот. – Маруся, набравшись смелости, протянула её вопрошающему, а у самой поджилки затряслись от страха – при виде столь многочисленного и важного собрания серьёзных людей.

Гора кивнула, и один из присутствующих взял справку из девичьих рук.

Подал её хозяину.

Встал поодаль.

И молча ждал, пока человек, надевши очки, внимательно её прочтёт.

– Ха! – наконец выразил своё мнение читавший. И повернулся всей своей неповоротливой тушей к свите. – Знаете, что тут написано?.. – Эффектная пауза. – Что я, Ираклий Конкордян, по кличке Конкорд, – её муж, а она, стало быть, моя жена!..

Он подал знак смеяться, и вся братия дружно загоготала во всю мощь своих кабаньих глоток. Люстра тряслась, картины на стенах тряслись, а Маруся стояла, скромно потупив очи, и ожидала, когда же ей можно будет вставить хоть слово.

Собственно говоря, ей теперь пришлось идти ва-банк.

Пацанва постепенно успокоилась. Угомонилась…

Ираклий Конкордян, по кличке Конкорд, вновь посмотрел на девушку.

– Ты любишь хохмить? – поинтересовался он. – У тебя нехилое чувство юмора!

– Мне нужно с этим что-то делать. Иначе меня маменька домой не пустит, и Эдик замуж не возьмёт.

Ответом ей был дикий хохот, ничем не сдерживаемый – и притом раздавшийся без команды шефа; братва ржала-ой-не-могу, некоторые топали ногами и вытирали слёзы, и даже господин Конкордян изволил жизнерадостно улыбнуться; кажется, вся эта история пришлась ему по душе.

– Пристрелить её, шеф? – давясь от смеха, спросил один из помощников.

У Маруси ёкнуло сердце.

– Да что ты такое говоришь… – у патрона явно было хорошее настроение. – Нельзя так поступать с каждым добрым зайчонком. Лучше… Лучше принеси-ка мой паспорт, чтобы я его этой весёлой барышне показал. Пусть лично убедится в том, что никакого брака-мрака мы с ней не заключали.

– Есть, шеф! – помощник ринулся с места, но тут же затормозил. – А где он? Где его прикажите взять?..

– А чёрт его знает… Я его уже лет десять как в руках не держал; на хрен он мне нужен. Знаешь, что… В моём личном сейфе посмотри! – И Конкордян швырнул помощнику ключи через всю широкую комнату. Тот поймал их на лету, подобострастно поклонился и исчез – на время.

– Значит, говоришь, что я твой муж… – Ираклий по кличке Конкорд повернулся и посмотрел на девушку с интересом. – Ну, а к супружескому долгу… Ты как относишься?..

– Маменька говорит… – Маруся почувствовала, как зарделось её лицо. – Маменька говорит, что… Когда мы с Эдиком поженимся… Если, конечно, вы поможете нам…

Она не успела закончить. В зал вбежал – буквально впрыгнул, торопясь исполнить поручение – помощник с паспортом и ключами, которые он, светясь от радости за выказанное ему доверие, благоговейно вручил хозяину. И покорно отполз в сторону, выполнив свою роль.

Конкордян хмыкнул, перелистывая страницы маленькой красной книжки.

– Ну вот, где-то здесь было… Страничка с отметками о семейном положении… Я ведь, к твоему, зайчонок, сведению, холост – формально, по закону. Не могу найти… Короче, сама посмотри, – и он небрежным движением передал ей святая святых документ.

Маруся осторожно взяла паспорт обеими руками. И живо открыла его на нужной странице.

Посмотрела.

Вскинула брови.

И почувствовала, что у неё темнеет в глазах…

– Но тут… – Она даже слов не могла найти соответствующих. – Тут… сказано… что зарегистрирован брак с Марией… фамилия… тоже моя… и год рождения мой… Всё сходится… Вот…

В этот момент на господина Конкордяна лучше было бы не смотреть. Он уставился на запись в паспорте, побагровел, потом посинел, и желваки на его скулах усиленно заработали; весь его вид стал каким-то жалким, потерянным – но только на одну секунду.

– Это что за хрень? – спросил он наконец ближайшего к нему тонтон-макута.

– Не знаю, патрон… – испуганно пролепетал тот. – Но если прикажете – мы сделаем всё, что надо!

– А что надо?.. Если бы я и сам соображал, что к чему… Кроволей!

– Слушаю, босс! – Кроволей, с невероятно бандитской мордой и серьгой в ухе, предстал перед Конкордяном.

– Берёшь на себя ЗАГС. Разберёшься там, что к чему, и в какие-такие они игры со мной играют.

– Немедленно отправляюсь!

