Проза

- Вадик, ты спишь еще? – голос Влады ворвался в мое сознание из трубки мобильного телефона.

- Привет, нет, я был в душе.

- Я уже третий раз звоню. Сегодня же просмотр жилища. Ты не забыл?

- Нет, Вла, я помню. В одиннадцать встречаемся около блока. Я успею, сейчас кофе и выезжаю.

- Пока. До встречи. Не забудь рулетку.

- Кончено, уже положил в карман.

Я вышел на кухню, включил кофеварку, огляделся - скоро придется прощаться с этой уютной, маленькой квартиркой для одного, которую мне когда-то, в честь моего совершеннолетия, купили мои спонсоры. Хорошо мне здесь было, почти десять лет я проводил в этом жилище вечера и ночи, но пришло время составлять пару. Центральный компьютер нашей области подобрал мне Владу, мы, похоже, должны были составить прекрасную пару. Она и я подходили друг другу внешне – рост, фигуры, форма лиц, цвет глаз, прически – все знакомые отмечали, что наши свадебные фотографии смогут занять достойное место на выставке фотомастеров – «Наш идеал», которая открылась в городском выставочном центре.

Когда же мы, при знакомстве после получении наших анкет в вычислительном центре правительства области, занялись сексом, то стало абсолютно понятно, что Центральный компьютер, как всегда, не ошибся – наши темпераменты и понятия об удовольствие абсолютно совпадали.

А потом еще выяснилось, что прекрасно сочетаются и наши специальности – она специалист по социальному планированию, я – уже довольно известный ученый в области математического моделирования сложных систем. Мы имели большие шансы получить грант по одной общей теме, а значит вечера, которые мы будем проводить дома, не станут скучны – нам всегда будет, что обсудить, у нас будут общие интересы.

Перспективы меня вдохновляли, внушали уверенность, что жизнь не пройдет зря.

Как полагается, перед государственной регистрацией создания пары, мы должны были определиться с будущим жилищем, заказать его планировку, учитывая тот факт, что наши доходы обязывали нас стать на первый раз спонсорами двух детей из Главного центра по воспроизводству. Но я надеялся, что совместная научная деятельность позволит намного увеличить наши доходы, а, следовательно, через лет пять-шесть нам позволят увеличить площадь жилища, обязав стать спонсорами еще для одного, а может и двух детей.

Вспоминаю моих спонсоров – Николая и Веронику – я их помню уже очень пожилыми (они умерли, насколько я слышал, через несколько лет после моего совершеннолетия и переезда от них), я был уже в третьей паре детей, которых их обязали взять на содержание из Главного центра. До этого они уже успели профинансировать становление трех девочек и мальчика. В моей же паре мы оба были мальчиками, второго звали Игорь, надеюсь, его жизнь тоже удалась, нас содержали на хорошем уровне – мы занимались спортом, учились в дорогой гимназии, а потом в университете, денег на нас не жалели, по-моему, даже тратили больше, чем предусмотрено законом.

Кофе был готов, я налил себе большую чашку, сделал бутерброд с толстым куском ветчины, потянулся за горчицей, толкнул чашку и выплеснул горячий напиток на руку. По привычке, которая была совершенно нерациональной, но от которой никак не мог избываться, схватился ошпаренными пальцами за кончик носа и тряхнул головой, как будто пытаясь отогнать боль.

Отдышался, включил телевизор.

На экране появились окраины нашего города, взволнованный голос журналиста вещал:

- За моей спиной органы государственной безопасности блокируют помещения одной из запрещенных в нашей стране организаций «чувственной оппозиции». По нашим сведениям, за этой дверью, - журналист отступил в сторону от камеры и указал на обычный подъезд типового жилого блока, рядом с которым толпился спецназ в масках и бронежилетах, - была организована запрещенная библиотека с читальным залом….

Я переключил канал – красивые морские пейзажи демонстрировались под фонограмму популярной мелодии из серии – абсолютная гармония. Я был уверен, что это способствует усвоению пищи, дожевал завтрак и поспешил на выход, времени оставалось впритык.

 

Влада стояла около строящегося жилого блока, красиво облокотившись о парапет, изогнув стан, опираясь одной рукой о бедро, а во второй крутя за дужку темные очки.

- Я, как всегда, первая, - приветствовала она меня, отвернулась и пошла вверх по ступеням подъезда в сторону лифтов, потом остановилась, обернулась и крикнула: - Люба, ты где?

Из-за угла, спеша и задыхаясь, выскочила ее знакомая по работе, которая считалась среди знающих ее людей, мастером по планировке помещений. Смешно переваливаясь с боку на бок, она ковыляла на коротких ножках в нашу сторону, не переставая облизывать, капающее на ступени мороженое. На последней ступени она оступилась, пломбир вывалился из обертки и расквасился о бетон, обдав мои начищенные ботинки белыми брызгами.

- Ой, я извиняюсь, - Люба сморщила свой и без того не идеальный нос-картошку, - дайте я оботру.

Она начала вытягивать из сумочки носовой платок, таща за ним телефон, кошелек, какую-то косметику, роняя все это на ступени, пытаясь одновременно одной рукой ловить ускользающие вещи, а второй дотянуться до моих ботинок.

Мне стало неприятно, я отступил:

- Прекрати, все нормально. Пошли.

Лифт вознес нас на двадцать шестой этаж, где нам и предстояло жить.

Весь этаж представлял собой единое – не деленное помещение.

Влада огляделась:

- Нам полагается двести метров. Предлагаю взять южную сторону, там – она махнула рукой в сторону солнца.

По закону мы имели право претендовать именно на такую площадь. Вычислительный центр правительства области рассчитал, что выплата ипотеки за такую площадь, плюс налог на недвижимость не подкосят наш парный бюджет, мы сможем взять на себя расходы по двум детям, и у нас еще останется достаточно денег на гармоничную жизнь. Закон не позволит нам взять ни на сантиметр больше.

- Люба, смотри, я хочу взять от этой колоны влево, до конца этажа, а потом вглубь на десять–одиннадцать метров, рассчитай. Вадик, где рулетка?

Я достал лазерную рулетку, протянул Владе.

- Люба, здесь пусть буде кухня, а на чистый юг расположим спортзал. На восток спальни, нашу и детей, на запад гостиную.

- Но на запад плохо, - возразила Люба, шмыгая носом и почесывая затылок, - солнце вечернее, а там же телевизор, и вообще ослеплять будет.

- Шторы придумает или жалюзи. Сейчас модно такие цветастые, когда закрываешь – то видно рисунок, когда свернуты – кажется, что однотонные.

- Ну, можно…

Они ударились в обсуждение деталей, а я стоял на краю этажа и смотрел на простирающийся внизу город. Мне надо было придумать повод, чтобы не видеться завтра с Владой. У меня была крайне авантюрная идея.

