Жизнь как есть

 

 

***

10 июля 1904 года в Шахматово впервые приехал Андрей Белый. Тогда он пробыл в усадьбе всего несколько дней ― до 15-го июля. Александр Александрович показал ему собственноручно вырытую канаву вокруг огорода, дал «поносить свою белую рубаху, вышитую лебедями, ― в знак побратимства». Однако именно в те дни обнаружились значительные разногласия в мировосприятии и взаимодействии с миром не только между Белым и Блоком, но и, как бы соответственно, между младосимволистами в принципе. Это коснулось как представлений на уровне быта (например, показной, в некотором смысле претенциозный аскетизм Белого вызвал у Александра Александровича недоумённый вопрос к матери: «Кто он? И не пьёт, и не ест…»), так и «духовного вектора», являвшегося стержнем поэтики произведений каждого из них. Последнее проявлялось, например, как указывает исследователь жизни и творчества Блока В. И. Новиков, в том, что для Белого было характерно «движение ввысь, к свету, к положительному итогу», тогда как Александр Александрович при достижении гармонии «не длит её, а совершает решительный шаг к дисгармонии, к хаосу. Во имя обретения новой гармонии». В связи с этим показателен случай, когда Блок в солнечный день, взяв Белого под руку, повёл его в поле, где признался, что он не «особенно светлый», как считали тогда некоторые его знакомые и друзья: «Нет, тёмный я». Кроме этого, оказалось, что у обоих различное представление о художественной ценности и состоятельности произведений ряда символистов (к примеру, о Брюсове Блок, в отличие от Белого, отзывался не как о «мэтре» и «маге», а как о «математике»). Были выявлены и первые несоответствия их взглядов на образ Прекрасной Дамы, из-за чего впоследствии произошло разрушение культа таковой «в её земном воплощении».

З. Н. Гиппиус вспоминала, сколь отличными друг от друга были Александр Александрович и Андрей Белый: «Серьёзный, особенно-неподвижный Блок ― и весь извивающийся, всегда танцующий Боря. Скупые, тяжёлые, глухие слова Блока ― и бесконечно льющиеся, водопадные речи Бори, с жестами, с лицом вечно меняющимся ― почти до гримас: он то улыбается, то презабавно и премило хмурит брови и скашивает, глаза. Блок долго молчит, если его спросишь; потом скажет “да”. Или “нет”. Боря на всё ответит непременно: “Да-да-да”… и тотчас унесётся в пространство на крыльях тысячи слов. Блок весь твёрдый, точно деревянный или каменный, ― Боря весь мягкий, сладкий, ласковый. У Блока и волосы тёмные, пышные, лежат, однако, тяжело. У Бори ― они легче пуха, и жёлтенькие, точно у едва вылупившегося цыплёнка».

 

***

 

Дерновый диван А.и Л. Блоков

 

В очередной раз Блоки приехали в Шахматово во второй половине апреля 1905 года. Те недели ― до середины июня ― ознаменовались рядом «по-шахматовски» «болотных» стихотворений Александра Александровича: «Болотный попик» (незадолго до приезда в усадьбу), «На весеннем пути в теремок…», «Полюби эту вечность болот…», «Белый конь чуть ступает усталой ногой…» и «Болото ― глубокая впадина…» (последние два, однако, были написаны в Новосёлках, далеко за пределами Клинского уезда). Спустя годы, уже после смерти Блока, Белый вспоминал окрестности Шахматова, обращаясь преимущественно именно к этим стихотворениям: «Обилие хмурых горбин и болот с очень многими окнами, куда можно кануть ― пойдёшь прогуляться, и канешь в окошко, ― всё это вплотную обстало усадьбу, где вырос А. А.; здесь ― водится нечисть; здесь ― попик болотный на кочке кощунственно молится за “лягушачью лапу, за римского папу”; колдун среди пней полоняет весну; и маячит дымком “Невидимка”; сюда же Она по заре опускается розовым шёлком одежд».

Уже в середине июня в усадьбе побывали Белый и С. Соловьёв. Белый не скрывал своей надежды на то, что Блок за год изменился и будет больше похож на того «идеального» Блока, каким он себе представлял его до приезда в Шахматово летом 1904 года. Александр Александрович, и правда, изменился, вот только в куда более худшую, в представлении Белого, конечно же, сторону. И первым «звоночком» об этом послужили эти якобы неожиданные стихотворения с «болотной символикой», которые Белый воспринял с нескрываемым разочарованием.