– Эй, завтра!.. Завтра с утра поедешь – сегодня они уже, поди, закрылись, посмотри на часы. Ты что, забыл, что государственные конторы по вечерам не работают? И потом – не очень там шуми… Зачем мне лишние неприятности с мэром…

Конкордян наконец вылез из своего кресла и, хмурый, заковылял куда-то прочь. Всё его окружение сорвалось с места и устремилось за хозяином, стараясь не отставать и обеспечить ему достойное отступление.

– Босс, а что делать с девчонкой? Может, ликвидировать?.. – задал кто-то вопрос.

– Зайчонка не трогать! – последовал приказ. – По крайней мере, пока мы не узнаем, что там в ЗАГСе такое приключилось. Её… Её отведите в комнату для гостей. Пусть до завтра там посидит. Покормите. Короче, отнеситесь к ней, как… как к члену моей семьи! Жена всё же…

И он скрылся в анфиладе комнат под аккомпанемент топанья трех десятков ног, готовых сопровождать шефа, возможно, до самого ада.

Маруся перевела дух.

И тихонько задрожала…

Нервное напряжение последнего часа, не покидавшее её ни на миг, сейчас, пожалуй, начинало спадать.

Мучительно, чувствительно.

Но отпускало…

Немного потерянно, чуть спотыкаясь, она пошла следом за одним из боевиков, показывавшим ей дорогу в гостевые покои. Шла и думала: а ведь теперь я замужем… Вот так вот… Знала бы только маменька… Как оно бывает…

 

 

Стрельба началась ночью.

Сначала Маруся спросонок ничего вообще не поняла.

Она лежала в постели, на огромной антикварной кровати с резными спинками, под толстым одеялом, и ей было уютно и сонно. Хлопки выстрелов казались фейерверком; к тому же звучали они далеко – наверное, в расположенных вокруг дворца парках. Но потом заметно приблизились, палить стали то ли из вертолётов, чьё жужжание окончательно прогнало сон, то ли по этим самым вертолётам, не поймёшь.

Кто-то где-то закричал, выругался, и кто-то протяжно завыл.

Маруся уставилась в темноте на балдахин под потолком. Вслушалась в чёрную ночь. Сердечко её затюпало изо всех сил: тюп-тюп-тюп-тюп… Девушке было абсолютно непонятно, что происходит, и от этого очень тревожно.

Наконец она слезла с кровати. Босиком подбежала к окну, отвела в сторону тяжёлую штору. Толку мало было от этого – там, на улице темень, хотя нет, вот сверкнула вспышка, грохнуло что-то прямо рядом, внизу, и стёкла задрожали так, что заяц в лапах волка мог бы только позавидовать.

Маруся охнула и непроизвольно бросилась на пол.

Полежала так, отходя, а потом быстро, ужом, поползла к спасительной кровати. Подумала-подумала – и юркнула под неё, забилась там сурком, съёжилась, и попыталась сделать вид, что в пустой комнате спокойно и тихо, разве что зубы её выбивали мелкую барабанную дробь.

Между тем по коридору за дверью – в этом крыле дома – послышался слоновий топот множества беглецов, носились они туда и сюда и при этом зачем-то гремели, гремели, гремели.

Вот стукнули двери соседних помещений, наверное, тоже предназначавшихся для гостей. Вот раздалась автоматная очередь, и ещё одна, и третья.

Маруся вжала голову в плечи.

Насколько можно.

Ещё сильнее…

Кто-то явно обходил все спальни, одну за другой, осматривал их и – стрелял, туда, внутрь, в комнаты. Наугад. Или прицельно.

Это было кошмарно.

Это было жутко.

Мамочка!

О, боже!..

Маруся услыхала шаги прямо перед входом в свою опочивальню. Напряглась. И постаралась не то чтобы не дышать, а вообще исчезнуть из этого пространства, из этого мира.

Двери с треском распахнулись.

Показались чьи-то страшные ножища в сапогах.

Они видны были отсюда, с пола, из-под кровати…

Марусю парализовало.

Она не двигалась.

Вся взмокла.

Следила взглядом за передвижением сапогов по комнате и лишь про себя молилась: мамочка! мамочка! о мамочка!..

Потом пришелец наклонился и стал заглядывать во все щели. «Защити!» – мысленно завопила Маруся. Наверное, судьба её услышала… Чужой так и не заметил девушку – но, на всякий случай, выпрямившись, выпустил по обстановке комнаты полобоймы. Бессильно дзинькнуло расстрелянное зеркало, пули с тупым «бумом» вдарились в беззащитные стены, осыпалась штукатурка.

Чужак, хмыкнув, ушёл.

А Маруся, почти в бессознательном состоянии, укусив свою косу, тихонько заплакала от горя, от страха, от безнадёжности, от отчаяния…

Немного погодя – когда Маруся всё ещё сидела под кроватью и утирала ладошками слёзы – во внезапно наступившей тишине в комнату заглянул другой человек. Это было ясно по его обуви – не сапоги уже, но хорошие спортивные туфли, они излучали «своего».

