Проза

 

 

 

 

В этом году январь решил попрощаться с нами затяжным дождем, лужами, грязью и низким серым небом. В Питер вернулась обычная погода, хотя предыдущие недели нам давали понять что, «мороз и солнце; день чудесный!» - это не фантастика, написанная много лет назад, а вполне даже реальность. Казалось же, что жил Поэт в счастливые времена, когда не знали: что такое реагент, который превращает белоснежный зимний покров в жуткую серую кашу, что такое белые разводы на обуви от соли и прочие признаки пришедшей в Северную Столицу зимы.

В этом же году, то ли кризис подкосил бюджет, то ли так наши правители заворовались, что и на реагент денег уже не хватило, но ощутили мы - зимний день и у нас может быть прекрасен и чудесен.

Но хорошее не бывает долгим, иначе его перестанут ценить.

«Здравствуй питерская погода», -  сказал я, закрыл глаза и перенесся на свои Острова, еще не представляя, что во время этого визита мне придется не раз мысленно возвращаться в родной город.

 

Что-то сразу пошло не так.

Пятница, вечер, остров Центральный встретил меня лужами, моросящим дождем и низко висящими тучами.

Неужели и здесь последние январские выходные пройдут под серым небом, а так хотелось тепла и солнца!

 

Утро субботы не принесло прояснения.

Захватив из стоявшей у входа в отель корзины зонтик, я выскочил под дождь, быстрым шагом добрался до ближайшей станции метро и отправился в свое любимое «Hard Rock Cafe» на Главную площадь.

Себастьян – хозяин кафе – скучал за стойкой:

- Saludo, Вадим.

- Привет.

- Cafe’?

- Кончено, все остальное еще рано.

- Сегодня будет el dia sin visitantes, никто не пойдет под дождь. Только ты и пришел, хотя в это время уже все пьют кофе. Может чуррос?

- Нет, спасибо, я сладкое не люблю.

- Я могу сахарную пудру стряхнуть, больше там сахара нет.

- Нет, Себастьян, спасибо. Я недавно завтракал.

- Пойдем за столик, я тоже с тобой посижу. Делать нечего.

Мы перешли к столику у окна, по стеклу которого куда-то спешили струи воды.

- Вадим, какие планы на выходные?

- Не поверишь, никаких. Погода просто кричит – возвращайся домой.

- Но ты же рассказывал, что у тебя там в это время холодно.

- Кончено, холоднее, чем здесь, но стоило ли забираться так далеко, чтобы смотреть на дождь.

- Я люблю дождь. Он на меня действует успокаивающе.

- Поставь какую-нибудь музыку. А то непривычно тихо у тебя.

- Что ты хочешь?

- Давай блюзы Cris Rea. Под эту погоду очень даже будет в унисон.

- Секунду. Тебе какие?

- Давай, что-нибудь из серии Louisiana и New Orleans.

- О’кей.

Он повозился с музыкальным центром, и полилась музыка.

Себастьян вернулся со стаканом вина.

- Может налить?

- Нет, спасибо. Рано. Приду вечером, не откажусь.

- Слушай, Вадим, у меня к тебе есть такая, не очень обычная, просьба.

Он замялся.

- Ты о чем, Себастьян?

- Видишь ли, у меня тут недавно умерла тетка. Я у нее единственный родственник остался. Там дело в том, что у нее были деньги. Но она, старая карга, банкам не верила, где-то прятала.

- Пойдем клад искать? – улыбнулся я.

- Нет, - он отхлебнул вина, - тут другая задумка есть. Понимаешь, я единственный наследник. Я все уже оформил. Живу в ее доме. Но деньги, которых нигде нет и которые никак не оформлены, их-то как унаследовать. Их надо найти. Я уже везде поискал. Но все впустую. Не рушить же стены. Можно, конечно, вскрыть плиты пола, но жалко. Они старинные, рисунок красивый. Теперь так уже не сделаешь.

- А может, не было денег.