Тогда же обнаружилась и неуверенность Александра Александровича в собственных творческих силах, что очень напоминает временный, но крайне болезненный кризис: «А знаете, почему Саша ― мрачный; он ходит один по лесам; он сидит там часами на кочках… Порой ему кажется, что разучился писать стихи; это его мучает» (слова матери Блока ― из воспоминаний Белого).

 

Александр Блок                                 Андрей Белый

Лето 1905-го в Шахматове известно главным образом произошедшей тогда размолвкой между Белым и Соловьёвым ― с одной стороны и Блоком и его матерью ― с другой. Буквально за несколько дней между ними сложились отношения, при которых Белый спустя год вызвал Александра Александровича на дуэль, что с трудом осознавалось им самим. В 1906-м Блоки вели в Шахматове вполне размеренный образ жизни. Александр Александрович переписывался с В. Я. Брюсовым, Е. П. Ивановым, Г. И. Чулковым и А. Белым, которому в письме от 9 августа аргументировал своё решение убрать посвящение ему из второго сборника стихотворений «Нечаянная Радость» (этот сборник он сам, «за немногими исключениями, терпеть не мог»): «Теперь это было бы ложью, потому что я перестал понимать Тебя». После прочтения письма ― пожалуй, самого короткого и категоричного из всех писем Блока (даже в сравнении с детскими) ― Белый задумался о самоубийстве, однако вскоре, в разговоре с Л. Л. Кобылинским (Эллисом), пребывая в возбуждённом состоянии, принял для себя как аксиому «жизнетворческую» (само «жизнетворчество» есть особенность взаимодействия младосимволистов с действительностью) мысль о дуэли с Александром Александровичем как о «форме самоубийства» (подразумевалось, что он не выстрелит в Блока), и отправил Эллиса секундантом в Шахматово. Дуэль была отменена. Но более подробно о «шахматовских» событиях 1905 и 1906 годов мы рассказываем в очерке об Андрее Белом.

На Рогачёвском шоссе, уже по отъезде Белого и Соловьёва из усадьбы, Блоком было написано стихотворение «Осенняя воля», которое потом пару раз в своих воспоминаниях об Александре Александровиче цитировал Белый:

 

Именно это шоссе упомянуто в стихотворении «Памяти Александра Блока» А. А. Ахматовой («И помнит Рогачёвское шоссе / Разбойный посвист молодого Блока…»).

Впечатления июня 1905 года отразились в июльском стихотворении «Балаганчик» ― основе будущей одноимённой драмы: оно так понравилось Г. И. Чулкову, что он попросил Блока переработать произведение в пьесу. Как утверждают исследователи, в образе Коломбины (в стихотворении вместо неё выступает королева) подразумевается Любовь Дмитриевна, в образе Пьеро (в пьесе; в стихотворении ― как паяц) ― Блок, а в образе Арлекина (только в пьесе) ― Белый.

А к лету 1906-го относится написание Блоком наброска (в прозе) драмы «Король на площади», первая редакция которой (уже в стихах) была завершена к середине октября. В то время Александр Александрович снова всерьёз обратился к драматургии: сама эпоха, её непредсказуемая театральность повлияла на творческий курс поэта.

 

***

В 1908-м Блок писал цикл из пяти стихотворений «На поле Куликовом». Все произведения, кроме пятого, создавались в июне―июле в Шахматове. Первое из них удивительно своим необычным, на то время новаторским и даже дерзким сравнением в первой строке второго четверостишия: «О, Русь моя! Жена моя!». Зная подтекст, мы понимаем, что для Блока тех лет жена Любовь Дмитриевна есть его Родина: именно на ней он концентрирует все (или почти все) свои страдания, мысли, заботу, надежды, отчаяние… Её душа богоподобна ― в ней заключены всеединство и всеобъемлющее начало. При этом разговор между лирическим героем и Родиной-женой ведётся «на равных, без почтительной дистанции. И без риторического нажима» по причине осознания героем (равно как и автором) своего права на неё, чем данное стихотворение разительно отличается от многих других произведений Блока тех лет:

 

 

Однако сама Любовь Дмитриевна при прочтении или не почувствовала этого, или, всё-таки почувствовав, не пожелала это самое принять, или, что ещё более непонятно, она почувствовала и приняла столь своеобразный взгляд Блока на их супружество, но при этом решила не раскрывать своей чувственной наблюдательности. По крайней мере ни в её воспоминаниях, ни в её письмах ничего о цикле не сказано (редко когда она обходила вниманием циклы).

