Проза

 

(Начало)

(Окончание)

 

 

 

3. Занедолго до сегодня

Ясный морозный день сменился пасмурным, туманным, влажным вечером, потепление принесло изморось.

Я шел к своему дому от Второго Муринского вдоль длинного серого «сталинского» дома по узкой пешеходной дорожке. Впереди неспешно, аккуратно ставя ноги на местами покрытый льдом асфальт, двигалась пожилая женщина с хозяйственной сумкой в руке.

Прислушавшись к ее шагам, понял, что походка мне знакома.

Из отведенной под эту информацию ячейки памяти считал – живет на девятом этаже, квартира в моем стояке, судя по всему, живет одна, но гости бывают часто (некоторые повторяются, некоторые бывают очень редко), хозяйка не заставляет их переобуваться, ходят по квартире в уличной обуви, иногда она играет на рояле или пианино, телевизор смотрит в большой комнате, в маленькую уходит на ночь.

Обгоняя ее, я почти прижался к стене дома, и именно в этот момент мой слух уловил исходящий сверху легкий треск и еле уловимое шуршание льда о металл. Мозг, настроенный на постоянный анализ окружающей обстановки, мгновенно послал импульс ногам, которые напряглись и откинули мое тело влево от стены, по пути рука ухватилась за ворот пальто женщины, увлекая ее за мной в сугроб за дорожкой.

Мы упали на твердый наст одновременно с огромной льдиной, разбившейся об асфальт на том месте, где долю секунды назад мы шли. Сноп мелких осколков и брызг осыпал нашу одежду.

Я вскочил, женщина со стоном села, ее шапка и сумка лежали в стороне.

- Агрессивная у вас, молодой человек, манера спасать женщин, - она повернулась в мою сторону и улыбнулась. – Подайте, пожалуйста, руку. Помогите встать.

Я напрягся, но руку все же протянул, она у меня дрожала, сердце было готово выпрыгнуть из груди, от пережитого только что страха.

Она оперлась о мою ладонь и с трудом встала, начала отряхивать пальто.

Поколебавшись, я наклонился, поднял и подал ей шапку, положил в сумку вылетевший из нее пакет с батоном и половинкой ржаного, распрямился, протягивая женщине сумку.

- Если вы были столь любезны, спасти мне жизнь, может, поможете добраться до дома? Для моего возраста такие стрессы слишком сильное ощущение. Если признаться, коленки дрожат, - вместо того, чтобы забрать у меня сумку, она крепко взяла меня под руку.

Я не поддался панике, которая готова была начаться от такого близкого контакта с посторонним человеком, я убедил себя, что от женщины опасности пока не исходит. Мы медленно побрели в сторону дома.

Когда я уверенно свернул к подъезду, она удивленно спросила:

- Вы знаете, где я живу?

Я был поглощен анализом создавшийся ситуации, отвечал автоматически:

- Вы живете на девятом, надо мной, через один этаж.

- Откуда вы знаете, вы же обычно ходите, опустив голову, ни на кого не смотрите, не здороваетесь. Вы меня узнали?

- Я узнал вашу походку. Я ее слышу дома. У вас домашняя обувь на жесткой подошве и, по-моему, на каблуке.

- Вы слышите через этаж?

- Да, даже дальше.

- Удивительно. Удивительная способность. Я слышу только дрели у соседей. Действительно, хожу всегда на невысоком каблуке, так привыкла, иначе начинают ноги болеть. Вас зовут Вадим? – спросила она, когда мы уже подходили к лифту.

Я вздрогнул, как она это узнала?

- Не пугайтесь. Я знаю многих в этом доме, очень давно живу здесь, хорошо знала и Елену Павловну, она же ваша бабушка?

- Да, - я был напряжен, но пока еще сигнала об опасности не поступало, надо было пройти еще одно испытание – проехать в тесной кабине в непосредственной близости с посторонним человеком.