- Были, я точно знаю. Она все обещала сказать где. Но свихнулась, все время боялась всех вокруг. Говорит, в последний момент скажу. А кто же знает, когда этот последний придет. Вот и не успела сказать. Но я думаю, что кто-то мог знать. У нее были друзья, которым она доверяла, как самой себе. Но я с ними особо не был знаком. Так только от нее слышал про них. Даже, если кто из них и жив, то где же их найдешь?

- Чем же я могу помочь?

- Мне напарник нужен. Вернее, сопровождающий. Ты же про остров Голосов слышал?

- Нет, -  удивленно посмотрел я на него, - первый раз слышу. Это где-то далеко?

- Нет, час на пароме.

- Чем же он знаменит? И причем здесь твоя тетка?

- Понимаешь, - Себастьян  навалился на стол, - этот остров умеет раскрывать тайны.

Я засмеялся:

- Что ж там экстрасенсы живут или колдуны?

- Ты зря смеешься, - обиделся Себастьян, откинувшись на спинку стула. – Ты не знаешь, а у нас все знают, что это так. Он потому и называется островом Голосов, там ты можешь услышать голоса других людей, которые что-то знают про тот вопрос, который тебя волнует. Ты можешь этих людей и не знал, но звучат голоса только тех, кто что-то знал про то, что тебя очень интересует. Бывает, что люди ни с чем возвращаются, потому что никто ничего по их вопросу не знал. Но многим остров помог. Очень помог. Это не сказка, это реальность. Просто ты приезжий, тебе тяжело поверить, понять, но у нас все про этот остров знают.

- Получается, что у вас нет никаких тайн. Сплавал на остров и все знаешь.

- Зря ты так! Во-первых, не каждый решится, потому что можешь узнать то, что ты никогда бы не хотел знать, а, во-вторых, я же тебе сказал, что не всегда там можно выяснить то, что надо. Потому что может никто не знал, а кто знает, тот не готов еще прозвучать на острове. Зря ты так к этому относишься. У нас все серьезно к этому относятся, десять раз взвесят, прежде чем воспользоваться.

- Как-то все сложно, - усмехнулся я, - ну ладно, поверю, но я-то тебе зачем?

- Туда нельзя без провожатого.

- Почему?

- Мало ли что там человек услышит, ему там может плохо стать. Всегда должен быть рядом тот, кто поможет в случае чего. Это как бы страховка. Понимаешь?

- Хорошо, а если я услышу что-то лишнее, узнаю что-то про того, кого провожаю туда?

- Это невозможно. Голоса слышит только тот, кто первый заходит в зону голосов. Второй ничего не слышит. Так остров устроен.

- Как у вас все сложно! А если мы с тобой одновременно, шеренгой, войдем в эту зону?

- Не знаю, - задумался Себастьян.

- Представь, мы пришли с тобой вдвоем, каждый со своими вопросами. Одновременно вошли. Как эти голоса поймут, кому отвечать?

- Не знаю. Может, каждый из нас будет свои голоса слышать. Слышать только то, что тебя касается. Не знаю. Никогда на эту тему не думал. Пока ты не спросил, все было ясно, а теперь…

- Не бери в голову, Себастьян, я смеюсь. Не обижайся. Просто я не верю во все эти сказки про магов и волшебников. Хоть убей, не верю.

- Зря ты так, Вадим. Люди же просто так не будут говорить. Есть же те, кому помогло.

- Хорошо. Поехали, провожу тебя. Надо к этому как-то готовиться?

- Нет, тебе не надо. Мне надо.

- Что же ты должен делать?

- Я должен вечером, накануне посещения острова, думать о том, что хочу узнать, чтобы голоса знали, что же меня больше всего волнует.

- Ладно, думай. Во сколько завтра за тобой зайти?

- Заходить не надо. Встретимся на причалах в десять. За меня тут завтра моя официантка останется. Ты ее, наверное, помнишь  - Мэги?

- Такое не забудешь! – улыбнулся я, вспомнив эту аппетитную девицу.

- Спасибо, тебе! Я не хотел бы, чтобы кто-то из местных знал о моих проблемах.

- Не волнуйся, я не разговорчивый.

- Я уверен. Ну что налить?