23 июня того же года была завершена драма «Песня Судьбы», в которой своё выражение получили переживания Блока 1906-го, когда его жена и мать находились в довольно-таки напряжённых отношениях, когда каждая из них временами даже не могла контролировать себя, из-за чего в сентябре Александру Александровичу пришлось съехать с квартиры матери и отчима на Лахтинскую улицу, д. 3, кв. 44. В пьесе, как указывала ещё тётя и биограф поэта М. А. Бекетова, почти досконально описывается усадьба Шахматово и обрисовывается тамошний быт: «На холме ― белый дом Германа, окружённый молодым садом, сияет под весенним закатом, охватившим всё небо. Большое окно в комнате Елены открыто в сад, под капель. Дорожка спускается от калитки и вьётся под холмом, среди кустов и молодых берёзок. Другие холмы, покрытые глыбами быстро тающего снега, уходят цепью вдаль и теряются в лысых и ржавых пространствах болот. Там земля сливается с холодным, ярким и чётким небом. ― Вдали зажигаются огоньки, слышен собачий лай и ранний редкий птичий свист». В героях произведения мы обнаруживаем их прототипов: Герман ― Блок, Елена ― Любовь Дмитриевна, мать Германа ― Александра Андреевна, друг Германа ― Белый и отчасти Е. П. Иванов, а Фаина ― Наталья Николаевна Волохова, актриса, на тот момент уже сыгравшая в постановке «Балаганчик» В. Э. Мейерхольда, бывшая (весной того года они расстались) любовница Александра Александровича. Кстати говоря, «Песню Судьбы» в своё время очень высоко оценил К. С. Станиславский, хотя сам Блок к 1910 году считал её «дурацкой пьесой».

 

***

В 1909 году Блок недолго ― чуть больше месяца в августе―сентябре пробыл в Шахматове. Однако именно тогда он сочинил стихотворение «Всё это было, было, было…», которое можно считать, пожалуй, столь же знаковым в жизни и творчестве поэта, как и «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…», стихотворение, явившееся его «первым поэтическим завещанием»:

 

Здесь ― время, движение «по кругу», пространство. Здесь ― прошлое, настоящее, будущее. Здесь ― и Москва («У стен Московского Кремля…»), и Петербург («Иль в ночь на Пасху, над Невою…»), и Шахматово («Иль на возлюбленной поляне…»). Здесь ― весь Блок. Подытоживая пережитое, лирический герой осознаёт: всё это было, всё это есть, всё это будет вне зависимости от того, жив он или нет.

Вскоре, 18 ноября, скончался отец Блока. С тех пор алкоголь стал для Александра Александровича, по выражению В. И. Новикова, способом «если не утешения, то отвлечения от встречи со смертью, от генеральной репетиции смерти собственной».

 

***

К весне 1910 года сложилась конфликтная ситуация между С. А. Кублицкой (с одной стороны) и Александрой Андреевной и М. А. Бекетовой (с другой) ― владельцами Шахматово ― по причине катастрофического упадка хозяйства и, как следствие, повышения расходов на него. Несколько раз даже звучала мысль продать усадьбу. Однако Блок, воодушевлённый, желающий тогда жить «растительной жизнью», решил перестроить усадебный дом и некоторые близстоящие постройки. Перед тем, как приступить к работе, он выплатил своей тёте, Кублицкой, третью часть оценочной стоимости (за её долю в недвижимости) из полученных в наследство от отца сорока тысяч ― семь тысяч рублей (для сравнения: сейчас эта сумма приравнивается к более чем одиннадцати миллионам). 12 апреля он писал матери: «Вчера Владислав [слуга в доме Блоков] уехал в Шахматово. Я велел ему смерить все комнаты и написать, тогда мы привезём с собой обои. Я купил тебе полольник и совок, также Любе совок, а себе ― пилу, которой можно пилить сучья и низко и высоко».

В марте и апреле Блок упорно и с некоторой торжественностью обдумывал план перестройки Шахматова. Ветхий флигель уже не годился для жизни (там часто располагались поэт и его жена) ― поэтому Александром Александровичем было решено сделать двухэтажную пристройку к усадебному дому (впоследствии в ней была устроена выдающаяся библиотека, которая, к сожалению, не полностью сохранилась до наших дней).

