Проза

1

Тяжелее всего переставлять ноги. Ноги становятся все тяжелее, и переставлять их – невмоготу. Хотя дыхалка тоже ни к черту. Мороз. Изо рта – пар. Физрук – легкоатлет, легко одет, маленький, седой, но жилистый, подпрыгивает на месте, посвистывает в свисток. И чего ему дома на печи и пенсии не сидится? Хотя мы то знаем чего. Есть у нас еще один физрук – тяжелоатлет, одет как придется, большой и косолапый. После работы оба физрука выпивают в своей каморке и выходят оттуда уже совсем пьяные, долго спорят, запирая двери спортзала, что для детей полезнее – гири или спортивная ходьба.

2

Лидочка недавно устроилась на новую работу. Теперь она работает в киоске. Раньше она тоже работала в киоске, но то был киоск овощной. Теперь Лидочка работает в таком киоске, где вместо винограда, апельсинов, мандаринов, бананов, лука, картошки и очень редко, почти никогда – артишоков, продают пиво и сигареты. Стоят холода и окошко почти все время закрыто. Чтобы купить что-нибудь у Лидочки, а купить теперь у нее можно только сигареты и пиво – ну еще там сухарики всякие, арахис – чтобы все это или хотя бы что-то из этого купить, следует постучать в окошко. Окошко отлетит в сторону, а из него – шутка ли – жаворонок, ну или там воробышек – прыг!

            3

Тихон Тихоныч, пенсионер и герой Советского Союза, выскакивает в заснеженный огород спозаранку, в одних трусах и с топором в руке. Минут пять он остервенело колет дрова, а потом, кряхтя и матерно ругаясь, обтирается снегом. Вернувшись в избу, он прикладывает ледяные ладони к шее жены. Баба Маша вскрикивает, роняет половник и принимается гоняться за Тихоном Тихонычем, размахивая мокрым полотенцем. Все еще в трусах, но для приличия накинув пиджак с Золотой Звездой на лацкане, Тихон Тихоныч садится пить чай. Целый день впереди. Будет еще повод погеройствовать.

4

Перед посещением Зоопарка наш классный руководитель Ирена Иосиповна проводит инструктаж. В Зоопарке не рекомендуется делать следующие вещи – смеяться над обезьянами и дразнить ворона-долгожителя по имени Кондор. Ирена Иосиповна приводит пример. Как-то одна девочка показала ему язык и Кондор страшным голосом прокаркал, что девочка станет классным руководителем и будет красить волосы фиолетовой краской.

5

Наш учитель труда не пьет даже по праздникам и очень не любит, когда мы портим его заготовки. Когда это все же случается, он стучит испорченной заготовкой по верстаку – с верстака поднимается пыль и железная стружка носится по нему серой вьюгой. Когда, бывает, заготовки остаются целы, наш трудовик смеется и шутит. Скворцов! – вызывает он нашего одноклассника. – Как там скворцы, прилетели? Не знаю, – отвечает Скворцов, – но козлы уже вовсю травку щиплют.

6

Вот человек, которого встречаешь в лифте. Говоришь «здравствуйте». Тебе отвечают. Кроме как в лифте не видишь его больше нигде. Из чего вроде как следует, что человек, которого встречаешь в лифте, нигде кроме как в лифте находиться не может. Но все эти умозаключения от неопытности. На самом деле человек, которого встречаешь в лифте, живет полной жизнью. Вернувшись из лифта домой, ставит кастрюлю воды, ждет пока закипит, снимает, сев на табурет, носки и опускает их в кастрюлю. Пока носки сами себя стирают, человек, которого встречаешь в лифте, ставит пластинку Чарли Паркера, СССР, Мелодия, 1988 год, 33 оборота.

7

Раньше у нас была обычная техничка, которую мы так и звали. Теперь техничкой в нашей школе работает Тихон Тихоныч, которого мы тоже так и зовем. Обычная техничка была обычной – звонила в звонок на урок оконной рейкой. Звонок звенел звонко и долго. У Тихона Тихоныча другая техника. Он звонит в звонок на урок с расстояния. Из пневматического ружья пластиковой пулей. В таком исполнении звонок на урок либо еле слышен, либо резко всхлипывает и тут же молкнет. Обычная техничка была очень пунктуальной; Тихон Тихоныч же иногда промахивается, выскакивает из будки подобрать пулю, которая у него всегда одна – то есть последняя, возвращается в будку, перезаряжает ружье и стреляет еще раз – и тоже не всегда успешно. Хорошо если так он объявляет звонок на урок. Но чаще бывает сидишь на уроке, думаешь «когда же он прозвенит» и прямо видишь, как старик там внизу отчаянно мажет.