- Теперь давай, надо чем-то ускорить переваривание такой информации. Надо как-то себя подготовить к встрече со сверхъестественным!

- Тебе бы все смеяться. Сейчас. Тебе вино или покрепче?

- Под дождь хорошо коньяк идет.

- О’кей. За счет заведения.

- Ты бы предупредил, я бы сразу согласился с тобой ехать.

 

 

Почти целый день я проболтался по торговым центрам и кофейням, прячась от дождя. Начал подумывать, а не вернуться ли домой, но уговор с Себастьяном удержал от этого шага.

Уже под вечер опять зашел в «Hard Rock Cafe».

Хозяина не было, крутилась одна Мэги. Посетителей было немного, я сел у окна, заказал виски. Из динамиков продолжали звучать блюзы Cris Rea, флешка с которыми была воткнута в музыкальный центр еще утром.

- Вадим, это ты такую погоду нам привез? – спросила Мэги, ставя передо мной стакан.

- Надеюсь, что не увезу ее с собой. Себастьян где?

- Его не будет. Ни сегодня, ни завтра. Сказал, что, может, завтра вечером заглянет. Так что я тут – Фигаро тут, Фигаро там. Извини, клиенты пришли.

Я потягивал напиток и наблюдал за официанткой. Приятно было на нее смотреть. Но вот какой-то изгиб ее тела,  когда она ставила пивные кружки перед двумя молодыми  людьми, вернул меня к воспоминаниям, которые сегодня уже не раз витали в голове, после разговора с Себастьяном.

А натолкнули на них его слова, что на остров Голосов люди едут, чтобы узнать то, что их больше всего волнует.

Вот и потекла мысль, цепляясь то за одно, то за другое, и вывела к воспоминаниям о последнем разговоре с Мишкой, который состоялся уже около года назад.

А началось все с того, что стал я думать, чтобы я хотел узнать на острове, если бы он мог что-то мне рассказать. Сначала пришел к выводу, что живу с собой в согласии, особых потрясений нет, вроде, все мне ясно в моем нынешнем пути по этому миру. Но что-то, видать, внутри скребло, что-то мешало сосредоточиться на прилавках, вдоль которых весь день ходил. Не нравилось мне вспоминать тот наш с Мишкой разговор. Чувствовал себя, как мелкий жулик, пойманный на месте преступления. Вот и пришла мысль, спросить бы у кого-нибудь, намекал ли тогда Мишка на меня, или просто делился сомнениями?

А тут еще изгиб тела Мэги заставил всплыть в памяти образ Валентины.

Как же все это началось.

Если начинать с самого начала, то надо вернуться в год, когда я поступил в Ленинградский Университет и оказался с Мишкой в одной группе.

Мы не были с ним друзьями, даже близкими приятелями нас нельзя было назвать.

Но, тем не менее, как однокорытники, мы ездили вместе в один колхоз, в один стройотряд, участвовали в одних и тех же попойках, и, конечно, ежегодно встречались на дне рождения Феликса.

Феликс жил в огромной квартире с окнами на Фонтанку. Он единственный из однокурсников мог собрать всю группу у себя дома. Это стало традицией, а, как потом выяснилось, традицией сохраненной на многие десятилетия.

Я потерял связь со знакомыми по Университету, когда на последнем курсе перевелся в другой ВУЗ, а потом еще и уехал из Ленинграда на несколько лет по распределению. Ни с кем из старых товарищей и знакомых не виделся несколько десятилетий, но вот уже больше трех лет назад свела меня жизнь с Мишкой на одной из московских телекоммуникационных выставок.

Как полагается, вечером выпили, вспомнили юность, еще выпили, поговорили о политике, еще выпили, поговорили о женщинах, а перед прощанием обменялись телефонами.

Позвонил он мне через месяц:

- Ты знаешь, что дни рождения Феликса продолжаются?

- Нет.

- Приходи в субботу. Адрес старый. Найдешь?

- Конечно.

- Повидаешь ребят. Многие приходят. До встречи.