Основные работы начались в мае ― по приезде Блока в Шахматово. С маем связано и огорчение: 11 числа Александру Александровичу не удалось увидеть долгожданную комету Галлея, несмотря на то что поднялся он очень рано. Но это огорчение, конечно же, никак не повлияло на его стремление перестроить усадьбу. Он взял на себя роль руководителя, нанял рабочих, закупил необходимый инвентарь, сам же определил срок завершения работ (довольно жёсткий ― месяца два). Тогда он с рвением брался за любое дело. 18 мая Блок писал Александре Андреевне:

«Мама, ремонт очень затягивается, так что дай бог чтобы кончился к Петрову дню [по старому стилю ― 29 июня, по новому ― 12 июля]. Надо уж всё делать как следует. Выходит, конечно, дорого, зато хорошо и удобно, дом будет совсем отделан. Приехав, ты увидишь крышу зелёную, балкон белый, печи изразцовые и нашу пристройку ― двухэтажную! Я очень много этим занимаюсь, а Люба ― хозяйством. Теперь работает много народу, Николай [другой слуга] пашет, посадили картофель, сеем вику, будем чинить загоны, Владислав чистит двор, гумно и пр. <…>

<…> Мы наладили почти весь инвентарь уже ― и колёса, и сбруи, и пр. ― Не пишу я пока ничего ― страшно хлопотно с ремонтом. Все рабочие ― разных губерний и профессий ― интересны, я с ними очень много разговариваю. Каменщики ― тверские, печники, плотники и маляры ― здешние. Тверские развитее и с идеями».

А 31 мая ― следующее:

«Мама, работы подвигаются, главная задержка ― за печами. Печник поехал в Москву искать ещё рабочих.

<…> Сегодня Ефим [один из рабочих] привёз летники и сам их сажает ― настоящим садовничьим способом. Обещает научить этому весной Николая. Я всё время на постройке. Очень мне нравятся все рабочие, все разные, и каждый умнее, здоровее и красивее почти каждого интеллигента. Я разговариваю с ними очень много. Одно их губит ― вино, ― вещь понятная. Печник (старший) говорит о “печной душе”, младший ― лирик, очень хорошо поёт. Один из маляров ― вылитый Филиппо Липпи [итальянский живописец раннего Возрождения] и лицом, и головным убором, и интересами: говорит всё больше о кулачных боях. Тверские каменщики ― созерцатели природы. Теперь работают 14 человек, и ещё придут новые. ― Пристройку мы подождём обшивать (и переход к ней с комнатой), только потолки обошьём. В доме уже стелют полы, которые были склеены раньше (в посту).

Люба хозяйничает, завтра привезут капусту. Всё уже в цвету на лугах, что может цвести ― пёстрое. Жарко, приготовляется, пожалуй, засуха, в саду на нижней дорожке блекнет трава. Луг под садом зарос такой травой, что пни пропали».

А 29 июня ― Е. П. Иванову:

«…Мы выстроили сбоку второй этаж, всё покрыли железом, подняли всё на фундамент, поставили 4 новых (и страшно дорогих) печи и всё красим. Одно время работало 30 человек. Люди всё великолепные (“народ”, а не “интеллигенция”)…».

Тогда же в Шахматове были сделаны первые наброски поэмы «Возмездие» (7 июня) и написаны стихотворения «Голос из хора», «Демон» («Иди, иди за мной ― покорной…»), «Сон» (подзаголовок: «Моей матери»), «На железной дороге», «Где отдаётся в длинных залах…», «Сегодня ты на тройке звонкой…» и др.