Дело в том, что последние годы стало очень модно тайком лазать в параллельный мир людей и таскать оттуда что-нибудь оригинальное, чем можно украсить жилище. Большинство таскали «художественные произведения» (такое название имели эти вставленные в рамки размалеванные полотна). Если честно, я не мог понять этой дурацкой моды, сколько не смотрел на эти картинки у знакомых, не мог понять, что в них такого? Вот лес нарисован, но совсем не похож, другое дело фотографии на наших выставках, там же каждую деталь можно увидеть, понять, что это реально лес. А на картинках – все как-то размыто, на реальность, кончено, отдаленно похоже, но все равно совсем не так, как в жизни, что-то, а не так. Но мода – есть мода, и у нашей пары должно быть все, как у остальных, поэтому надо либо у подпольных торговцев купить что-то из параллельного мира, либо самому туда сходить, хотя и рискованно.

Я долго думал и решил, что лучше самому, тогда будет, чем похвастаться перед знакомыми и гостями, показывая на эту мазню на стене. Мне казалось, что это придаст героизма и совершенства моему образу.

Да, путешествия в параллельный мир запрещены. Много лет назад, рассказывают, за это можно было расплатиться свободой, а еще раньше даже жизнью. Сейчас, конечно, у нас более свободно стало, никто меня не посадит и не расстреляет, но карьеры можно лишиться, это точно. Есть примеры.

Еще есть один немаловажный фактор – стоимость путешествия. Даже важно не сама сумма, а то, что проводникам официально не заплатишь, придется, как-то деньги увести с личного счета, чтобы никто не догадался.

Но все эти трудности как раз и раззадоривали меня – это же здорово! Пусть потом гости завидуют. Эта картинка на стене позволит пригласить к себе некоторых важных людей, может позднее путешествие еще и окупится.

Я уже договорился с проводниками на этот вечер, теперь надо было как-то Владе объяснить, что меня ночью и завтра, в выходной, не будет.

- Вадим, а как вы считаете? Здесь можно ваш кабинет сделать? – перебила мои мысли Люба, заглядывая снизу вверх в мои глаза.

Я вздрогнул, посмотрел на нее, еще мелькнула мысль, интересно, кого ей компьютер подберет, какого-нибудь толстяка-горбуна:

 - Можно. Я полностью полагаюсь на мнение Влады, - ответил я и отошел в сторону, чтобы не мешать, активно размахивавшей руками и раскрасневшейся от усердия и азарта моей второй половинке и ее бледной знакомой.

Потом они  ползали на коленях, рисуя линии на полу, изображая будущие стены, при этом Люба дважды чуть не сорвалась вниз, слишком сильно свесив свой объемистый зад с высоты, которая еще не была ограничена стенами.

«Интересно, - подумал я, - Влада специально ее с собой таскает, чтобы подчеркнуть свое совершенство?»

А тут пришла мысль, как исчезнуть на выходные.

Я вытащил телефон, сделал вид, что отвечаю на звонок, благо, что на меня никто особо внимания не обращал. Закончив имитированный разговор, я сказал:

- Влада, я сегодня уеду. Виктор пригласил к себе в загородный дом. Там надо ему помочь кое-что подправить, он хочет своей паре сделать сюрприз с оформлением кухни. Я думаю, что задержусь у него на выходные. Ты же не против?

- Конечно, нет, Вадик. Жаль, правда, что сорвется наш завтрашний сет. Но, естественно, теннис может и подождать, поезжай.

Я с облегчением вздохнул.

 

До пункта у подножья горы (скорее даже холма), координаты которого мне сбросили на мобильник, я добрался к девяти вечера. Остановился у небольшого отеля, запер машину и прошел к стойке регистрации.

- Мне нужен Альберт Исаакович, - обратился я к девушке за стойкой.

Она внимательно на меня посмотрела и спросила:

- У вас есть направление?

- Да, - я протянул ей телефон, на экране которого открыл текст смс-ки с приглашением.

- Спасибо, - она облегченно вздохнула и указала на дверь за стойкой, - вам туда.

Я вошел в маленькое помещение заполненное компьютерами и затхлым запахом.

Молодой длинноволосый человек выскочил из-за нагромождения мониторов:

- Вы Вадим?

- Да.

- Отлично, вы вовремя, сейчас все оформим, и Иннокентий вас заберет. Вашу кредитку.

Я протянул ему карточку. Он вставил ее чипом в читалку мобильного устройства, развернул экран ко мне:

- ПИН, пожалуйста.

Я взглянул на отображаемую сумму:

- Но здесь больше, чем мы договаривались.

- Вам же понадобятся там деньги. Разницу я сейчас выплачу вам по нашему курсу.

- Он приемлем?

- Другого на этом свете не существует. Вводите ПИН.

Я нажал несколько клавиш, запел мой мобильник, пришло сообщение о списании денег, я открыл текст и с удивлением посмотрел на волосатого.

- Да, - предварил он мой вопрос, - вы получите подтверждение, что потратили эту сумму в одном из торговых центров вашего города, вам на почту даже придет чек и накладная на новый телевизор. Нам не нужны проблемы клиентов.

- Но как?

- Такая хитрая программка, нам ее в параллельном мире посоветовали. Там это в ходу на каждом шагу, а у нас никто не умеет. Так, вот ваша наличка…

- Что?

- Ну, это деньги, их деньги в виде денежных знаков, то есть купюр, картинок, бумажек, даже не знаю, как вам лучше объяснить. Вы курс запишите, когда что-нибудь там будете приобретать, пересчитывайте, чтобы ориентироваться. Калькулятор-то есть?

- В телефоне.

- Отлично. Телефон там, кончено, брать не будет, но калькулятор будет работать. Вы, кстати, там своим телефоном не светите, там таких еще нет, могут обобрать.

- Что?

- Ну, это вам Иннокентий объяснит. Удачного путешествия. Выходите на улицу, там ваш проводник вас найдет. Да, вот захватите плащ, по дороге будет сыро и грязно, костюм испортите, - он протянул мне длинный черный прорезиненный плащ-накидку.

Я взял этот предмет одежды, убрал в задний карман брюк деньги и вышел в сгустившиеся сумерки.

 

Иннокентием оказался щуплый невзрачный мужчина неопределенного возраста – длинные спутанные волосы, борода до груди, маленькие хитрые глазки, суетливые коротенькие руки, кривые ноги – одет он был в такой же плащ, как выдали мне, из-под которого торчали резиновые сапоги, оба на левую ногу.

- Травма в детстве, - объяснил он, перехватив  мой взгляд, обращенный на его ступни. – Я - Иннокентий. Ты, стало быть, Вадим.