Народу собралось человек двадцать. Но это не значит, что пришла почти вся группа. Просто большинство были с женами или мужьями. Я уже несколько лет в анкетах в графе семейное положение писал – холост, поэтому был один.

Мишка пришел с женой. Тогда я впервые и увидел Валентину. Она была младше нас, как минимум, лет на десять: стройная, очаровательная блондинка с приятным ухоженным личиком.

Но не случилось ей быть самой молодой женщиной на празднике, Соню – жену Феликса, конечно, никто не смог бы перещеголять. Ей было на вид не более двадцати. Пузатый и лысый Феликс смотрелся рядом с ней очень трогательно. Она весь вечер просидела рядом с ним, не отрывая взгляда от его лица, заливисто смеясь над его шутками, сама не проронив ни слова.

После очередного бокала Феликс обнял ее и провозгласил:

- Теперь пора выпить за хозяйку дома и за то везение, которое выпало мне – старому, бедному еврею!

Насчет старого, я сразу не согласился – он же был моим ровесником, насчет бедного, я усомнился, оглядывая откровенно богатую обстановку квартиры, а с третьим утверждением было трудно спорить – природа всегда права.

С сожалением я поглядывал на хозяина квартиры. Конечно, упругое молодое тело – это прекрасно. Но все остальное время, которое проводишь с этим телом вне постели, чем занять? О чем с ней говорить? Или Феликс и наедине с женой произносит только монологи, а она внимает, не отрывая взгляда от мужа? Не знаю, радоваться за старого знакомого или сочувствовать ему.

 

В ближайшие, после встречи на Фонтанке, месяцы я еще несколько раз пересекался с Мишкой и Валентиной в гостях у вновь образовавшихся у меня старых знакомых.

 

На следующий день рождения Феликса я поперся уже без особого приглашения, нежно неся в руке бутылку дорого коньяка. Народу было опять много – кто-то из тех, кто был и в прошлом году, кого-то я увидел в первый раз за последние тридцать с лишним лет.

Соня неизменно, как котенок, притиралась к мягкому и необъятному боку хозяина квартиры.

Мишки не было.

Когда уж сели за стол, появилась Валентина, одна.

Феликс попытался посадить ее недалеко от себя, но она, сославшись на то, что из окна дует, протиснулась между гостями и столом и села на диван, рядом со мной.

Закончились обязательные тосты, общий хор гостей рассыпался на отдельные беседы. С Валентиной оказалось легко и интересно разговаривать как на уровне ничего не значащего трепа, так и на порой всплывавшие интересные темы: о каких новинках в области искусства говорят сегодня в городе, какие наиболее интересные издания ублажили читателей чем-то сногсшибательным и тому подобное.

Разговор мы не прерывали даже, когда я выходил на кухню покурить – Валентина вполне естественно сопровождала меня туда, хотя сама не курила.

-  Мишка заболел? -  в какой-то момент поинтересовался я.

- Нет. Он на Дальний Восток уехал. Они там объект сдают.

Гости засобирались домой как-то все одновременно, создав в прихожей сутолоку, из которой мы с Валентиной выскользнули одновременно, с облегчением вздохнув весенний воздух набережной.

Никто из нас ничего не предлагал, просто мы пошли рядом, продолжая беседу, а когда оказались у ее дома, она, также ничего не предлагая, взяла меня под руку и увела к себе в квартиру.

Мы долго еще сидели на кухне и пили чай.

Потом, когда Валентина встала, чтобы выключить в очередной раз газ под чайником, а я поднялся за сигаретами, мы соприкоснулись, и это явилось той последней каплей, которой не хватало, чтобы ночь закончилась тем, чем она должна была закончиться.

Самым удивительным для меня было то, что мне не хотелось уходить, когда мы уже под утро оделись и опять вышли на кухню к остывшему чайнику. Такое случалось со мной очень редко, уже не помнил, когда в последний раз. Поэтому я так и не ушел, и все воскресенье мы провели вместе в квартире  Мишки.

В следующие десять дней, мы встречались каждый вечер, а затем вернулся Мишка.