Перестройка продлилась до мая 1911 года. Тогда Блок приехал в усадьбу один, без Любови Дмитриевны (она отправилась за границу), правда, только до двадцатых чисел июня. Он с упоением читал произведения шведского писателя А. Стриндберга («Ад», «На шхерах» и др.), который оказался одним из самых близких ему по мироощущению автором ― при прочтении Александр Александрович «был глубоко потрясён своим, родным страданием». А главное, в письме Белому от 6 июня он дал краткое, но, пожалуй, окончательное, исчерпывающее определение своей лирике, которое после смерти Блока «станет легендарным»: «…все стихи вместе ― “трилогия вочеловечения”». Там же он разъяснил: «…от мгновения слишком яркого света ― через необходимый болотистый лес [под “болотистым лесом” им подразумевался ненавистный сборник “Нечаянная Радость”] ― к отчаянью, проклятиям, “возмездию” и… ― к рождению человека “общественного”, художника, мужественно глядящего в лицо миру, получившего право изучать формы, сдержанно испытывать годный и негодный матерьял, вглядываться в контуры “добра и зла” ― ценою утраты части души». (В этом «ценою утраты части души» и состоит как раз-таки «блоковское» стремление ― при достижении гармонии ― «к дисгармонии, к хаосу. Во имя обретения новой гармонии», что ещё в октябре 1905 года неверно трактовал Белый: «Нельзя быть одновременно и с Богом и с Чёртом».) Это письмо ― ещё одно завещание: всё, что возможно и должно было написать, написано, всё, что возможно и должно было прожить, прожито, ― поэтому далее в письме Блок с решительной неосторожностью заключил: «…отныне Я не лирик». С неосторожностью потому, что Блоку предстояло пробыть лириком, по словам уже упоминаемого В. И. Новикова, «ещё <…> целых пять лет» ― до последнего появления в Шахматове.

Известно, что в том же году в усадьбе он вернулся к работе над поэмой «Возмездие», но ― после пары тщетных попыток ― решил отложить сочинение до зимы. Об этом свидетельствуют следующие слова из письма А. В. Гиппиусу от 13 июня: «…я хочу дописать большую поэму, которую начал давно и которую люблю».

 

***

С каждым годом в период с 1912-го по 1916-й Александр Александрович всё меньше времени проводил в Шахматове. Но с этими местами, поистине родными для Блока-мужа, Блока-сына, Блока-поэта, не мог сравниться ни один уголок мира. Например, в августе 1913 года, после поездки за границу, он писал жене из усадьбы: «Если бы ты знала, как здесь тихо и хорошо, ты бы приехала. После заграницы ценишь всё подлинное особенно».

 

Любовь Дмитриевна Блок (Менделеева)

(1881-1937)

 

Здесь его 1 августа 1914-го застала весть об объявлении Германией войны России. Но для него это вряд ли было неожиданностью: ещё за 28 февраля в его записной книжке значится: «Пахнет войной». В считанные дни Блок с матерью вернулся в Петербург. В телефонном разговоре с З. Н. Гиппиус он произнёс: «Ведь война ― это прежде всего весело!». Тогда он, с воодушевлением желая внести свой вклад, поступил в Комитет помощи семьям призванных из запаса ― собирал пожертвования, производил обследования, заседал в попечительском совете… Спустя несколько лет Зинаида Николаевна прояснила то, что в действительности происходило тогда с Блоком: «Но от “упоения” войной его спасала “своя” любовь к России, даже не любовь, а какая-то жертвенная в неё влюблённость, беспредельная нежность. Рыцарское обожание… ведь она была для него в то время, ― Она, вечно облик меняющая “Прекрасная Дама”…».

Здесь он в конце июля 1915-го провёл порядка семи дней с оперной певицей Любовью Александровной Дельмас (на тот момент они уже расстались, однако часто виделись у Александры Андреевны), которая тогда разучивала партию Лауры из оперы «Каменный гость» П. И. Чайковского. По вечерам она пела семейству Блоков отрывки из «Кармен» и «Хованщины», цыганские романсы; вместе они разжигали костёр за «шахматовским» садом. Ей поэт посвятил несколько десятков стихотворений (некоторые составили цикл «Кармен»); «Я помню нежность ваших плеч…», например, было написано 1 июля ещё 1914 года в Шахматове.

Он снова и снова возвращался к поэме «Возмездие», которую писал до самой своей смерти 7 августа 1921 года и которую так и не завершил. 4 июня 1916-го он закончил первую главу («Пролог» был уже написан), посчитал количество стихов… Всего вышло 1019. Сравнил с поэмами «Демон» (1139) и «Боярин Орша» (1066) М. Ю. Лермонтова, «Цыганы» (1208) А. С. Пушкина, «Бал» (658) и «Эда» (683) Е. А. Баратынского… По объёму «Возмездие» оказалось их достойным соперником, а если ещё, думал Александр Александрович, написать задуманные две главы и эпилог, тогда и вовсе поэма по объёму будет сопоставима с «Евгением Онегиным» (5460). Матери он писал: «Каково бы ни было качество, ― в количестве работы я эти дни превзошел даже некоторых прилежных стихотворцев!».