Обычно, если я к лифту подходил одновременно с кем-либо, то уходил по лестнице, вниз всегда ходил пешком, потому что кабина могла остановиться на любом этаже, где нажата кнопка.

Мы доехали до девятого, я дождался, пока она открыла свою дверь, отдал ей сумку и устремился по лестнице вниз.

- Всего хорошего, Вадим. И еще раз спасибо за подаренную жизнь! – голос ее звучал весело, будто она улыбалась или даже смеялась.

- До свидания, - прошептал я в ответ.

 

На следующий день была ночная смена, поэтому днем я был дома.

Сходил в магазин, разложил продукты в холодильнике, сел перед беззвучным телевизором, смотрел фигурное катание, наслаждаясь подбиранием мелодии под кружение по льду очередной пары.

День был будней, в доме было относительно тихо, все на работе или на учебе, поэтому я легко слышал, как моя вчерашняя попутчица топталась на своей кухне, потом, не переобуваясь, вышла на лестницу, но лифт не вызвала, медленно начала спускаться по лестнице, пока не остановилась у моей двери.

Она нажимала на кнопку отключенного дверного звонка, я слышал, как отсоединенный контакт царапает по корпусу звонка. Она нажимала несколько раз, а потом постучала.

- Вадим, откройте, я знаю, что вы дома. Я видела вас в окно.

С тех пор, как умерла Баба Лена, никто посторонний не бывал в моей квартире. Иногда пытались звонить и стучать в дверь какие-то люди, которые ходили и по соседним квартирам, наверное, представители каких-то служб, но я не открывал. Но ни разу не было, что бы кто-то начинал поднимать шум у моей квартиры.

Это меня напрягало, нервировало, это привлекало внимание к моему жилищу.

Опять раздался стук и уже совсем громкий голос:

- Вадим, у вас все нормально?

Пришлось открыть дверь.

Попутчица стояла передо мной, держа в руке тарелку с румяными пирожками, от которых поднимался пар.

- Здравствуйте, Вадим, я помешала?

- Нет, -  выдавил я из себя.

- Я к вам в гости с благодарственным угощением. Позволите, - она шагнула через порог, я непроизвольно отступил назад, выглядело, будто я ее приглашаю, пропускаю внутрь моего укрытия. – Угостите чаем?

Она прошла в комнату, поставила тарелку на стол.

В этот раз я ее разглядел: женщина далеко за шестьдесят, коротко остриженные, редкие, седые волосы, морщины не глубокие, но частые, на носу роговые очки, фигура плотная, синие платье с пояском было явно мало, видимо, из старых запасов, босоножки на невысоком каблуке без задников.

- Это собственного приготовления, - она кивнула на пирожки, -  у вас есть чай?

- Да,  -  я ушел на кухню, включил газ под чайником и вернулся.

Гостья сидела на стуле за столом, с любопытством осматривая комнату:

- Вы тоже играете? – она кивнула на пианино.

- Да, -   я присел на краешек стула напротив нее.

- Меня зовут Надежда Петровна. Мы с тобой давно знакомы. Ты же учился в пятьсот тридцать четвертой?

- Да.

- Ты выпуска девяностого?

- Да.

- Я много лет работала в этой школе. Я преподавала математику в старших. В вашем классе я не работала, несколько раз только замещала Валю, когда ты был в восьмом. Я тебя хорошо помню, ты меня тогда просто поразил.

Я молчал, я не помнил ее, или она изменилась за двадцать лет. Нашу математичку несколько раз замещали, один раз даже приглашали учителя из соседней школы.

- Ты меня просто «убил» однажды своим выступлением у доски. Ты отвечал, потом что-то случилось, ты отвлекся, сбился и начал рассказывать нам про интегралы, системы дифференциальных уравнений, выдавая такие вещи, которые и в институте не каждый сможет. Откуда ты это знал? Ты увлекался математикой?

Действительно, у меня было такое свойство. Если при ответе на уроке я слышал какой-то посторонний звук, вызывающий ощущение опасности, то я отвлекался на его анализ, просчет возможных последствий, но при этом продолжал говорить, потому что так полагалось, но уже не мог полностью контролировать, что говорю.