 

Но встречи не прекратились. Они перетекли в кафе, потому что Валентина звонила мне и в середине дня приезжала к офису конторы, где я работал, и мы шли обедать. Порой она умудрялась в конце рабочего дня заехать ко мне домой, но это происходило редко и такие встречи проходили поспешно, в головах тикали часы, нельзя было опоздать. Иногда в такие вечера звонил Мишка, и они с Валентиной обсуждали, что надо купить на ужин.

Потом еще несколько раз Мишка уезжал в командировки, а они у него были достаточно длительные – неделя-две.

А когда он возвращался, снова только совместные обеды, которые незаметно превратились в обязательную традицию. Эта традиция начала мне надоедать и утомлять. Так прельщающее чувство новизны в каждых новых отношениях начало уже угасать, а встречи вне постели стали обретать оттенки обязательности, а это порой вызывало раздражение.

Я не очень понимал Валентину. Мы никогда даже не заикались о каких-то чувствах, не брали на себя каких-то обязательств. В постели было  прекрасно, надеюсь, ей тоже, зачем же все усложнять и углублять?

Я обычный мужчина, в нас природой заложена полигамия, мы все время стреляем по сторонам глазами в поисках чего-то новенького, но отнюдь не только общения. Тот же Мишка, мотаясь по командировкам, не был монахом, по крайней мере, так можно было понять из его слов. Хотя тут верить не всегда можно, уж очень любят мужчины наговорить на себя, лишь бы выглядеть в глазах товарищей истинным самцом.

На мой взгляд, регулярные совместные обеды – это не ужин перед страстной ночью, это уже что-то из другой оперы. Это уже игра в какие-то устоявшиеся, постоянные отношения, не сводящиеся только к постели. А нужны ли они были в данной ситуации?

Мне – нет. Меня вполне устраивала моя свободная жизнь.

Валентине, я думаю, тоже – нет. У нее муж, устроенная жизнь, которую можно иногда чуть-чуть разнообразить, если, вдруг, напала скука или муж стал меньше внимания уделять.

Короче, стал я постепенно сокращать количество встреч в те дни, которые не могли продолжиться вечером.

Но Валентина, похоже, не понимала моего мягкого отдаления, количество звонков не сокращалось.

 

И вот, примерно, год назад я столкнулся с Мишкой на презентации одной импортной компании, после которой мы пошли попить пива.

И тут меня Мишка «убил»:

- Вадим, я чувствую, что меня скоро Валентина покинет. У меня какие-то предчувствия. Даже не знаю, как объяснить, все вроде бы идет нормально. Все еще может наладиться, не все еще потеряно. Я верю, и шансы есть, но я боюсь ее потерять!

Конечно, такие разговоры за выпивкой начинаются из расчета, что собеседник будет расспрашивать, и тут уж ты развернешься, обольешь жилеты всех присутствующих реками своих горьких слез.

Но со мной этот номер не прошел.

Если честно, я просто испугался. Что он подозревает? Конечно, вряд ли что-то конкретное про меня, иначе бы не завел этот разговор. Но все же опасно вдаваться в подробности, какое-то необдуманное, случайное слово может повернуть беседу совершено в другое русло и привести к непредсказуемым последствиям.

Я не был идеалистом и прекрасно понимал, что поступал подло в отношении давнего знакомого. У меня в этом не было никаких сомнений с момента, когда мы с Валентиной оказались на их кухне, придя от Феликса.

Вот если бы я без памяти влюбился в его жену, пришел бы к Мишке и сказал: «Все, друг, я люблю ее и уйди в сторону, теперь она моя!» Если бы так, то не было бы этого невыносимого противного привкуса, который легко в себе гасить, если ты не встречаешься с мужем, знать его не знаешь, а не в случае, когда он сидит перед тобой и пытается еще душу открыть, поплакаться.

Я чувствовал себя, как мерзкий пакостник, который творит свои грешки, а в глазах других представляется благородным человеком. И самое страшное для такого пакостника не наказание за пакости, а то, что все вокруг узнают, что он такой. Пока все в тайне, совесть спит, а стоит образоваться намеку на разоблачение, как заполняет душу запоздалыми муками.