А может, не от них веяло «своим», а от его крадущейся походки, осторожной, как у кошки, как у рыси на охоте, от старания держаться тихо и никаких звуков не издавать.

Но Маруся – понятное дело – вторично замерла.

«Свой», видимо, знал, где находится девушка, или же догадался. Он бесшумно припал к полу, заглянул под кровать – и встретился глазами с Марусей.

На неё смотрел молодой блондин, голубоглазый, мужественный, и от него широкими волнами исходил позитив.

«Тс-с! – прошептал голубоглазый и приложил палец к губам. – Тихонько вылезайте! – продолжил он взволнованным шёпотом. – Нам надо отсюда уходить!..»

Марусю не пришлось уговаривать дважды. Она выскочила наружу и предстала перед блондином как есть – раскрасневшаяся, растрёпанная, в ночнушке. Тот посмотрел на неё серьёзно и кивнул.

– Одежду с собой возьмите, – сказал, – в убежище оденетесь…

 

 

Потом они стояли вдвоём, прижавшись друг к дружке, в какой-то тесной потаённой каморке, которую невозможно было отыскать снаружи, и Маруся чувствовала, как её сердце билось – по-прежнему сильно, ещё сильней, чем раньше, только на этот раз не от стрельбы.

– Наши все убиты, – с горечью в голосе говорил блондин. – Все до единого, кто был в доме… Я уцелел чудом. Стоял в охране, на внешнем периметре, потом с боем прорвался сюда, отстреливался… Что, кто напал? Это банда Конкордия Иракляна, по прозвищу Ирак; его братва постоянно не давала нам покоя, в борьбе за контроль над городской свалкой, единственным оставшимся местом, где ещё можно легально курить. А Вы ведь знаете, у нас сигаретный бизнес…

– Мадам, я должен Вам сказать плохую новость… Мужайтесь. Ваш муж и наш хозяин Конкорд застрелен, предательская пуля настигла его… Примите мои соболезнования. – Он помолчал. – Нам передали по рации, что Вы, его супруга, приехали к нему вечером. Представляю, какое горе свалилось на Вас – и так неожиданно, так сразу!.. Какой он был замечательный человек…

– Теперь «семья» оголена. Мы должны совершить возмездие! – Голубоглазого передёрнуло от мрачной решимости ринуться в бой. Глаза его горели. – Но второстепенные боссы вместо того, чтобы сражаться, могут передраться между собой за место нового главы… И сегодняшние смерти останутся неотмщёнными! Только Вы, мадам, можете этому воспрепятствовать и взять ситуацию в свои руки. Пожалуйста, сохраните единство «семьи»! От Вас так многое зависит!..

Маруся слушала – даже не речь, а волшебный голос своего визави.

– У нас остаётся ещё много бойцов, по всей стране, на периферии. Кто-то должен их объединить, возглавить в эти скорбные часы… Кто-то должен объявить о начале войны между кланами. Они ведь первыми напали! Мы не имеем права промолчать… Победа будет за нами…

Марусю накрыла волна теплоты. Блондин казался таким искренним, таким убедительным, таким заботливым. Таким близким…

– …Я поведу бойцов в бой! – воодушевлённо произнёс он и почувствовал жаркие губы, подставленные для поцелуя. – Зайчонок… Мой зайчонок!.. Отдай, отдай мне приказ…

 

 

Утром от нападавших не осталось и следа. Выполнив своё чёрное дело, соперничающая банда удалилась, оставив после себя разгромленное поместье Конкорда и десятки окровавленных тел. К полудню ко дворцу начали съезжаться на бронированных автомобилях представители клана из регионов; как правило, это были суровые, неразговорчивые бандюганы, возглавлявшие подразделения на местах и отвечавшие за тот или иной участок «работы».

Полицию, по итогам побоища, решили не привлекать. Какими-то тёмными методами удалось скрыть перестрелку – в газетах наутро о ней не упомянули ни слова, за исключением, впрочем, «Бульварного правдогона», который написал о каких-то там ночных армейских учениях. Пришлось разгромить редакцию – но это делалось по разработанной схеме и не требовало утверждения Маруси.

Местные боссы боевых отрядов с хмурыми взглядами прошествовали в конференц-зал, сдав, в соответствии с заведенным порядком, на входе пистолеты.

Маруся скромно сидела в кресле, потупив глаза, под охраной голубоглазого блондина, и просто ждала. Она не очень-то хорошо представляла, что делать. Да и не особенно пока жаждала действовать; ей было боязно в душе, тем более при виде стольких сразу бандитских начальственных физиономий.

Те – вели себя настороженно. Никто ничего не сказал про Марусю худого, но и в восторг не приходил, вполне возможно, все попросту выжидали.