- Нет, не увлекался.

- Откуда же ты это знал?

- Я много читал книг по математике, когда был маленький. Они от папы остались. Я их читал и запоминал, но я не понимал значения того, что читал. Это было очень давно, но я все это помню.

Она внимательно смотрела на меня, мерно постукивая пальцами по столу, и в этот момент я ее узнал.

- Я вас узнал. Вы так стучали по журналу, когда слушали чей-нибудь ответ, - я указал на ее руку, лежавшую на столе. - Если ученик начинал отвечать неправильно, вы сжимали кулак, выставляли указательный палец, сгибали его и начинали стучать только им.

Она сдвинула очки на кончик носа, с удивлением глядя на меня:

- Ты это помнишь?

- Да, еще вы, когда что-нибудь объясняли, то выделяли важные слова, ударяя указкой себя вдоль ноги. А в конце предложения стукали носком правой туфли об пол. Это было очень тихо, но я помню. Я слышал. Еще у вас был кожаный пиджак, который скрипел, когда вы писали мелом на доске.

- Вот это да! – она покачала головой. -  Ты все помнишь через звуки!

- Многое, но многое и через глаза. Но через звуки проще, их можно больше запомнить, чем картинок, они меньше занимают места в памяти, - я устал, я давно так много не говорил.

Услышал, как в чайнике начали подниматься со дна пузырьки, скоро закипит вода, ушел на кухню за пакетиками с чаем и чашками.

Когда вернулся, Надежда Петровна пыталась включить звук телевизора, но это было невозможно, он был отключен навсегда.

- Сломался? – спросила она.

- Да.

Мы пили чай с пирожками, было очень вкусно, как я больше всего любил – с капустой, как когда-то у моей мамы.

- Ты, наверное, в сухомятку питаешься, давай буду тебе борщ варить.

Я напрягся, отодвинул тарелку с недоеденным пирожком:

- Спасибо, я наелся.

Я сжался, что это? Попытка стать очередным «взрослым» в моей жизни? Я никогда теперь уже не позволю кому-либо сделать меня зависимым от него. От гостьи повеяло опасностью, я отодвинулся, мне захотелось выйти, но выйти было некуда – это было мое жилище.

Она, кажется, сразу почувствовала мое состояние, растерянно молчала, пауза затягивалась, она была смущена, как человек, который хочет добиться одного, а натыкался совершенно на другое, неожиданное для него, не понятное.

Она занервничала, убрала руки со стола, разгладила подол платья на коленях, мне даже стало жалко ее.

- Ты часто играешь? – она явно искала другую тему, понимая, что чем-то смутила, напугала собеседника, мы -  психи  - очень чутко чувствуем состояние собеседников.

- Каждый день, - я решил поддержать разговор, чтобы совсем не загонять ее в угол.

Она встала, подошла к пианино, открыла крышку:

- Сыграй что-нибудь, пожалуйста, а то я слушаю только свое исполнение, а это совсем другое дело, - она нажала на клавишу, которая ответила ей полной тишиной, не поверив, нажала еще на несколько, тот же эффект, хотя я услышал «ми».

Она решительно подняла верхнюю крышку, заглянув внутрь пианино, прошептала:

- Нда! – потом уже громко: - Сыграешь?

«Может она все же псих?» - пронеслась в мозгу шальная мысль, но этого не могло быть, своих я чувствовал сразу, она была «обычной», которая зачем-то хочет стать для меня «взрослой».

Я встал, подошел к инструменту, уселся на крутящийся стул, задумался и начал играть.

Надежда Петровна стояла тихо рядом, внимательно смотря на мои руки.

Я взял последний аккорд.

- Тоже люблю «Сарабанду» Генделя, -  сказала она. – Но тебе надо научиться пользоваться правой педалью. Она позволяет длиться звуку, когда ты уже отпустил клавишу. Иначе появляются непроизвольные паузы, мелодия прерывается.