Как это не прискорбно признать, но не думал я, вернее, легко загонял куда-то глубоко эти мысли, о том, что я похотливо залез в чужую жизнь, не имея даже права оправдывать себя или Валентину нахлынувшими неуправляемыми высокими чувствами, которых не было.

После разговора с Мишкой и появления возможности того, что все выплывет наружу, закончится скандалом, я спросил себя: «Вадим, а тебе это надо?» Ответ был отрицательный.

И я, как попавший под подозрение мелкий жулик, сжался, затаился, Валентине стал объяснять, что очень занят, что начальство завалило работой, а потом вообще стал периодически не отвечать на ее звонки, чтобы подтвердить факт своей занятости.

Мы уже долгое время не виделись, а потом неожиданно резко прекратились и ее звонки. Видимо, она поняла их бесперспективность.

 

Уже несколько месяцев я перестал ходить в  компании, где мог случайно встретить Мишку с Валентиной или кого-то из них, я почти перестал о ней вспоминать.

Хотя, если быть абсолютно честным с самим собой, то порой, сидя дома, вдруг чувствовал будто бы легкий укол где-то глубоко в груди, и страницы книги или экран телевизора заслонял ее образ, появлявшийся перед моими глазами.

 

- Вадим, ты спишь? Может еще виски? – вывел меня из забытья голос Мэги.

- Нет, спасибо. Пойду, пожалуй, завтра дела.

 

Себастьян утром выглядел не очень хорошо. Глаза красные, синяки под глазами. Видимо, всю ночь думал, что же ему голоса расскажут. Я, наверное, выглядел не лучше, ночь провел, так и не провалившись в сон, обрывки воспоминаний и сомнений не давали окончательно уснуть, полоща  мое сознание в полудреме.

Мы, почти не разговаривая, преодолели путь до острова Голосов.

Остров открылся неожиданно, он был окутан туманом, который расступился, когда уже паром подходил к причалу.

Насколько хватало взгляда, широкий песчаный берег был отгорожен от остальной части острова почти вертикальной скалистой стеной, в которой были видны несколько узких проходов.  Вдоль берега ни кустика, ни деревца, все залито палящим солнцем, а за спиной, где остался океан, непроницаемый туман.

На пирс вместе с нами сошли еще человек десять. Они парами быстро разошлись по побережью в разные стороны.

- Каждый должен зайти за скалу через отдельный проход, - объяснил мне Себастьян. – Пошли. Вон проход, в который никто не пошел.

Проваливаясь в неожиданно рыхлый для побережья песок, мы двинулись вглубь острова.

- Видишь, развалины? – Себастьян указал на обломки стен слева от причала.

- Что это?

- Тут был монастырь. Говорят, монахи взяли на себя обет молчания. Жили тут молча, а потом остров начал им рассказывать, что друг про друга думали их предки. Они этого не снесли, и началась между ними война. Они извели друг друга, а монастырь опустел и разрушился. Это легенда такая есть, - его слова повторялись громким эхо.

- Эхо? – спросил я, слушая, как мой вопрос прозвучало еще раз.

- Да, - Себастьян указал на скалы, - голоса живут за горами, а нашим голосам туда нельзя. Для этого горы, они отражают наши голоса, чтобы не мешать тем, которые тут живут.

Он был серьезен и, как будто, подавлен.

Если бы не недосып, я бы посмеялся над ним, но собственные нелегкие мысли не располагали к веселью.

Около узкой расселины в скале мой спутник остановился, снял бейсболку, сунул ее в карман куртки, неспешно расчесал седые волосы, собрал их в пучок на затылке, стянул резинкой, тяжело вздохнул и шагнул на каменную тропу.

Сделав несколько шагов, он обернулся и махнул мне рукой, чтобы я следовал за ним.

Скала оказалась неглубокой. Мы быстро вышли на плато, поросшее густым, лиственным лесом.

- Пришли? – спросил я, но даже сам не услышал себя.

Мой голос не звучал, как будто я просто открывал рот, не напрягая голосовые связки.

Я попытался крикнуть.