- Да. Нам пора?

- Да, напяливай накидку, отправляемся, крестясь.

- Что?

- Так, ерунда, не обращай внимания. Шагай за мной, не спеши, не отставая. Ты, вижу, из крутых, обеспеченных, но здесь главным буду я. Понял?

- Что значит крутых?

- Не парься. Все будет путем, если мне не будешь перечить. Потопали, - и он нырнул в кусты, которые обрамляли площадку перед отелем.

Я шагнул в темноту вслед за ним, ожидая долгого продирания сквозь густые заросли, но неожиданно через полметра сопротивление ветвей прекратилось, и я чуть не упал носом в траву лужайки, напирая на воображаемое препятствие.

Иннокентий хихикнул.

Я обиделся, нельзя же так неуважительно относиться к клиенту, который тебе платит деньги.

Он будто почувствовал и сказал:

- Ты не серчай, Вадим, надо же и мне иметь удовольствие. Смешно мне на вас смотреть, так пыжитесь, будто на подвиг сподвигаетесь, а всего-то делов, к соседям в гости сходить. Но ты молодец, не шумишь, а то, есть и те, что начинают права качать.

- Вы о чем?

- Так о своем, о девичьем.

Странный мужчина, как его понимать?

- Ты не торопись. Время еще много. Нам только в гору подняться и в подвал завалиться,  там много времени будет отдохнуть. Не торопись, не отставая. Океюшки?

- Что?

- Это из того мира, типа, сленг. Не парься.

- Мне не жарко.

- Смешные вы! – он хохотнул. – Все путем.

Минут через десять мы уже были на вершине холма-горы.

- Вадим, нам в подвале несколько часов сидеть, - предупредил проводник, - если хочешь поссать, то давай, там нельзя.

- Что?

- Блин, если есть потребность справить малую нужду, то справляй здесь под деревьями, подвал осквернять нельзя, портал может не открыться. Теперь ясно?

- Да, - я, стесняясь, отошел в сторонку и выполнил распоряжение.

- Готов?

- Да.

- Осторожно, не навернись.

Среди газона Иннокентий, потянув за какое-то кольцо, открыл люк и первым шагнул на хлябкую деревянную лестницу, ведущую вниз.

- Люк за собой закрой, - распорядился он, удостоверившись, что я следую за ним.

В подземном помещении было сыро и грязно, пахло гнилью, меня даже начало подташнивать.

Посуетившись Иннокентий зажег пару свечей, стало не так страшно, хотя признаться даже себе в этом ощущении мне было неприятно.

- Так, парень, нам тут сидеть несколько часов, пока портал откроется. Так что располагайся, садись, не бойся, не зря же тебе плащик выдали. Пользуйся. Я тебе сейчас обрисую твой план на завтрашний день. Вот гляди, - он вытащил из-за пазухи планшет, включил его, поводил пальцем по экрану, вызвал изображение карты. – Ты завтра, поутру, вылезешь отсюда, это будет подвал этой хибары, в районе Поклонной Горы, - он ткнул пальцем в экран, - после, тебе вот по этой дороге, вдоль забора. За забор не суйся, там дурка…

- Что?

- Сумасшедший дом. Понятно?

- Да.

- Туда не залезай, у них там дырок в заборе навалом, так что, ты поосторожнее.

- Как - дырок? – поразился я, вспоминая монументальное ограждение сумасшедшего дома в окрестностях нашего города.

- Не заморачивайся, там все не так, как у нас. Там через территорию этого приюта есть короткая дорога от метро к целому кварталу новостроек, вот народ и срезает дорогу.

- Это же опасно.

- Слушай, не парься, там все по-другому. Там другое отношение к жизни. Да и психов там называют блаженными, то есть счастливыми, будто им нормальные завидуют. Там все иначе, вон я с детства проводником служу, считай, полжизни на той стороне провел, а все одно не привыкнуть. Там не поддавайся общему потоку, они через проезжую часть переходят, где придется, им плевать, там жизнь труднее нашей, вот они ей совсем не дорожат. Короче, ты слушай сюда, вот ты тут вдоль психов пойдешь, потом на другую строну, к платформе, тут такой рынок самостийный…

- Что?

- Незаконный. Там сидят старики и торгуют всякой рухлядью.

- Зачем?

- Ну, им же деньги на еду нужны.

- А программа ответственности за спонсоров?

- Ты о чем, детка?

- Как же программа. Я же отчислял, пока мои спонсоры были живы на их содержание. Это же естественно, пока я был ребенком, они оплачивали мою жизнь, когда они не смогли трудиться, то я и все, кого они  содержали, начали отчислять деньги на их старость.

- Ты с нашими мерками туда не суйся. Там все по-другому. Ты знаешь, где твои спонсоры сейчас?

- Их прах в Общем Хранилище Праха. А где же еще?

- А там каждый в своем хранилище, кладбищем называется. Там у каждого трупа свой участок, ну, может правда, еще кто-то подхоронен. Там земля стоит бешенных денег, но каждому покойнику есть место. Еще кучу денег тратят, чтобы украсить это место. Дорогие камни укладывают, чугунные оградки строят. Ты бывал в нашем Хранилище хоть раз?

- Зачем?

- А они на эти кладбища регулярно ходят. Ты не представишь, они там с этими камнями и оградками разговаривают, рассказывают, как у них жизнь продолжаются, рукой эти камни гладят, верят, что покойники их услышать могут, плачут.

- Зачем?

- Что зачем?

- Зачем плачут?

- Переживают, что у близких жизнь закончилась.

- Переживают? Что за странное слово. Знаю, переделывать, пересказывать, то есть делать что-то повторно. Вы что хотите сказать, что у них ни одна жизнь?

- Нет, как бы тебе объяснить. Они, типа, представляют, что проживают жизнь, или кусок жизни другого, называют переживать, то есть пытаться чувствовать тоже, что и тот другой. Понятно?

- Нет. Зачем чувствовать то, что чувствует другой? Вот, например, я порезался, чувствую боль, зачем вам чувствовать боль, вы же не поранились? Какой в этом смысл? Получается, что вместо одного двое мучаются. Разве есть в этом смысл?

- Блин! Как с тобой трудно. Слушай, я образования не имею, чтобы тебя учить. Я много среди них прожил, но тоже не все объяснить могу, я как бы понимаю на каком-то, типа, уровне, но вот объяснить – это проблема. Это у нас все по логике, по смыслу, поэтому все имеет нормальное объяснение, все понятно каждому. Там все наоборот, ни логики, ни смысла, все от души, как они это называют. Поэтому и не понять, все кажется неестественным. Ну, смотри, что у нас в кино или по телевизору – комедии, то есть смешное…

- Правильно, положительные эмоции.