Блондин, наклонившись к ушку мадам Конкорд, тихонько представлял ей каждого нового посетителя и давал ему характеристику: скольких, когда, за что, ну и тому подобное. Маруся реагировала вяло – скорей всего, до неё пока не доходил подлинный смысл происходящего, а может быть, она ещё не до конца отошла после ночного шока.

Прибывшие отнюдь не спешили наезжать на девчонку. Мало того, её присутствие их изумляло, сбивало с толку, ставило в тупик, если не сказать большего. Они негромко переговаривались, окруженные своими телохранителями, обсуждали увиденное, озадаченно рассматривали преемницу почившего патрона.

– Странно, – нагловатым тоном обратился ко всем, демонстративно не глядя на Марусю, лидер северо-восточной группировки по кличке Пираниус, – странно, что хозяин никогда не говорил о существовании Зайчонка. Для меня лично это неприятный сюрприз.

– Есть вещи, которые положено знать только двоим… – отвечала Маруся, также не глядя на него. – Он не обязан был никого посвящать в свои сердечные тайны.

– Гм, – хмыкнул Пираниус. – Она сейчас скажет, что и наследника от него ждёт.

– Жду! – Маруся посмотрела на собравшихся с вызовом; а что же ей ещё оставалось делать.

Бандиты зашушукались, и Маруся похолодела внутри, но Блондин незаметно прикоснулся к её плечу ласковым, ободряющим движением.

– В общем так! – Пираниус встал и обернулся своей рыбьей мордой к боевикам-коллегам. – Вы как хотите, а я лично не собираюсь участвовать в этом балагане. Конкорду – вечная память, но его больше нет с нами. Теперь время покажет, кто по-настоящему может претендовать на «трон».

Он фыркнул и, вместе со своими сопровождающими, покинул зал, намеренно громко хлопнув дверью.

В помещении воцарилась тишина. Присутствующие внимательно, испытующе смотрели на Марусю.

Маруся покраснела.

Ей нужно было что-то отвечать…

– Вот что… – Она помедлила. И вдруг, сама дивясь себе, твёрдым злым голосом произнесла: – Уничтожьте этого!.. Догоните его, разоружите, не дайте ему уйти! Собаке собачья смерть!..

На неё вдруг волной нахлынули жуткие ночные воспоминания, переживания о том, как она лежала, умирая от ужаса, под кроватью, и ждала конца. Кровь отхлынула у неё от лица. Лишь ненависть осталась в душе – ненависть к тем, кто заставил её страдать и мучиться под угрозой оружия.

– Сожгите его! Сожгите! Сожгите!.. – Маруся не узнавала себя, свой голос. – Развейте его прах по ветру! Чтобы ни следа на земле от него не осталось! Чтобы могилу его было не найти!..

Боевики в зале оживились, и несколько человек сразу бросились выполнять приказ.

Из соседнего помещения, спустя минуту, донеслись выстрелы и звуки борьбы.

Стоны.

Тишина.

Маруся сидела с каменным видом.

Краем глаза она увидела слабую улыбку на губах у Блондинчика.

…Ей мерещился далёкий пыльный городок, где она жила с мамочкой, и покосившаяся церквушка, и ещё заросшая бурьяном площадь, и хлебный магазин…

Эдик…

Нет-нет, лучше без него.

И без мамочки?!

Слава богу, мамочки здесь нет.

Теперь она уже не сможет контролировать дочку по мелочам и говорить, во сколько нужно возвращаться домой и как себя вести в присутствии посторонних.

Годы унижений, забитости пронеслись у Маруси перед глазами.

Всё, что она вытерпела в юности, сейчас возвращалось, чтобы взорвать её нутро.

Маруся как-то неосознанно выпрямилась, приосанилась.

Глаза её превратились в две щёлки, безжалостные, горящие щёлки.

В них сверкал мало пока кем замечаемый огонь.

Она сжала до боли губы. Куснула там, во рту, сама себя.

Взглянула на Блондинчика – тот, едва уловимо кивнув, выудил откуда-то автомат и стал на страже, на выходе из конференц-зала, показывая всем видом, что просто так теперь отсюда уже никто не выйдет.

Величественно оглядела собравшихся.

И ледяным тоном сообщила:

– Я Зайчонок. И сейчас мы обсудим план дальнейших действий: а) перемирие на время похорон моего горячо любимого мужа и б) неожиданное нападение на врага прямо на кладбище, во время погребальной церемонии. В операции задействованы все, несогласных уничтожим.

– Отдельная информация для моих помощников, – кивок в конец стола. – Касательно местного ЗАГСа – вчерашнее задание разобраться с ним я своей властью отменяю.

Она ещё раз смерила жёстким взглядом притихшую аудиторию.

И, как мамочка, отчеканила:

– Я вижу, все готовы. Итак, слушайте меня…

 

---