В том же году ― перед призывом в действующую армию «ратников ополчения» ― он побывал в усадьбе в последний раз во второй половине июля (не более двух суток).

 

***

В ноябре 1917-го Блок получил от управляющего Шахматовым Николая Лапина известие о том, что усадьба была разграблена и сожжена. Управляющий писал о «человеках-зверях», вскрывших топором письменный стол Александра Александровича, разворотивших дверь в библиотеку, уничтоживших собственноручно большую часть архива и редких изданий. Блок впал в апатию. Когда искусствовед М. В. Бабенчиков постарался в письме поддержать его, выразить ему своё сочувствие, Александр Александрович ответил: «Поэт ничего не должен иметь ― так надо», что было лишь самовнушением, на деле же в те месяцы, как указывали его современники, переживания о потерянном «углу рая» окончательно добили здоровье Блока, лишили поэта всякой воли к жизни и даже созиданию. Недаром почти все исследователи творчества Александра Александровича сходятся во мнении: с тех пор, после написания поэмы «Двенадцать», Блок впал в затяжной, так и не завершившийся творческий кризис. Из уничтоженного Шахматова спустя время было доставлено чудом сохранившееся… В дневнике за 3 января 1921 года Блок отметил: «В маленьком пакете, спасённом Андреем [Андрей Адамович Кублицких-Пиоттух, сын тёти Блока Софьи Андреевны Бекетовой] из шахматовского дома и привезённом Феролем осенью: листки Любиных тетрадей (очень многочисленных). Ни следа её дневника. Листки из записных книжек, куски погибших рукописей моих, куски отцовского архива, повестки, университетские конспекты (юридические и филологические), кое-какие черновики стихов, картинки, бывшие на стене во флигеле.

На некоторых ― грязь и следы человечьих копыт (с подковами). И всё».

Спустя год, уже после смерти Блока, И. Г. Эренбург писал в книге очерков «Портреты современных поэтов», акцентируя внимание на индивидуально-психологических особенностях тогдашнего Александра Александровича: «Пустой дом, хозяин крепко замкнулся, крепко запер двери, чтобы больше не слышать суетных шагов. Большие слепые окна тупо глядят на белую ночь, на молочную, стеклянную реку. Блок один. Блок молчит. На спокойном, холодном лице ― большие глаза, в которых ни ожидания, ни тоски, но только последняя усталость. Город спит. Зачем он бодрствует? Зачем внимает ровному дыханию полуночного мира? Не на страже, не плакальщица над гробом. Человек в пустыне, который не в силах поднять веки (а у Блока должны быть очень тяжёлые веки) и который устал считать сыплющиеся между пальцами дни и года, мелкие остывшие песчинки».

24-м января 1921 года датирован набросок продолжения второй главы «Возмездия», который, однако, в саму поэму включён не был. Вдохновлён этот набросок был, несомненно, воспоминаниями о впечатлениях и событиях, связанных с Шахматовым:

 

В этих же набросках мы обнаруживаем небольшую зарисовку о прогулках лирического героя по окрестностям усадьбы (опять же ― преобладает автобиографический мотив): «Пропадая на целые дни ― до заката, он очерчивает всё большие и большие круги вокруг родной усадьбы. Всё новые долины, болота и рощи, за болотами опять холмы, и со всех холмов, то в большем, то в меньшем удалении ― высокая ель на гумне и шатёр серебристого тополя над домом». Несомненно, здесь имеется в виду Шахматово.

 

***

Конечно, рассказанное в этом очерке ― не всё и даже не многое, а лишь малая часть того, что происходило в Шахматове, было здесь написано, что было вдохновлено этими местами… А это и порядка трёхсот произведений, только написанных в здешних краях, если ― опять же ― обращаться к авторской датировке. И значительное эпистолярное наследие: переписка с А. Белым, З. Н. Гиппиус, Е. П. Ивановым, В. Я. Брюсовым, В. А. Пястом… Это и дневники, и записные книжки, и телеграммы… Это и черновики, и наброски, и планы… Это и десятки произведений, созданных вне Клинского уезда, но вдохновлённых событиями и впечатлениями, связанными именно с Клинским уездом.