- Вот, а они ходят в кино, чтобы смотреть фильмы про драмы и трагедии, то бишь про то, как другим плохо и беспросветно. Они сидят там и рыдают, то есть переживают, то бишь, они как бы ощущают то же, что и герои фильма.

- Зачем? Это же отрицательные эмоции. Представьте, я пришел усталый с работы, мне надо восстановиться к следующему дню. Что же я, вместо спорта, смеха перед экраном, вместо хорошего секса, должен сидеть и плакать, потому что кому-то выдуманному плохо в выдуманной жизни? Это же нонсенс.

- Чего? Чего за носес?

- Я говорю, что это противоестественно.

- Это тебе носес, а там все иначе. Они еще книги про чужую жизнь читать любят, тоже переживают, нервничают за героев книжных. Нам не представить, одно дело фильм – отдыхаешь, тебе все показывают и рассказывают. Книга же труда требует, а они могут перед рабочим днем ночь не спать, напрягать мозги, читать, пытаться все представить. Представить себя героями книги, войти в их образ, гадать, как там дальше сложится. Говорят, книга сильнее на человека действует, больше волнует. Нам этого все равно никак не понять. Вот смотри, ты там вылезешь из портала, ты ничем от них не будешь отличаться, а мыслить по-ихнему не сможешь. Вот, к примеру, ты когда-нибудь парой обзаведешься…

- Через месяц.

- Тем более. Тебе выдадут ребенка, может пару, если ты богатенький. Потом могут этих забрать, дать других. Правильно?

- Конечно. Это моя обязанность, как гражданина, обеспечить детство и образование тех детей, которых мне доверит государство.

- Вот, то есть тебе все едино, что один, что другой, все равны…

- Это же естественно, каждый их них гражданин и имеет равные права…

- Это, по-твоему, точнее по-нашему. А там все не так, там дети делятся на своих и чужих.

- Это как?

- Слушай, ты хоть маленько имеешь понятие, как там жизнь устроена? Ты же туда намылился.

- Причем тут мытье?

- Не цепляйся к словам. Ты туда собрался, а ты имеешь представление о том, что и как там?

- Нет. Я математик, я никогда не интересовался проблемами параллельных миров.

- Оно и видно. Ты знаешь, как они там размножаются?

- Нет.

- Там дети появляются, как результат секса. Они зарождаются в организме женщины, там формируются, а потом уже на свет вылезают. Это на подобии, как у нас у диких зверей, слыхал?

- Да, про зверей слышал. Но как же так, что у них высокая смертность?

- Почему? Как у нас, ну может ненамного жизнь покороче, гробят они ее изо всех сил. Разные у них для этого привычки в моде.

- Но тогда у них должно быть переизбыток населения, если у них каждый секс приводит к зарождению новой жизни. Или у них секс очень редко случается?

- Вот, блин, тупица образованный! Не каждый секс приводит к зарождению, зачатием они это называют.

- Почему?

- Слушай, а ты и нашей историей никогда не интересовался?

- Нет, я же математик, зачем мне тратить время на то, что не имеет значения для моей специальности. Это же расточительство, я не смогу достичь совершенства в своем деле. Вы меня удивляете, не понимая таких элементарных вещей.

- Тогда я совершу для тебя открытие. Там умеют избегать зачатия, там умеют прерывать состояние зачатия…

- Как?

- Да, как ты говоришь, элементарно, решает женщина, что не хочет воспроизводить ребенка, идет к врачу, и он этого ребенка изничтожает…

- Врач и убийство! – мне казалось, что я сплю, и мне снится кошмар, куда, в какой мир я собрался прогуляться!

- Да, не считают они это убийством. Так их мировоззрение построено, я ж тебе говорю, там все по-другому. Ладно, не пугайся, не всегда врач убивает ребенка, иногда это и природа делает, у них это называется «выкидыш». Но есть и совсем гуманно, у них куча средств, которые называются «предохранение», это значит, ты сексом занимаешься, а жизнь не зарождается. Понял?

- Нет.

- Ну, да, чтобы это все осознать, надо долго среди них жить. Но ты же понимаешь, что мы своей жизнью им обязаны?

- Почему?

- Слушай, хоть для общего образования, надо же историей интересоваться, страной своей…

- Что такое общее образование?

- Ну, это так у них называется, когда ты толком ничего не понимаешь, но обо всем что-то слышал. Короче, каждая прерванная там до рождения жизнь, наплевать, врачом или природой, каждое предохранение, когда кто-то из партнеров желал зачатия, приводит к появлению нового гражданина нашей страны. Там в Главном центре по воспроизведению заполняется новая барокамера. Мы же просто жители страны нерожденных детей. Так уж природа распорядилась, все она пытается уравновесить.

Я не знал, как реагировать? Должен ли испугаться, удивиться? Да, я никогда этого не знал, но какой вывод надо сделать. Каждая жизнь, в зависимости от вида, появляется на свет разными способами. Что он так волнуется, этот таинственный полугражданин двух миров?

- Вот ты из какого блока Центра? – спросил он. – Что у тебя в метриках написано?

- Из блока «В».

- Значит ты из «выкидышей». Тобой природа озаботилась, так что можешь там, в том мире не бросаться убивать врачей, - Иннокентий рассмеялся.  – Те, что по вине врачей, они из блока «С». Блок «А» - это жертвы предохранения. Все расписано. Об этом никто не говорит, как-то в нашем мире не принято обсуждать истоки нашего происхождения. Ладно, отвлек ты меня. Я ж тебе говорил, что там дети делятся на своих и чужих. Свои – это те, что рождены твоей женщиной. Там те, что живут вместе, называются семьей. А мужик и женщина, у которых дети - называются родителями…

- У нас – спонсорами.

- Это у нас спонсоры, а там не всегда. У них они могут быть бедней церковной крысы…

- Кого?

- Не парься, это значит, не иметь денег, голодать, иным словом.

- Но как же дети? Как государство может доверить детей тем, у кого нет денег на их достойное содержание?

- Слушай, не прискребайся, государству там на это плевать, оно своими проблемами занимается. Как власть удержать, как нахапать побольше, пока не сместили. Нам этого не понять, я даже не пытаюсь. Там все на родителей свалено, это их ответственность.

- А эти родители, о чем думают, если денег нет?

- Ни о чем. Там такое впечатление, что вообще никто ни о чем не думает, живут, как судьба положит. У них совсем безумные ценности. Бред, просто. Они ценят сочувствие, сопереживание…

- Что за термины в отношении людей? Просто страшно. А как же им позволяют составлять пары, если не просчитан будущий бюджет и возможности?

- Они никого не спрашивают. Каждый сам себе выбирает пару.

- Но это же хаос. По какому принципу они выбирают?