Я ошарашено смотрел на гостью.

- Ты мысленно тянешь звучание ноты, но в реальности она прерывается без педали.

- Вы слышали? -  я был подавлен. – Вы псих?

Она расхохоталась:

- Конечно псих! Какой нормальный человек выдержит почти сорок лет в школе? – потом серьезно продолжила: - Нет, я не слышала, я видела, я же тоже играю, поэтому вижу, что ты исполнял.

- Я знаю, что вы играете.

- Ах, да, извини, забыла, что от тебя ничего не скрыть.

- Вы иногда играете очень красивую вещь, я не знаю названия, она такая медленно-тягучая.

- Понимаю. Уступи-ка место.

Я встал, она села, вздохнула и начала играть. Да, это была та прекрасная мелодия, которой я заслушивался через плиты перекрытия, теперь же она звучала в моей квартире, рядом, исполнительница раскачивалась в такт, откинув голову и закрыв глаза.

- Здорово! – искренне воскликнул я, когда отзвучало эхо последней ноты.

Она встала и театрально поклонилась, схватившись после этого за поясницу, сморщилась, распрямилась и сказала:

- Хочешь, приходи, научу.

Я опять напрягся:

- Я сам выучу, если ноты дадите.

- Дам, - тяжело вздохнула она, будто изучая, глядя мне в глаза, - если придешь.

- Мне на работу в ночь. Может, бросите мне в почтовый ящик, - я терялся, мне было не по себе.

 - Знаешь, Вадим, у меня к тебе будет одна просьба. Мне, после вчерашнего падения, тяжело ходить. Ты бы не мог мне завтра купить хлеба? Магазин далеко, скользко на улице. Лет-то мне уже порядочно, - она говорила без пауз, будто боялась дать мне слово. – Я опасаюсь после вчерашнего выходить. Я денег тебе дам. Ко мне часто приходят ученики, помогают, но я же не знаю, когда опять придут…

- Хорошо, куплю. Деньги есть. Вам какой?

- Батон и ржаной.

«Неужели она уже съела то, что вчера несла?» - мысленно удивился я, поняв, что ученики это, скорее всего, те, кто ходит по ее квартире в уличной обуви.

Видно было, что она искренне обрадовалась моему согласию, заторопилась, пока я не передумал, поспешно распрощалась и ушла, оставив на столе тарелку с выпечкой.

Я выключил телевизор, сел за стол и не спеша доел все пирожки.

 

После ночной, я зашел в магазин, купил хлеб и поднялся на лифте на девятый.

Входить я отказался, Надежда Петровна на пороге расплатилась, долго благодарила, потом спросила:

- У тебя завтра какая смена?

- День.

- Купи мне, пожалуйста, килограмм сахарного песка и занеси вечером.

- Хорошо.

Днем, сквозь сон, я слышал, что к ней несколько раз приходили разные люди, а вечером сразу несколько, потом еще кто-то с хорошо знакомой походкой, из тех, кто часто бывал.

 

На следующий вечер, я протянул ей в открытую дверь пакет с сахаром, но она затараторила:

- Вадим, зайди, пожалуйста, на минутку всего. У нас тут проблема возникла. Я тебя очень прошу,  - Надежда Петровна насильно втянула меня за рукав куртки в прихожую, не отпуская, потащила на кухню, где сидела женщина и пила чай. – Знакомься, это Нина, моя бывшая ученица, выпуск семьдесят седьмого.

Женщина встала, протянула руку:

- Нина.

- А это Вадим, - за меня ответила хозяйка квартиры. – Вадим, у Нины ремонт, проблема в том, что надо мебель от стен отодвинуть, а мужских рук у нас нет. Я очень тебя прошу, помоги бедной женщине, тут без силы не обойтись. Ты скажи, когда тебе удобно.

- Я завтра выходной, - ответил я, пока Нина еще трясла мою руку.

- Вот, здорово! – воскликнула она. – Я завтра весь день дома, приезжайте, когда вам удобнее.