Блок мало где бывал, помимо Петербурга и Шахматова. И как раз-таки с усадьбой и её окрестностями связаны его наиболее яркие впечатления детства, первые шаги в драматургии, первые любовные страдания, становление его как поэта, смерть деда, которого он чуть ли не боготворил, первые публикации, женитьба на Любови Дмитриевне, ссора с Белым и троюродным братом Соловьёвым, весть о начале Первой мировой войны, трагическая потеря «угла рая»…

Именно с усадьбой имя Александра Александровича связано наиболее крепко.

Пожалуй, можно сказать, что тайное желание шестнадцатилетнего Блока исполнилось: он «живёт» в Шахматове. И наверняка будет «жить» здесь всегда.

 

 

БИБЛИОГРАФИЯ:

 

1. А. А. Блок в восприятии современников // Блок А. Избранное / сост. и примеч. С. Ю. Хурумова, Т. Бедняковой, Е. Грековой. ― Москва : Люмош, 1996. ― 464 с.
2. Александр Блок: Новые материалы и исследования / Литературное наследство. Том 92. В 4-х кн. Книги 1 и 2 / Ред. И. С. Зильберштейн, Л. М. Розенблюм. ― Москва : Наука, 1980. ― 564 с.
3. Александр Блок и Евгений Иванов : в 2 книгах / Кн. 2 : Воспоминания о Блоке. Статьи / Е. П. Иванов / Рос. акад. наук, Ин-т рус. лит. (Пушкинский дом); [отв. ред. О. Л. Фетисенко]. ― Санкт-Петербург : Пушкинский дом, 2017. ― 559 с.
4. Ахматова, А. А. Собрание сочинений : В 6 т. / Т. 2, Кн. 1: Стихотворения, 1941-1959 / А. А. Ахматова ; сост., подгот. текста, коммент., ст. Н. В. Королёвой. ― Москва : Эллис Лак, 1999. ― 638 с.
5. Бекетова, М. А. Александр Блок. Биографический очерк // Воспоминания об Александре Блоке / Сост. В. П. Енишерлов и С. С. Лесневский. ― Москва : Правда, 1990. ― С. 17―202. ― 672 с.
6. Бекетова, М. А. Александр Блок и его мать // М. А. Бекетова. Воспоминания об Александре Блоке / Сост. В. П. Енишерлова, С. С. Лесневского; вступ. ст. С. С. Лесневского; послесл. А. В. Лаврова; примеч. Н. А. Богомолова. ― Москва : Правда, 1990. ― С. 205—344.
7. Белый, А. Андрей Белый о Блоке : Воспоминания. Статьи. Дневники. Речи / [Вступ. ст., с. 3-22, сост., подгот. текста и коммент. А. В. Лаврова]. ― Москва : Автограф, 1997. ― 606,[1] с.
8. Белый, А. Переписка, 1903―1919 / А. Белый и А. Блок ; Публ., предисл. и коммент. ― А. В. Лавров ; [Подгот. текста А. В. Лавров]. ― Москва : Прогресс-Плеяда, 2001. ― 606, [1] с.
9. Блок, А. А. Полное собрание сочинений и писем [Текст] : В 20 т. / Российская акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького, Ин-т русской лит. (Пушкинский Дом). Т. 1, кн. 1: Стихотворения (1898-1904) / [отв. ред. Ю. К. Герасимов]. ― Москва : Наука, 1997. ― 638, [1] с.
10. Блок, А. А. Полное собрание сочинений и писем [Текст] : В 20 т. / Российская акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького, Ин-т русской лит. (Пушкинский Дом). Т. 2, кн. 2: Стихотворения (1904-1908) / [отв. ред. А. В. Лавров, З. Г. Минц]. ― Москва : Наука, 1997. ― 894, [1] с.
11. Блок, А. А. Полное собрание сочинений и писем [Текст] : В 20 т. / Российская акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького, Ин-т русской лит. (Пушкинский Дом). Т. 3, кн. 3: Стихотворения (1907-1916) / [отв. ред. Ю. К. Герасимов]. ― Москва : Наука, 1997. ― 989, [1] с.
12. Блок, А. А. Полное собрание сочинений и писем [Текст] : В 20 т. / Российская акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького, Ин-т русской лит. (Пушкинский Дом). Т. 4: Стихотворения, не вошедшие в основное собрание (1897-1915) / [отв. ред. А. М. Грачева, Н. В. Лощинская]. ― Москва : Наука, 1999. ― 622, [1] с.