- Говорят, что по любви. Приходит любовь, они сходятся, уходит любовь – расходятся, перебегают в другую пару, где любовь появилась. Такой принцип жизни.

- Что это за принцип про любовь?

- Слушай, не пытай, сам не понимаю, но они за этот миф готовы жизнь иногда сложить. Хоть я там и долго бываю, но это мне совсем не понятно. Я так полагаю, что мы не понимаем друг друга, хотя и одинаково устроены, потому что по-разному на свет являемся. Они же девять месяцев сидят в женщине, она мамой называется, прикипают видать, что-то от нее получают. Ты не представляешь, как жутко выглядят эти женщины, живот немереный, там же целый ребенок сидит, как они выдерживают. Потом они становятся родными, как говорят, у них одна кровь, узы какие-то. А мы? Мы из ниоткуда, без памяти, без напутствия. Они и взрослых делят на друзей и врагов.

- Что это?

- Враги – это люди, которым они так хотят навредить, что готовы коверкать свою жизнь, ломать жизнь своего народа.

- Это немыслимо! В этом нет никакого смысла, это же какое-то безумие!

- Согласен. Но они так живут. А вот друзья – это те, ради благополучия которых они готовы ломать свою жизнь. Они готовы спасать их в трудных ситуациях, рискуя своей жизнью.

- Зачем? Для этого же есть специально обученные спасатели, есть специальные органы, зачем выполнять чужие функции?

- Это нам не понять. Ладно, мы с тобой увлеклись высокими неизведанными темами. Я же тебе говорил, что пройдешь через этот… незаконный рынок, здесь, - он ткнул пальцем в экран, - не переходи, это самопроизвольный переход поперек железной дороги и автомобильного переезда, очень опасно, хотя все местные ходят. Иди сюда, до перехода обозначенного, потом по этому проходу. Тут метро – «Удельная». Там посмотришь схему. Тебе надо в центр, куда-нибудь в район Невского проспекта. Там самая толчея, там все сувениры, картинки всякие, фигурки, книги даже можешь купить. Но с  книгами осторожнее. Еще застукают тут, попадешь в списки «чувственной оппозиции».

- Я про них слышал несколько раз по телевизору.

- Это все туфта, молодежное движение. Походили пару раз к параллелам и придумали, что в жизни главное – чувства.

- Какие?

- Всякие. Эту любовь, про которую я тебе говорил, пытаются своим флагом сделать. Слушай, я не парился, не вникал. Знаю, что их власти гоняют, но мне плевать, у меня свой бизнес, я в чужой не лезу. У этих, в параллельном, тоже давненько были подобные, «хиппи» назывались, в стволы автоматов солдат цветочки совали.

- Зачем?

- За всеобщую любовь.

- Любовь, это то, из-за чего дети голодают? Я тебя правильно понял?

- Не знаю. Самое удивительное, что и эти, из параллельного, тоже не могут объяснить, что это за штуковина. Относят к разряду чувств.

- Как страх, опасность, боль?

- Да, из того же ряда что-то. Не парься, наша задача, тебе доставить и вернуть, а твоя выжить, увидеть, купить и вернуться. Давай, запоминай. Переложи деньги и телефон во внутренний карман пиджака, ничего ценного не держи в заднем кармане, когда находишься в толкучке…

- Где?

- В скоплении народа, где тебя стискивают. Например, в вагоне метро.

- А почему не продуман размер состава, чтобы не создавать неудобства пассажирам?

- Ты достал. Прими это, как данность. Так устроено здесь. Не задавай глупых вопросов, а слушай. На улице ни с кем не разговаривай, не поддавайся на попытки втянуть тебя в беседу, а тем более ссору. Усек?

- Что?

- Понял?

- Да, а кто это будет пытаться делать и зачем?

- Если ты откроешь рот, то сразу поймут, что ты не здешний, что ты лох…

- Кто?

- Человек, который не разбирается в особенностях местных условий жизни и общения. Когда это станет ясно, тебя разведут на раз-два.

- Что сделают?

- Нечестным путем завладеют твоими деньгами и иными ценными предметами. Наблюдай и веди себя, как все вокруг, не выделяйся, не попадай в круг внимания ментов…

- Кого?

- Людей одетых в серую форму с погонами. Это представители власти, это полиция. У тебя нет никаких принятых у них документов. В момент загремишь в «обезьянник», - он не стал дожидаться вопроса, увидев мои выпученные глаза, - в камеру предварительного заключения, по-нашему, в Центр содержания неадекватных граждан. Тюрягу, за решетку, в каталажку, много там слов есть. Там тебя оберут и в лучшем случае выкинут на улицу.

- А в худшем?

- Не парься, просто не попадайся на глаза стражам закона. Это основные правила игры. Покупай что-либо, если надумаешь, только в магазинах. Ничего не пытайся купить с рук.

- Откуда?

- У лица, которое не обладает зарегистрированными правами на проведение торговых сделок. Какой ты тупой! У людей на улице ничего не покупай.

- А зачем они что-то продают на улице?

- Так, - он выставил ладони в мою сторону, - никаких вопросов. Просто запомни все, что я тебе сказал. Еще несколько минут,  и тебе будет пора.

Что-то зашуршало, по подвалу пронесся легкий ветерок, пламя свечей качнулось, затрепетало и угасло, а еще через секунду к нам проник свет через внезапно появившиеся под потолком узкие окна, в помещение ворвался шум проносившихся где-то наверху машин, голоса людей, пение птиц, отдаленная, удивительно неприятная музыка.

- Приехали, - Иннокентий встал, размял ноги, потянулся, зевнул и шагнул к лестнице.

Поднявшись по шатким ступеням, он откинул люк и поманил меня.

За люком была заваленная какими-то запыленными вещами комната с окнами во всю стену, которые были поделены деревянной рамой на мелкие ромбики.

- Вадим, часы не переводи, время у нас совпадает. Буду ждать тебя здесь с одиннадцати вечера до полуночи. Если не успеешь, или если что, то помни, что я тебя здесь жду в тоже время каждый день. Но будь любезен, появись сегодня, нам проблемы не нужны. Ну, все валяй, вон дверь, за ней двор, там калитка – маленькие ворота. Перейдешь улицу и попадешь к забору психушки. Дальше знаешь. Удачи.

Он подтолкнул меня к двери, но ноги у меня неожиданно стали ватными, каждый шаг давался с трудом. Я оробел, я представил, что еще несколько шагов, и я окажусь один на один с этим диким, непонятным, неестественным миром.

- Ну, - услышал я за своей спиной, сделал неимоверное усилие и прибавил шаг, изображая бодрую походку.