8

Наша школа стоит на самом краю города. От пустыря, который начинается за городом, школу отделяет новый многоэтажный дом. В новом многоэтажном доме живет Гаврик. Он недавно переехал в наш город из другого города. Гаврик очень смешно произносит букву Г. Мы это поняли, когда он представился в классе. Все смеялись, кроме Ирены Иосиповны. Гаврик рассказывает, что на пустыре, который виден из его окна, каждую ночь приземляется МЛО. «Не МЛО, а НЛО» – поправляем мы Гаврика и смеемся. Но Гаврик не смеется, а говорит, что как-то ночью проснулся от яркого света, спустился на лифте на первый этаж и пошел на пустырь. Даже ночью там было очень светло, потому что тарелка светилась. С одной стороны на ней было написано МЛО и нарисована красная звезда, как на советском самолете, а с другой стороны была еще одна звезда и та же надпись, но уже полностью – Марсианский Летающий Объект.

9

Помимо ружья у Тихона Тихоныча есть именной ТТ, правда никакой дарственной надписи на пистолете нету. На работу он его не берет, бережет. Да и ружья там вполне хватает. Тихон Тихоныч появляется со стороны пустыря, оттуда, где не-пойми-что. Громыхает по кочкам на мопеде с педалями, но педали не крутит. За спиной у него пыльный павлиний хвост и ружье висит в небо целится. Мопед Тихона Тихоныча заводится только с разгона, поэтому когда он отбывает домой, мы помогаем ему, толкаем, держась за трофейное немецкое седло, пока он, привстав, туго крутит педали.

10

У Лидочки в киоске – шелест и щебет. И Лидочкин смех. Деньги Лидочке надо класть прямо в руку. Взяв деньги, она поймает твою руку и недолго подержит в своей. Так она узнает тебя. При этом улыбнется и посмотрит мимо – будто у тебя за спиной стоит еще кто-то. Возможно это и так – в Лидочкин киоск всегда очередь – но смотрит она не на них. Птицы помогают Лидочке. Приносят в клювах сдачу или кладут на прилавок покупку – пакет семечек или жвачку, коробку спичек или сигареты «Magna», которые покупаешь поштучно, потому что денег на целую пачку нет, да и прятать их потом придется за батарею, где их уже не раз находили и сильно ругали, хотя изо рта сигаретами и не пахло, потому что дым следует заедать горькими листьями вишни.

11

А потом пруд осушили, и оказалось, что у него черное дно. И как к такому дну можно было нырять, и почему, донырнув до него, всплывал с золотистым песком в кулаке? Непонятно. В черной грязи шевелятся раки, блестит рыбья чешуя. Тех, что смогли поймать неводом, вывезли жить в соседнее озеро, куда через сточную трубу стекают отходы из обувной фабрики. Вода в озере коричневая, а рыбы двухголовые или двухвостые. Другие рыбы успели укрыться и теперь живут в городской канализации. Остальные остались тут и долго не протянут. Значит иногда полезно быть пойманным. Поздний вечер. Или уже ночь? Мы стоим на мосту, под ним – черная пустота. Полуживые рыбешки переворачиваются с боку на бок, блестят в лунном свете. Закидываем головы – сверху то же, что и под ногами. Закуриваем одну на всех сигарету и когда выпускаем дым, голова кружится, но мы все опытные курильщики и знаем, что это не от сигареты, а от сырого запаха разложения и пустоты под ногами, в которую так и тянет упасть, потому что земное притяжение – закон природы.

12

Хорошо вынести старые лыжи на улицу в разгар лета и прислонить их к стене дома – на самом видном месте. Пусть все смотрят и думают – эка несуразица, лыжи летом.