13. Блок, А. А. Полное собрание сочинений и писем [Текст] : В 20 т. / Российская акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького, Ин-т русской лит. (Пушкинский Дом). Т. 5: Стихотворения и поэмы (1917-1921) / [отв. ред. С. А. Небольсин]. ― Москва : Наука, 1999. ― 563, [1] с.
14. Блок, А. А. Полное собрание сочинений и писем [Текст] : В 20 т. / Российская акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького, Ин-т русской лит. (Пушкинский Дом). Т. 6, кн. 1: Драматические произведения (1906-1908) / [отв. ред. Д. М. Магомедова, И. С. Приходько]. ― Москва : Наука, 2014. ― 593, [2] с.
15. Блок, А. А. Полное собрание сочинений и писем [Текст] : В 20 т. / Российская акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького, Ин-т русской лит. (Пушкинский Дом). Том 13. Записные книжки (1901–1914) / [отв. ред тома Н. Ю. Грякалова]. ― Москва : Наука, 2022. ― 720 с.
16. Блок, А. А. Собрание сочинений [Текст] : В 8 т. / Т. 7: Автобиография. 1915. Т. 7: Дневники. 1901―1921 / [Подготовка текста и примеч. В. Орлова]. ― Ленинград : Гослитиздат. [Ленингр. отд-ние], 1963. ― 544 с.
17. Блок, А. А. Собрание сочинений [Текст] : В 8 т. / Т. 8: Письма. 1898-1921. / Подготовка текста и примеч. М. И. Дикман. ― Ленинград : Гослитиздат. [Ленингр. отд-ние], 1963. ― 171 с.
18. Блок-Менделеева, Л. Д. Были и небылицы : Книга очерков / Л.Д. Блок-Менделеева. ― [Б.и.], 1929.— 34 с.
19. Бобров, А. А. Литературные усадьбы России / А. А. Бобров. ― Москва : Вече, 2016. ― 316, [3] с.
20. Бронникова, Е. В. Еще раз о литературном дебюте А. Блока / Е. Бронникова // Вопросы литературы. ― 1990. ― №1. ― C. 261―265.
21. Быстров, В. Н. По страницам детских «журналов» Сашуры Блока / В. Н. Быстров // Детские чтения. ― 2019. ― №1. ― С. 215―238.
22. Гиппиус, З. Н. Стихотворения; Живые лица / З. Н. Гиппиус; [Вступ. ст., с. 5-22, сост., подгот. текста, коммент. Н. А. Богомолова]. ― Москва : Худож. лит., 1991. ― 470,[1] с.
23. Каскина, Ю. У. Детство Александра Блока и его стихи для детей / Ю. У. Каскина // Начальная школа: Плюс—минус. ― 2001. ― № 9. ― С. 70—74.
24. Клинские незабудки : ил. биогр. слов.-справ. / сост. В. И. Стариков, М. Д. Молотников ; при участии МБУК «Клинская ЦБС». ― Клин : Кипарис, 2016. ― 288 с.
25. Лесневский, С. С. Двойная звезда. Андрей Белый ― Александр Блок : биографический очерк / С. С. Лесневский. ― Москва : Прогресс-Плеяда, 2013. ― 38, [1] с.
26. Минц, З. Г. Рукописные журналы Блока-ребенка / З. Г. Минц // Блоковский сборник. [Вып.] II: Труды Второй научной конференции, посвящённой изучению жизни и творчества А. А. Блока / Отв. ред. З. Г. Минц. ― Тарту : ТГУ, 1972. ― С. 292—308.
27. Мурьянов, М. Ф. Литературный дебют Александра Блока (Стихи о голубиной книге ― текст, контекст и подтекст) / М. Ф. Мурьянов // Philologica. ― 1996. ― т. 3. ― № 5/7. ― С. 7—46.
28. Новиков, В. И. Александр Блок [Текст] / В. И. Новиков. ― Москва : Молодая гвардия, 2012. ― 360, [2] с.
29. Письма Александра Блока к родным. Том II / Под редакцией и с примечаниями М.А. Бекетовой. Предисловие В.А. Десницкого. ― Ленинград : Academia, 1932. ― 544 с.
30. Соловьев, С. М. Воспоминания [Текст] / С. М. Соловьев. ― Москва : Новое литературное обозрение, 2003. ― 485 с.
31. Эренбург, И. Г. Портреты современных поэтов / И. Г. Эренбург. ― Москва : Первина, 1923. ― 74, [1] с.
32.