 

Двор представлял собой запущенный сад. В глубине, откуда раздавался шум улицы, виден был покосившийся забор и дверь, через которую я и шагнул в неизвестность.

На меня сразу налетел мужчина, тащивший два полиэтиленовых пакета и выпускавший изо рта, в котором была зажата бумажная трубочка, облака вонючего дыма:

 - Куда прешь? Разуй глаза! – крикнул он, пихнул меня плечом и прошел мимо.

Я огляделся, мысленно сопоставил карту с тем, что меня окружало, и понял, что мне надо пересечь проезжую часть и идти вдоль забора, начинавшегося за развалинами какого-то сооружения, стены которого были обклеены изорванными плакатами.

Я посмотрел в обе стороны, знаков пешеходных переходов не увидел, но и машин не было, тяжело вздохнув, быстрым шагом пересек дорогу. Я уже, практически, был  на противоположенном тротуаре, когда за спиной раздался гудок, и с ревом пронесся автомобиль, окатив мои брюки грязью из лужи у бордюра.

Идя вдоль забора, я внимательно оглядывался, рассматривал встречных прохожих. Они не обращали на меня внимания, я выглядел, действительно, абсолютно, как они.

Мы ничем не отличались.

Некоторые из них на ходу разговаривали по телефону. У кого-то в ушах были наушники. Кто-то, как тот мужчина, при ходьбе вставляли в рот бумажные трубочки, а потом выдыхали облако дыма. Какой-то мужчина в грязной и рваной куртке сидел на камне под деревом и спал, уронив голову на сложенные на коленях руки. Впереди появилась женщина, катившая перед собой коляску, она шла медленно, тяжело неся огромный выпирающий живот – жуткая картина. Женщина свернула с асфальта тротуара, прошла по раскисшей тропе через газон и скрылась на территории сумасшедшего дома, пройдя через дыру – вынутый бетонный блок забора, у которой стоял и пускал дым полный мужчина в белом халате.

 Слева появилась железнодорожная платформа, значит, мне пора было переходить на противоположенную сторону.

Пригляделся, люди пересекали проезжую часть в разных местах под разными углами, почти не обращая внимания на проезжавшие машины.

Я напрягся, собрался и перебежал несколько метров опасного асфальта.

В сторону платформы вела утоптанная земляная дорожка, вдоль которой на газонах были расставлены ящики, на которых разложены потрепанные книжные томики, старые лампы, поношенная обувь, обтрепанная одежда, какие-то замки, блеклая посуда, неновые инструменты, даже ржавые гвозди. У ящиков стояли и сидели люди, переговаривались между собой, лениво провожая взглядом прохожих, с надеждой подавались вперед, вставали, если кто-то останавливался у их ящика.

Я был бдителен, как и учил Иннокентий, заметил, что какой-то молодой парень идет за мной, замедляя и ускоряя шаг точно так, как делал я. Позже к нему присоединилась очень пожилая женщина, она сильно хромала, но не отставала. Я испугался, ускорился, торопясь покинуть этот рынок, попасть опять в цивилизованное место, где люди одеты аккуратно, где есть машины.

Я миновал железнодорожный переезд, как полагается, на зеленый сигнал, дошел до пешеходного перехода, который мне показывали на карте. Парень исчез, отстал или свернул где-то раньше, а женщина упорно преследовала, неотрывно глядя на меня. Пройдя по переулку, я свернул во дворы невысоких желтоватых домиков, постоянно ускоряя шаг, но она не отставала.

Нервы сдали, увидев впереди станцию метро, я перешел на бег, услышав сзади истошный, полный отчаяния вопль:

- Сыночка!

Я оглянулся.

Женщина, протягивая ко мне руки, тоже попыталась бежать, но споткнулась, упала, ударившись лицом о низенький заборчик у края газона, из ее носа брызнула кровь, она не шевелилась.

Я в нерешительности остановился. Как себя вести. Надо, конечно, помочь, но как быть с предупреждениями Иннокентия?

Я был в смятении. С одной стороны, нас с малолетства учили – ты должен помочь любому человеку, если это не угрожает и не представляет опасности для тебя, это закон, это правило, это естественно, потому что завтра тебе может потребоваться помощь. С другой стороны, странные речи моего проводника о каких-то «разведениях» в этом трудно понимаемом параллельном мире, живущем по каким-то нелогичным диким законам.

Я стоял и смотрел на лежавшую женщину: старая черная юбка, когда-то сиреневая, а теперь блеклая с подтеками блузка, серый платок, из-под которого выбивались неровно окрашенными, с проступающей сединой, волосы, ногти на вытянутых в мою сторону руках грязные, неровно обломанные, на запястье синяк. Неужели это создание может представлять для меня опасность? Я не верил в это. Воспитание взяло вверх над инстинктом самосохранения, и я шагнул к неподвижному телу, наклонился, вдохнул несвежий запах прелости и пота, попытался перевернуть ее на спину. Это усилие незамедлительно отозвалось во мне пониманием, что я обязан ей помочь, во чтобы это не стало. Меня даже поразила ясность и непоколебимость этого понимания.

- Давай, парень, вот беда-то, что ж она так со своей ногой разбежалась, - услышал я над плечом мужской голос, к моим рукам присоединились еще две, на которых были нанесены синие рисунки каких-то женщин с рыбьими хвостами. – Эх, Петровна, куда ж ты разогналась. Давай, парень, туда к скамейке ее тащи.

Мы с трудом протащили грузное тело к деревянной, покрашенной зеленой краской скамье у одного из входов в дом. Моя преследовательница была без сознания, ее голова безвольно раскачивалась из стороны в сторону.

- Надо врача вызвать. Это страховой случай, - обратился я к мужчине в черной майке и растянутых спортивных штанах. Его истощенное тело, напоминавшее обтянутый кожей скелет, было все заполнено неимоверными синими рисунками. На верхних фалангах пальцев правой руки значилось имя Коля.

- Ты о чем, парень? – он хрипло рассмеялся. – Ты думаешь, у Петровны страховка есть? Ну, ты даешь! Давай, передыхнем и наверх ее оттащим, к ней, на второй, там у нее всегда стаканчик лекарства найдется. Сразу очухается.

Я благоразумно решил разговор не поддерживать, чтобы не выдать полное не понимание происходящего и сути речи неожиданно появившегося помощника.

Достав носовой платок, промокнул кровь под носом пострадавшей, свежего кровотечения не было, но меня пугал проявляющийся отек на лбу, который вспухал с каждым мгновением. Явно нужен был врач, но, что я мог сделать?