Тот же эффект – ни звука. Абсолютная тишина, на слышно океан, не слышно шума листвы, хотя я видел, что ветки деревьев раскачивались ветром. Нам, как будто, заткнули ватой уши.

Чувство было неприятное. Нас лишили одного из чувств.

Себастьян неожиданно резко остановился, замер, напрягся, приподнял лицо, немного повернул голову вправо.

Я тоже не двигался, смотря на товарища.

Его взгляд был растерянным, потом затуманился, брови сдвинулись, на лбу выступили капли пота, он напрягся, подавшись вперед, будто во что-то вслушиваясь. Потом поднял руку, словно, пытаясь заслониться от чего-то. Но вот черты лица его разгладились, он улыбнулся, рука немного опустилась, чуть согнувшись в локте, было впечатление, что он кого-то обнимает.

В такой позе он простоял долго, потом сгорбился, по щеке побежала слеза, он вытер ее, резко развернулся и быстро пошел назад к скале, через расселину на берег.

Я еле успевал за ним.

- Все, Вадим, я больше не могу! – повторило эхо его голос. – Очень много для меня. Мне надо было только одно, я не просил все это! Хватит! Дай сигарету.

Он нервно прикурил, делал затяжки одну за другой, не успевая выдохнуть дым.

Видя его состояние, я не решился расспрашивать Себастьяна о том, что же там было, и слышал ли он голоса, или ему были видения, хотя меня очень интересовала природа такого воздействия на взрослого мужчину. Я предполагал очередную аферу, вроде той, что случилась на Острове Исполнения Желаний. Но здесь она была подготовлена более тонко и обстоятельно, если учесть хотя бы эффект глухоты. Что же здесь-то они придумали?

- Ты узнал про деньги? – когда Себастьян докурил, спросил я.

- Да.

- Поедем проверять? – я скрывал скептическую улыбку.

- Да. Но паром еще не скоро. Придется ждать.

- Это не страшно. Здесь, в отличии от Центрального, прекрасная погода. Только ради нее стоило плыть. Наконец я понял, что не зря эти выходные провожу на Островах. Представляешь, в понедельник я появлюсь на работе с загорелой мордой!

- А ты не хочешь первым туда зайти? – спросил Себастьян, он, казалось, меня не слышал и только что вынырнул из своих мыслей.

- Я?

- Ты.

- Смеешься?

- Нет. Иди. Ты же не веришь.

- Не верю, - почти честно подтвердил я, слыша сомнение даже в эхе, повторившем мои слова.

- Давай, я тебя провожу.

Я еще некоторое время сомневался, а потом развернулся и, не оглядываясь, торопясь пока не передумал, зашагал к скале.

Эффект повторился, на плато я мгновенно оглох, мир вокруг был виден, но не слышен.

Но вот я различил неясные шорохи, потом донесся неясный шепот:

- Не волнуйся, мне не было больно, - я узнал голос своей мамы.

Опять тишина.

- Ты не убивал того голубя, помнишь, за которого тебя наказали? – детский голос, такой знакомый, откуда-то оттуда, из далекого детства, - это я подстроила, с Витьком и Серегой. Мы нашли этого голубя уже мертвого. Принесли и подкинули. Это мы сказали твоим родителям, что это ты его убил. Ты нас тогда очень обидел, мы должны были отомстить. Ты же помнишь….

Голос растаял, но картинка из тех времен ожила перед глазами. Остро почувствовалось отчаяние, когда тебе не верят самые близкие тебе люди - твои родители. Они наказывают тебя за то, что ты не совершал, они верят другим детям, а не тебе.

Я чувствовал, что слезы ни с чем несравнимой обиды катятся по моим щекам.

Я протянул руку, хотел крикнуть вслед голосу: «Подожди, ты скажи об этом им!».

Но я молчал.

Тех, кому я хотел хотя бы теперь все объяснить, уже давно не было.

- Мама, как ты меня не понимаешь?! -  я узнал голос Валентины.

Опять тишина. Я вслушивался в полную тишину, я закрыл глаза, чтобы ничто меня не отвлекало.