- Вадим, а ты сможешь со мной в воскресенье съездить за город, к моей двоюродной сестре, у нее снегом забор повалило? – теребила меня за рукав Надежда Петровна.

Я был в растерянности, смущении, пытаясь все проанализировать, но мысли путались и разбегались.

 

4. Сегодня

Закончилась моя дневная смена, я пулей вылетел на Ворошилова, поспешил к метро, на ходу понимая, что двигаюсь в потоке, что меня преследуют звуки одних и тех же шагов по тротуару проспекта Пятилеток, но плутать по дворам не было времени, я и так опаздывал – надо было забрать с «продленки» Никиту – сына Веры, выпуска девяносто второго года.

Он радостно заулыбался, увидев меня в дверях класса, я успел, Никита был еще не последним забираемым ребенком. У мамы его сегодня ответственный концерт, как было не помочь в который уже раз.

На улице Никита хитро взглянул на меня и потряс полой своего пиджака:

- Сколько монет в кармане?

Я внимательно прислушался:

- Три.

- Ну вот, опять правильно. Ну, тогда отвернись.

Я послушно выполнил указание.

Он порылся рукой в портфеле, специально шумя одеждой, что-то убрал в правый карман:

- А теперь? – Никита опять тряс полой пиджака.

- Опять, три, - ответил я.

- А вот и нет! А вот и нет! – он радостно запрыгал на месте. – Не правильно, я  выиграл!

Я спокойно дал ему насладиться успехом, а потом сказал:

- В кармане три, а под подкладкой еще две. У тебя дырка в кармане.

Мальчишка вывернул карман, на ладонь упали три монетки, а в углу подкладки стала видна большая дыра.

- Ну, не честно, - он обиженно поджал губы и отвернулся и пошел в сторону дома.

Я догнал его, обнял за плечи:

- Не расстраивайся, так могу только я. Ты у любого другого выиграешь.

В квартире я первым делом заставил его переодеться, помыть руки, а сам тем временем разогрел оставленный Верой ужин.

Пока он ел, мы смотрели мультик про Тома и Джерри, хохоча до упада.

- Поиграем? – отодвинув тарелку, спросил Никита.

Я посмотрел на часы, надо было еще купить продукты по списку Надежды Петровны, она ждала завтра гостей. Потом надо было выспаться, рано утром заедет Виталик (выпуск восемьдесят пятого года), отправимся к нему на дачу, где надо приложить много усилий, затягивая через окно на второй этаж цемент, плитку и кирпичи. Ему одному, по словам Надежды Петровны, не справиться. У меня начало создаваться впечатление, что я превращаюсь во «взрослого» для всех выпускников пятьсот тридцать четвертой школы, было впечатление, что у них у всех ничего бы в жизни без меня не получилось.

Но Веры еще не было, я согласился, глядя в молящие глаза ребенка:

- Давай.

Сначала был настольный хоккей, потом появились автоматы, мы выдвинули диван на середину комнаты, ходили на разведку в спальню, бесились и шумели. Опомнились только тогда, когда изумленная Вера, стоя в дверях комнаты, спросила:

- А уроки?

Я НЕ СЛЫШАЛ, как она пришла, как она поднималась по лестнице, даже как она отпирала дверь, я был смущен.

Попрощался, Никита долго «по-мужски» тряс мою руку, и бросился в магазин.

 

Надежда Петровна встретила меня восклицанием:

- Уже не надеялась тебя увидеть сегодня! Где ты пропал?

- С Никитой заигрались.

- Надо было его только довести и накормить.

- Не удержался.

- Ладно, давай продукты, мне еще полночи готовить. Иди в комнату, сейчас чай заварю.

- Не надо, я на минуту. Спать пора, - но не удержался, прошел к пианино, открыл крышку и взял первые торжественно-печальные аккорды Генделя, с чувством, громко так, что задребезжали бокалы в серванте.

 

19-22 сентября 2016 года