- Ну, парень, погнали, - разрисованный мужчина подхватил женщину под одну руку, кивнул мне. Я обнял ее за спину, закинув себе на плечо ее правую руку. Мы с трудом оторвали тело от скамейки и медленно двинулись к дверям дома. В прохладе подъезда наша ноша начала проявлять признаки жизни, перебирать ногами, открыла глаза, повернув голову в мою сторону. Ее немного приоткрытый рот, дыхание, которое меня обдавало сладковатым тягучим ароматом, ее неподвижный напряженный взгляд, неотрывно изучавший мое лицо, придавали ей несколько безумный вид.

- Ты не исчезнешь? – шепотом спросила она.

- Вы мне? -  я решил, что у женщины начинается бред, вызванный, скорее всего, сильным сотрясением мозга.

- Я тебе, я тебя там, на толкучке, сразу распознала. Ты только мимо прошел, а меня, как волной, обдало. Такой жар и так защемило, даже вздохнуть не смогла – сбылось.

Она опять закрыла глаза и уронила голову мне на плечо, от этого прикосновения мне тоже показалось, что какая-то теплая волна пробежала внутри груди, что-то кольнуло, отпустило и не ушло, зацепилось – что-то необъяснимое, но очень приятное и спокойное.

На втором этаже мужчина порылся свободной рукой в огромном кармане юбки женщины, вынул ключ, отпер дверь, обитую потертым искусственным материалом.

Мы шагнули в прихожую – жутко тесное и темное помещение, пришлось идти боком, в маленькой комнате, где стоял полумрак, несмотря на разгар дня – окна были грязны, мы опустили тело на истертый, чем-то закапанный диван. Разогнулись, я облегченно вздохнул и чуть не поперхнулся тяжелым, пропахшим пылью и затхлостью воздухом.

- Ща, подлечимся,  - потирая руки, мужчина выскочил из комнаты.

Я подошел к окну, попытался его открыть, но щеколды, казалось, прикипели, не поддавались, наконец, я с ними справился, потянул створки, разрывая какие-то грязные бумажные полоски, наклеенные по периметру рам. Посыпалась пыль, полетели обрывки бумаги, зашумела листва клена, растущего за окном, защебетали птицы, детский голос закричал:

- Чур, не я! Ты - вода!

В комнату ворвалась жизнь.

Мужчина вернулся в комнату с бутылкой и стаканом, который быстро наполнил и поднес к носу женщины, та встрепенулась, очнулась, сделала глоток, но тут ее глаза натолкнулись на меня, она отстранила руку мужчины:

- Не хочу, - выпрямила спину, попыталась встать, но безвольно откинулась на спинку дивана.

- Твое дело, - мужчина одним глотком опустошил стакан, приложил руку ко рту, сморщился, выдохнул, аккуратно поставил бутылку на пол, - ну, я пошел, ты уж держись, Петровна. Если что, звони. Бывай, парень, - он протянул мне руку, пожал мою, резко развернулся и ушел.

Она заговорила почти сразу, как мы остались одни, а я стоял спиной к окну, чувствуя, как свежий ветерок треплет волосы на затылке, слушал и не знал, как мне к этому отнестись, что мне надо сделать.

- Я всегда знала, что они меня обманули. Я ни разу не сомневалась, что ты жив, я верила, и даже во сне верила. Я все глаза проглядела, я в каждого все эти годы всматривалась, все боялась тебя пропустить, хотя, как я могла тебя пропустить. Я все это время твердила: Димочка, пусть все в твоей жизни сложится хорошо! Пусть ты, будешь счастлив! Я не могла не верить, что ты придешь! Этого не могло бы ни за что быть! Я же тогда на восьмом месяце была. Ты так сильно пинался, ой, как пинался! – она прижала руки к животу, прикрыла глаза, на секунду замолчала, раскачивая головой. – Я все твердила, Димочка будет сильным богатырем! Потом эта машина, я даже ничего не поняла. Я же в коме почти год пролежала, они мне потом сказали, что тебя спасти не удалось, что сильный удар был, что они сделали все, что было возможно. Не верила я им, ни одной секундочки не верила. Я все эти годы ждала этой минуты, когда ты придешь. Отец твой сбежал. Нашел себе другую, еще пока я была без сознания. Врачи же ему сказали, что даже, если выживу, то двигаться не смогу. Я долго не ходила, пять лет лежала, но я знала, что мне надо встать. Я тайком от них ночью училась ходить. Они запрещали, они боялись за позвоночник, не верили, а я верила. Я все ночи училась, я орала, но ходила. Меня никто из соседей по палате не выдал. Терпели, не спали. Я им объяснила, что мне очень надо, мне надо тебя искать, ждать, сыночка моего. Потом костыли. Пенсия, инвалидность. Потом даже устроилась тут у метро в баню кассиром. Потом выгнали, там все изменилось, баню переделали в дорогую, зачем я им. Вот, сыночек, так вот моя жизнь прошла. Теперь на толкучке продаю всякие вещички, из дома таскаю, да не нужны они никому. Так и живу. Ты расскажи, как ты живешь? Как ты? Кому тебя отдали тогда? Не верили же, что я выживу.

Что я мог ей сказать? Я упорно молчал? Что же рассказать этой несчастной женщине, которая увидела во мне какой-то призрак из своего прошлого, про параллельный мир, про страну неродившихся детей, про то, что я «выкидыш», я и сам-то это узнал несколько часов назад, я и сам-то еще все это не успел обдумать, понять до конца.

- Что ж мы тут? Пойдем, я тебе чаю сделаю, у меня даже печенье есть, - она, придерживаясь за спинку дивана, встала, опираясь о стену, пошла из комнаты, я послушно последовал за ней.

На кухне она включила газ под чайником, поставила на стол тарелку с какими-то желтоватыми сухими кусочками запеченного теста, чашки, вернулась к плите, качнулась, прикоснулась к чайнику, вскрикнула, схватилась обожженными пальцами за кончик носа и тряхнула головой, будто отгоняя боль.

Я смотрел на эту картину, как завороженный. Это не могло иметь логического объяснения, кроме одного, в которое она свято верила.

Вот значит, как выглядит женщина, которая по законам этого мира называется моей мамой, которая в силу случайности не смогла меня выносить, которая была без сознания, когда там у нас в Центре воспроизведения заполнилась очередная барокамера.

Она  подошла к столу, начала наливать воду в чашки, потом со стуком поставила чайник на стол, сделал пару шагов и, обхватив меня, прижалась, терлась щекой о мою грудь, гладила меня по спине, всхлипывала, мелко дрожа всем телом.

- Что ж ты молчишь, кровинушка моя! Что ж ты молчишь?

Неожиданно я понял, что я должен сказать:

- Не волнуйтесь, у меня все хорошо. Меня хорошо содержали, я теперь стал известным ученым.

- Что ж ты ко мне на вы? Димочка, но нельзя же так.

- Меня Вадимом зовут.

