Проза

Мы углублялись в лес, чтобы понять, из чего он состоит, чем является его плоть.

Чувствовалось, что весь массив – одно сплошное сплетение жизни, что он должен быть чем-то объединен.

Продвигаясь к сердцевине леса, мы изучали его.

<--- Иллюстрация Кати Берестовой к рассказу "Плоть мира"

Свет, проникающий сквозь ветви тонкими полосами, почти лентами – будто нарезанный – падал на жирную почву.

Огрызок сгнившего дуба был испещрен яркими пятнами, но основной частью корпуса тонул в тени.

Выпуклые капли воды, осевшие на нем, были похожи на пупырышки; по краям они отливали пронзительно-синим, а там, где рос мох – сиреневым и даже черным. Сам мох напоминал мех или шерсть – до того он был густой. Пропитанный влагой, он выглядел плотным.

Там, где лес разъяло болото, на свободное от деревьев пространство ложилась сплошная масса солнечного сияния, делающая осоку белой, а камыши – рыжими. Вода искрилась и брызгала соком густых отсветов; местами сложно легшие пласты освещения делали ее чернильной.

По воде шмыгали скользкие головастики, угловато шагали водомерки. В едва очерченных контурах сырых болотных испарений шарами роилась мошка.

Миновав болото, мы, спотыкаясь, продвигались между изглоданными короедом стволами и веерообразными лапами елей, высоко и осторожно поднимая ноги, разгребая руками хвою, будто пловцы брасом.

Когда на одно из лиц попадал кусок света, оно сощуривалось и казалось недовольным; в тени же лица выглядели застывшими и сосредоточенными на передвижении тела.

Большей частью мы смотрели себе под ноги, лишь изредка вскидывая взгляды к куполу крон, через пробоины которого спускались световые столбы. Тогда мы прослеживали взглядом движение лучей, наблюдая за тем, как они растворяются в густом сумраке леса.

Лес был полон удивительных форм и цветов.

Деревья – испещрены красными, коричневыми, рыжими, охряными, темно-зелеными, черными крапинками.

Стволы поросли бархатным мхом и кожистой плесенью, тусклыми бурыми и серыми грибами.

Местами в коричневатой массе почвы виднелось алое, лимонное, голубое или фиолетовое уплотнение – шляпка сыроежки.

Вещества, из которых состоял лес, смешивались и перетекали из одного в другое. Грибы росли на деревьях, фактически составляя с ними целое; подгнивая или заболевая, древесные стволы сырели, распадались, крошились и становились землей; молодые ростки пробивались из пней.

Мох, плесень, различные виды почвы, вода и насекомые, в сущности, не знали границ, бесчисленными связями соединяя лес в одну общую массу. По мере того, как мы углублялись в лес, она формировалась словно бы все более плотно, ясно и отчетливо, облепляя и окутывая нас.

Ветви и стволы смыкались, трава сплеталась вокруг ног, насекомые взбирались по нам и густо кружили вокруг, словно включая нас в свой рой; свет окрашивал нас в цвета леса.

Мягкие еловые лапы гладили нас по головам, как будто принадлежали дружелюбным животными, принимающим нас в свою стаю.

Наше движение замедлялось, внимание было поглощено преодолением препятствий; приближаясь к неподвижности, мы не замечали, что застываем, как древесные стволы.

Цветом и формой мы сливались с общей массой леса; слюна приобретала вкус смолы; пот на лбах проступал блестящими каплями, словно роса.

Наконец, мы поняли, что движение вглубь прекратилось. Мы были в сердцевине леса и соединились с ней, сделались ее частью.

Пространство вокруг являлось одновременно деревом, глиной, камнем, грибом, водой, мясом – и нами.

Плоть леса была нашей плотью: плоть мира, плоть природы, плоть жизни, плоть формы, плоть личности, плоть существования.

Осознав это, мы задумались о том, кто мы и сколько нас. Можно ли нас определить и исчислить? В ком горит искра жизни, кто мыслит, кто рождает образы, кто задается вопросами и ищет ответы на них?

Сейчас уже не верилось, что есть определенная граница этой сущности, что ей можно дать характеристики, с уверенности обозначить единственным или множественным числом.

Становилось понятно, что мы вовсе и не выбирались из сердцевины леса, из общности его элементов, в которой обнаружили себя сейчас: это было лишь воображаемая попытка представить себя в иных условиях, чем прежде.

Мы – плоть мира, существование которой составляет неистребимое стремление постичь саму себя.

Очередным усилием воображения мы пытались раздробить себя на разнородные фрагменты, а затем, устав поддерживать и осмыслять иллюзию раздельности, сомкнулись вновь.

Этот виток, цикл мысли был пройден; начинался следующий.