13

Ночью, когда на пруд никто не смотрит, с черного дна поднимаются белые кости утопленников. Среди них есть дети, молодые женщины и мужчины, бабушки и дедушки, и даже собаки с кошками. На суше все они не знали друг друга, но тут живут дружной семьей. Сейчас, однако, у них беспокойство. Они садятся в круг под мостом и, сбрасывая с костей надоедливых пиявок, держат совет. Пожилые кости предлагают переждать здесь; молодежь кивает в сторону коричневого озера и говорит, что там тоже неплохо. Первый утопленник пруда клацает челюстью и стучит костяшками по склизким сваям моста. Он никуда отсюда не уйдет. Здесь он утонул, прыгнув с вышки, здесь он и будет ждать того, что ждет того, кто уже умер. Какой вышки? – интересуются дети. И первый утопленник пруда рассказывает им о девятиметровой вышке, которая стояла вот на этом мосту, прямо над тем местом, где они сейчас сидят. Вышку демонтировали на третий день после его смерти. Когда появились рабочие, он сидел наверху. Смотрел, как они подходят, вразвалку, облизанные солнцем, которое его уже больше не грело. Как только первый гаечный ключ звякнул о конструкцию вышки, он встал и прыгнул в воду в последний раз. Получается, что «в последний» раз он прыгнул с вышки дважды. С тех пор он уверен, что умер он тоже дважды, а потому считает себя гораздо опытнее всех остальных, умерших всего только раз. Исходя из этого убеждения, он считает, что все должны внять его совету – закопаться поглубже в ил и ждать того, что ждет тех, кто уже умер.

14

Мы часто ходим в дом, где живет Гаврик. Но ходим мы туда не потому, что он там живет, а потому, что там есть лифт. В наших домах лифта нет, потому что они слишком низкие. А дом Гаврика высокий, настолько, что в нем не один лифт, а целых два. Мы занимаем оба, поднимаемся наперегонки на верхний этаж, а потом ждем, чей лифт вызовут назад первым. Из решетки над кнопкой "вызов диспетчера" еле слышно играет ария Германа. Это любимая ария диспетчера, который на самом деле не диспетчер, а диспетчерша. Мы ее никогда не видели, но слышали не раз. “А ну прекратите безобразничать" – обычно говорит она нам, прерывая свою любимую музыку. Когда лифт дергается вниз, внутри тебя что-то подпрыгивает. И понимаешь – душа – существует, и лифт – первое тому доказательство.

15

Но самые вкусные сигареты – это бычки в заброшенном подвале.

16

Когда пруд замерзает, рыбы прогрызают в нем проруби и выскакивают наружу. Может рыбы и не говорят, но уж точно думают. И думают они, что воздух – это Новая Вода, а небо – это Новое Дно. Рыбы пляшут на льду, прыгают одна выше другой, но до Дна достать не могут.

17

Человек, которого встречаешь в лифте, стремится ступать так, чтобы любое место, куда он ступил, его не запомнило. Иногда он лишний раз возвращается, чтобы проверить, не осталось ли там чего от его посещений – сдвинутый стул, скажем, или отражение в зеркале. Другие наоборот – нарочно перевернут пепельницу, проведут ногтем по обоям. Человеку, которого встречаешь в лифте, их не понять.

18

Распахиваешь дверь кабинета рисования, а там – Микалоюс Константинавичус – пишет картины маслом прямо на доске, озирается на учеников – все ли те схватывают. Спохватишься – у тебя же сейчас урок не рисования, а музыки, а это – в соседнем кабинете. Хлопнешь одной дверью, раскроешь другую, а там – Константинас Микалоювичус – играет на баяне «Ламбаду», а девочки нашего класса в желтых спортивных трико выводят у доски попой восьмерки. «Точно – у меня сейчас урок музыки» – подумаешь и сядешь за парту. Иногда учителя музыки и рисования шутки ради подменяют друг друга – обмениваются беретом и баяном – но мы об этом быстро догадываемся и, только чтобы их не расстраивать, делаем вид, что не заметили подмены. Ну а как ее не заметишь, когда на уроке музыки баян, протяжно взревев, повиснет у учителя рисования на шее, опустит уголки губ, как трагическая греческая маска, а Микалоюс Константинавичус, не обращая на баян внимания, будет рисовать себе на доске маслом. Константинас же Микалоювичус, в берете, встанет на уроке рисования перед классом, улыбнется, и давай беспомощно водить перед собой руками, подрагивая пальцами, будто ищет, что сказать и никак не находит.

19

Эта книга состарилась прежде времени. Ей всего то лет пять, но страницы уже пожелтели, а если поднести их к носу, запахнет болотом. (Нюхать книгу следует там, где у нее подмышки) Книга эта и есть болото. Зайдешь в нее поглубже, и уже не вылезти. Стоишь в ней по колено, медленно погружаешься, а из нее наоборот – чудища всякие лезут.