Она отстранилась, посмотрела мне в глаза:

- Хорошее, красивое имя, но я тебя Димой назвала, я тебя так назвала, когда ты еще тут был, - она положила руку на свой живот. – Ты мне расскажи про своих приемных родителей.

Я догадался, что меня спрашивают про спонсоров.

- Они хорошо ко мне относились.

- Они живы?

- Нет.

- Ты, когда дома будешь, поклонись от меня их могилке. А у тебя дети есть?

- Скоро полу…,  - я спохватился, - нет пока.

- А жена?

Я растерялся, это слово не всплывало в нашем разговоре с Иннокентием.

- Или так живете, без регистрации?

Теперь стало понятно:

- Скоро будет. Ее Владой зовут.

- Сильно любишь?

Опять тупик. «Сильно» - это хорошо по отношению к слову «любишь»? Попытался быстро продумать логику такого словосочетания. Если любовь – это то, что позволяет им выбирать пару, то, скорее всего, сильно – это хорошо.

- Да.

- Красивая?

- Да, - тут сомнений не возникло, практически принятый у нас эталон. Все параметры в полном соответствии.

Время летело. Мы сидели на кухне над остывшей водой в чашках. Я постепенно перестал бояться сделать ошибки, рассказывал про детство, про Игоря, про учебу, про университет, про работу, про свои научные успехи, про Владу, про то, что скоро будет новое жилище.

Она рассказывала про свою жизнь, как умер ее кот, который прожил тринадцать лет, про ее подругу, которую дети отдали в какой-то дом престарелых, как она там скучает, про то, как подорожали продукты.

Неожиданно она спросила:

- Ты меня с твоей Владой познакомишь?

- Конечно, - это вырвалось неожиданно и неконтролируемо, я просто не представлял, как еще можно ответить этой женщине.

Начало смеркаться, я посмотрел на часы – одиннадцатый час.

- Мне пора.

- Так скоро, а когда ты опять придешь?

Такой простой вопрос, а за ним стоит целая армия вопросов и проблем.

- Я приду, пока не знаю, когда, - честно ответил я.

Встал, мы вышли в прихожую, она включила свет, потянула меня за плечи, наклонила, поцеловала в лоб, потом прижалась щекой к моей щеке, всхлипнула и замерла, я тоже не шевелился, так вдруг стало тепло, так не хотелось прерывать это соприкосновение.

Я зажмурился, мне привиделся маленький мальчик в коротких штанишках и белой панамке на берегу моря, а рядом кто-то такой близкий, такой…, такой родной, вдруг всплыло в памяти слово Иннокентия. Я почувствовал (не понял, а почувствовал) что этот мальчик счастлив – детство, покой и самый родной человек рядом.

Я стряхнул наваждение, открыл глаза, перед которыми были увлажненные глаза пожилой женщины, которая всю жизнь ждала меня.

- Не бросай меня! -  в ее голосе собралась столько мольбы, что это было невозможно слушать.

Я развернулся и вышел, сбежал вниз, выскочил на улицу, сделал несколько шагов, обернулся, поднял глаза и увидел в освещенном окне темный силуэт. Показалось, что начал накрапывать дождь, я посмотрел на небо – там ярко светили звезды, капли дождя струились только по моим щекам.

Поддавшись какому-то импульсу, я поднял руку и помахал силуэту в окне, увидел ответный жест, отвернулся и поспешил к заброшенному саду, подвалу, порталу, стране нерожденных детей.

 

На следующий день, измотавшись на теннисной тренировке, я плохо спал, мне снился странный сон: я снился себе ребенком, который все время наносит себе раны, плачет, а та таинственная Петровна меня успокаивает, гладит по голове, дует на ранку и приговаривает: «Пусть у собаки заболит, пусть у кошки заболит, а у Димочки пройдет!». И у меня сразу затягивались ранки, проходили ссадины, а я опять специально царапался, чтобы она пришла и дула на них, гладя меня по голове, прижимая к своей груди.

Я проснулся, еще до рассвета, лежал в темноте, слушал ровное, спокойное дыхание Влады, и неожиданно ко мне пришло понимание значения слов: свой и чужой. Так ясно стало, что мы чужие, что нас ничто не связывает, хотя, если здраво рассуждать, то мы идеальная пара. Мне изменила привычка здраво рассуждать, я встал, разбудил Владу, сказал:

- Мы расстаемся. Я ухожу. Извини.

Оделся и навсегда ушел из ее квартиры и жизни.

Любе я дозвонился на следующий день, договорился о встрече около недостроенного и несостоявшегося нашего с Владой жилища.

Люба была удивлена, но приехала вовремя, я как раз успел закончить оформлять в офисе застройщика расторжение договора о приобретении двухсот квадратных метров на двадцать шестом этаже.

- Люба, я хочу рассчитаться с вами за проделанную работу по проекту жилища.

- Вадим, что-то случилось? – в ее взгляде мелькнуло волнение.

- Мы…, я решил не составлять с Владой пару. Нам не понадобиться жилище, проект не нужен.

- Что случилось? – она схватилась за сердце, этот жест мне что-то напомнил, еще несколько дней назад он вызывал бы удивление и непонимание, а сейчас привел к тому, что я внимательно посмотрел ей в глаза.

- Я могу вам рассказать, - решился я, мне надо было с кем-то поделиться тем, что так неожиданно свалилось на меня, поломав всю мою жизнь.

Мы сидели в кафе, пили кофе, и я сбивчиво рассказывал, совершенно не боясь показаться глупым, наивным, недалеким. Я откровенно делился своими сомнениями и непониманием, и чем больше я говорил, тем легче мне становилось.

 

 

Эпилог

 

Я регулярно бывал у станции метро «Удельная», я почти весь свой заработок тратил на оплату проводников, мы стали с Иннокентием понимать друг друга с полуслова.

Я узнал, почему у него оба сапога на левую ногу. Он в детстве застрял в портале, вырывался и потерял правую ступню. Протез решил сделать в параллельном мире, не у нас, там мастер оказался пьющий (я теперь уже знаю значение этого слова), он снял мерку с левой ноги и сделал точную копию. Потом уже Иннокентий привык, переделывать не стал.

Так что я теперь не парюсь по поводу этого вопроса.

 

Мама все расспрашивала про Владу.

Я объяснил, что я разлюбил ее, что у нас ничего не получилось.

 

Мама заболела довольно скоро, ей требовалась сиделка.

Я договорился с Любой и перевез ее в параллельный мир, она оказалась очень хорошей сиделкой, мама с ней отдыхала душой, они очень привязались друг к другу.

Под Новый Год мы с Любой поженились.

Мама умерла спустя два года, теперь мы находимся в стадии сомнений -  в каком мире поселиться.

 

10-12 августа 2016 года