- А знаешь, мы с тобой ошибались, - этот мужской голос пришел уже из моей взрослой жизни, - ты же помнишь, мы все просчитали, но мы ошиблись. Я его встретил здесь и теперь точно знаю, что он не был в этом виноват. Мы сделали ошибку, мы поломали ему жизнь.

Как же мне хотелось, чтобы этот голос замолчал. Не надо! Это слишком трудно осознавать. Мы же не знали!

- Но мы сомневались, мы обсуждали, что есть вероятность, что это не он. Помнишь? Мы взвалили на себя это решение, этот суд. Но мы ошиблись. Я его теперь буду вечно здесь встречать, я не могу чувствовать его душу рядом. Это страшно!

Голос исчез, растворился в абсолютной тишине.

- Конечно, мама, с первой встречи у Феликса, с первого взгляда, как удар молнии, - опять голос Валентины, - Ты же понимаешь, я относилась к этому, как к лебединой песне. Все же уже было известно. Я понимала, что это уже ненадолго. Ты меня упрекаешь, но это было выше сознания. Нет, нет, я никогда бы не подала вида, я бы никогда не призналась, он бы сразу испугался, а так это длилось и длилось.

Голос затих.

Какое-то время тишина.

- Я не знаю почему, - Валентина говорила ровно, - мама, но так получилось, это, как озарение какое-то, один взгляд и я все поняла. Да, я понимала, что это ненадолго, но я готова была все отдать. Что?

Пауза.

- Да, мне очень жалко Мишу, но он ничего не знал. Чувствовал? Не знаю. Никогда ему не желала зла, но, что я могла поделать. Такое случается раз в жизни, если вообще случается. Я и подумать не могла. Мама, нет, это не было помутнение, нет, это не последствия состояния. Все ушло на второй план. Да, ты права, это было без надежды, кончено, бессмысленно, но так прекрасно! Мама, ты должна меня понять, ты же женщина!

Абсолютная тишина, а через секунду я услышал скрип песка, оказывается, это я, выскочив из расселины, бежал к причалу по пляжу.

 

На обратном пути Себастьян пытался меня о чем-то спрашивать, я отмахивался, но вот уже на подходе к Центральному на моем телефоне затеплилось на экране изображение  антенны,  сеть появилась.

Я набрал номер и узнал, что абонент находится вне зоны действия сети.

Я набрал домашний номер, ответил Мишка, я повесил трубку.

 

В отеле я еще несколько раз пытался дозвониться, но безрезультатно.

Видимо, обиделась и сменила номер.

Поколебавшись позвонил общему знакомому:

- Привет, Леха.

- Привет.

- Не подскажешь номер Валентины, я обещал ей фотки переслать, но не могу дозвониться, может номер сменила?

Пауза.

- Вадим, ты не знаешь?

- Что?

- Она умерла три месяца назад.

Я застыл, окаменел, ни одной мысли не было в моей голове.

- Она же давно болела. Несколько лет. Ее лечили, долго, но так все было на грани. Тогда она решилась на операцию, чтобы переломить ситуацию. Ее все отговаривали, но она решила. Она умерла на операции. Там….

Я не стал слушать, опустил руку, выронил телефон.

Наконец, в моей голове все из нашего с Мишкой последнего разговора встало на места – он знал про болезнь, а я нет.

 

Уже к вечеру я, насквозь промокший, дошел до «Hard Rock Cafe».

Я не помнил где и как я шел.

Сел за столик у окна.

Подскочил Себастьян:

- Что с тобой? Где твой зонт?

- Себастьян, я слышал голоса только умерших людей,  - выдавил я из себя.

- Конечно, -  удивленно поднял он брови, - там других нет. Разве ты этого не понял?

- Нет.

- Я думал, ты понимаешь. Какой же иначе смысл?

- Ты не говорил.

- С живыми ты можешь и здесь поговорить. Достаточно встретиться, позвонить, хоть письмо написать. Зачем для этого на остров ездить? Туда едут только за тем, что нельзя здесь сделать. В чем проблема, если человек жив – общайся, сколько захочешь.

- Только если захочешь.