20

Отец Скворцова – тоже Скворцов. Его профессия называется смешным словом карикатурист. Карикатуры карикатуриста Скворцова висят за стеклом на стенде на центральной улице города, теперь исключительно пешеходной и гладкой, а раньше – пупыристой, мощеной булыжником, для ходьбы неудобной, но зато красивой, с дребезжащими по ней автобусами, но, к сожалению, без дребезжащих по ней трамваев, потому что ни трамваев, ни троллейбусов у нас не бывает. На одной из карикатур карикатуриста Скворцова нарисована летающая тарелка. Гаврик приводит нас сюда после уроков и показывает на рисунок пальцем. «Что это?» – дразним мы его, будто сами не видим. «А вы что, сами не видите?» Гаврик сильно волнуется, особенно, когда мы предполагаем, что это летающий чебурек. «Дураки!» – кричит он и стучит по гладкой центральной улице ногой в сандалии. «Это же тарелающая леталка!»

21

Прибираем за отгулявшей осенью. Малолеткам выпадает парк или школьный двор; старшеклассники идут убирать кладбище. Старшеклассники – это мы. С одного боку у кладбища – коричневое вонючее озеро, с другого – детсад. Кладбище осенью – праздник жизни. Мы снуем туда-сюда по холмам, обмениваемся метлами и граблями, ходим за водой к большому зеленому баку за оградой. Кладбище старое – здесь уже давно никого не хоронят – мертвецы живут дружно, сбились в группы по интересам – на верхушке одного холма, к примеру, небольшое еврейское поселение – могилы почти полностью ушли в землю, вместо крестов – звезда Давида; ближе к выходу, на специальной аллее – могилы летчиков – у них вместо крестов – пропеллеры их же собственных сбитых врагом или просто разом упавших из-за неполадок двигателя самолетов. Богатенькие паны устроились в склепах. Железная дверь одного такого склепа сильно заржавела; когда прислоняешься к ней щекой – остается ржавый след. А прислоняться необходимо, потому что сквозь щель в форме равностороннего креста виден раскрытый гроб, из которого торчит кость руки, как будто скелет собирался вылезти наружу, был застигнут нами врасплох, и замер, сделав вид, что ничего не происходит. Чуть дальше – могила мальчика, погибшего от Черной руки, – на могиле так и написано, – и рисунок на надгробье – Черная рука, крохотная, но от этого еще более страшная, потому что юркая. Ну и на самом главном и высоком холме – черная деревянная церковь. Черная, потому что сгорела, но не дотла, и так и осталась стоять. Ирена Иосиповна не разрешает нам в нее входить, но мы все равно входим и разглядываем черные маслянистые балки, которое по ее словам могут в любой момент рухнуть нам на голову. У нас имеются кое-какие догадки насчет того, почему церковь сгорела, но вот почему ее не снесли, тем более что чуть дальше построили новую, белую, каменную, построили уже давно, еще когда мы ходили в садик напротив, – насчет этого догадок у нас нет. Догадка первая – в церковь прямо во время службы ударила молния, церковь загорелась, но потом, как это обычно бывает, бог передумал, и пошел дождь. Спаслись все, кроме трех невинных младенцев, задохнувшихся дымом. Их могилы рядом. Догадка вторая – церковь подожгли сатанисты, которые, по словам Марика, собираются тут по ночам и переворачивают кресты на могилах. Церковь потушил батюшка, один, силой молитвы. Ирена Иосиповна смеется над такими догадками. Смеется красиво и очень трогательно; ее улыбка, как и ее волосы – фиолетовая. Она прислоняется спиной к каменной ограде и рассказывает нам всю правду о Черной церкви и отце Анатолии, пока мы складываем листья в погребальные костры и поджигаем их.

22

Рядом с нашим невысоким домом стоит еще один, тоже невысокий. Его еще называют «кооперативным». В нем живет физрук-тяжелоатлет. Он часто спускается вниз к пруду и удит там рыбу. У обычных рыбаков с собой имеется раскладной стул, но физруку-тяжелоатлету никакой стул не нужен. Он закидывает удочку, приседает так, будто у него на плечах штанга – спина прямая, ноги под прямым углом, – и так и стоит часами. В кооперативном доме все жители сами моют пол в своих подъездах и сами хоронят своих мертвецов. Это происходит так – в подвале последнего подъезда находится мертвецкая. Туда переносят бывших жителей кооперативного дома после того, как те навсегда из него выселятся. Посередине небольшой чистенькой комнатки стоит стол, на столе – гроб. Вдоль стен расставлены скамейки, на которых сидят непонятно откуда взявшиеся бабки, чужие, не кооперативные, сидят культурно, соблюдают приличия. О том, что кто-то умер, мы узнаем так – от подъезда, где находится мертвецкая, до проезжей части выстилается дорожка из хвойных веток. Сначала по дорожке несут гроб, следом шествуют «Тамтамы Таната» – кооперативный похоронный оркестр, в котором физрук-тяжелоатлет исполняет партию тубы. Долгое время в кооперативном доме жил человек с синдромом сведенных скул (ССС). Это был красивый дедушка, ходил он чуть сгорбившись, в опрятном костюме, и всегда-всегда – с улыбкой на лице. Нам почему-то казалось, что на самом деле дедушка злой, не подпускает к себе родственников, шипит, брызжет на них слюной, а улыбается только из-за болезни. Когда он умер, мы специально пробрались в мертвецкую и заглянули в гроб. Мы ожидали, что в смерти он обретет свое истинное лицо, злое, наверняка клыкастое, но нет – и в гробу он продолжал улыбаться, как будто все, что с ним происходило, нравилось ему невероятно.

23

Чтобы не молчать без толку, Константинас Микалоювичус заводит песню. Как дворники на лобовом стекле, мелькают перед ним руки. Пальцы подрагивают, но уже не нервно и неуверенно, а так, будто под ними и впрямь кнопки баяна. Кажется, мы даже слышим их, звуки баяна, они становятся громче, еще громче, а потом и мы сами, ни с того, ни с сего, как околдованные, начинаем подпевать Константинасу Микалоювичусу. Постепенно песню подхватывают все, даже самые отпетые двоечники типа Сухаря и Протеза. Когда дело доходит до припева, мы набираем побольше воздуха в легкие и, пропев строку «пусть всегда будет мама», пытаемся уместить в небольшой промежуток всех остальных: «и папа, и бабушка, и дедушка, и кот…» На кота иногда воздуха не хватает, и тогда мы расстраиваемся. Бывает, наш хор так разойдется, что откроется дверь и в класс заглянет учитель биологии и одновременно завуч Галина Ивановна Тумба. Чтобы ей самой не путаться, кто она, завуч или биологичка, на уроках биологии она носит свои длинные прямые волосы собранными на макушке в пучок, такой тугой, что глаза у нее из-за этого все время навыкате. В кабинете же завуча Галина Ивановна сидит с высокой прической с шиньоном и время от времени опрыскивает себя лаком для волос с приторным запахом. Если заглянувшая в дверь Галина Ивановна находится в «биологической» фазе, то учителю музыки ничего не грозит. Но если на голове у Тумбы вавилонский шиньон, то после занятия, на столе в учительской, Константинаса Микалоювичуса ждет листок с выговором – за срыв урока рисования и балаган.

24

Деревянный орел Каушикаллис есть в каждом доме. Это могущественный талисман и амулет, чего не знает ни один из его владельцев, отчего могущество амулета только удваивается. Деревянный орел Каушикаллис просится вверх, поэтому в большинстве домов он стоит под потолком, на самом верху стенки, которая тоже есть в каждом доме, но только она далеко не амулет и даже не талисман. Как-то раз, подглядывая за комнатой из своего сна, я увидел злобного гнома, который хоть и улыбался, но от этой своей улыбки выглядел только злее. Злобный гном спрыгнул с полки со стеклянными дверцами, которая у Марика называлась баром, – у нас же хоть и была точна такая полка, никакого бара не было, а был склад фотожурналов и папиных черно-белых снимков. Гном пробежался понизу от края до края стенки, потом вскарабкался наверх, влез на орла и растворился. Прервать сон сразу не получилось, но утром, проснувшись, я первым делом достал сверху деревянного орла Каушикаллиса. Он был очень тяжелым и пыльным. Слишком тяжелым. И слишком пыльным. Пыль была у него на голове, на поднятых крыльях, на хвосте, и только между крыльями, там, где сидел гном, пыли не было. Я сразу все понял – злобный гном скрылся внутри орла. Поэтому он и оказался таким тяжелым. Как я ни старался, выкурить его не получилось. Думаю, он и сейчас сидит там, смотрит сквозь орлиные бусинки и зло улыбается.