Жизнь как есть

 

(очерк)

 

Очерк войдёт в состав сборника краеведческих биографических портретных очерков «Русские писатели на Клинской земле»

 

 

Александр Александрович Блок с полугодовалого возраста бывал в Шахматове, «углу рая неподалёку от Москвы». И как раз-таки Шахматово было указано им в анкете «Признания» в 1897 году в пункте «Место, где я хотел бы жить». Считается, что Блок жил здесь каждое лето (иногда ― осенние и весенние месяцы) с 1881 по 1916 год. Его жена Любовь Дмитриевна Блок (урождённая Менделеева) вспоминала: «Шахматово ― тихое прибежище, куда <…> не раз приносили мы свои бури, где эти бури умиротворялись». Имение, входившее тогда в состав Клинского уезда (ныне ― городской округ Солнечногорск), было приобретено в 1874 году дедом великого русского поэта ― профессором ботаники, ректором Санкт-Петербургского университета Андреем Николаевичем Бекетовым. Здесь ребёнок познакомился с «мистической», необычной для него природой ― заболоченной и лесистой местностью (площадь примыкающего леса была почти в пятьдесят раз больше площади самой усадьбы), впоследствии вдохновившей его на написание в этих краях порядка трёхсот произведений ― поэтических, прозаических и драматических (к тому же с Шахматовым связано и огромное эпистолярное наследие поэта), в соответствии с их авторской временной атрибуцией. Не говоря уже о десятках произведений, вдохновлённых событиями, произошедшими в Клинском уезде, но написанных вдали от здешних мест. Вот как в своей автобиографии он вспоминал прогулки по этим местам с дедом ― «дидей»: «…мы часами бродили с ним по лугам, болотам и дебрям; иногда делали десятки вёрст, заблудившись в лесу; выкапывали с корнями травы и злаки для ботанической коллекции; при этом он называл растения и, определяя их, учил меня начаткам ботаники, так что я помню и теперь много ботанических названий. Помню, как мы радовались, когда нашли особенный цветок ранней грушовки, вида, неизвестного московской флоре, и мельчайший низкорослый папоротник; этот папоротник я до сих пор каждый год ищу на той самой горе, но так и не нахожу…».

 

 

 

Елизавета Григорьевна  Бекетова (Карелина)

 

Прабабушка Александра Николаевна Карелина (урождённая Семёнова), которую все в семье звали «мамаечкой» и которая часто гостила в Шахматове, научила его читать и писать печатными буквами уже к пяти годам. К этому времени относится и первое (известное) написанное им стихотворение:

 

 

Вообще, от бабушек и дедушек Блок унаследовал «любовь к литературе и незапятнанное понятие о её высоком значении». С ранних лет он читал произведения Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. В. Гоголя, А. С. Пушкина, Ф. И. Тютчева, В. А. Жуковского, М. Ю. Лермонтова и других ― об этих же писателях ему рассказывали А. Н. Бекетов, Е. Г. Бекетова, А. Н. Карелина, лично с ними встречавшиеся.

В Шахматове его готовил к поступлению в Введенскую гимназию, где Блок учился с 1891 по 1898 годы, молодой выпускник университета Грибовский. Между занятиями они пускали кораблики, «строили в овраге римские термы и акведуки».

 

 

 

 

Примерно к этому же времени относятся и первые наблюдения забвенного увлечения литературой у Сашуры (так его в детстве называли близкие): ребёнок активно читал, писал стихотворения и короткие рассказы, пробовал свои силы в драматургии, сочинял ребусы, печатными буквами написал книгу «Моей милой мамочке…» (23 декабря 1888 года) и альбомы «Для моей маленькой кроши» и «Мамулин альбом», создавал собственные литературные журналы ― нескольким школьным тетрадям в две линейки дал следующие названия: «Журнал для деток» ― один «номер», «Корабль» (1889―1890) ― два «номера», «Кошачий журнал» ― один «номер». К такой «игре в литературу» подключилась и его мать ― Александра Андреевна Кублицкая-Пиоттух: в 1893 году в Шахматове она составила сборник «Колос», куда, помимо поэтических и прозаических опытов Саши (сказка-миниатюра «Сон», перевод короткого рассказа неизвестного французского автора «Это ты!», стихотворения «Поток» и «Водопад»), были помещены и сочинения его двоюродного брата Феликса (Фероля) Адамовича Кублицкого-Пиоттух. Все они были написаны её рукой; также она выступила «цензором, редактором и издателем» сборника. «Колос» вышел в единственном экземпляре 19-го (по словам М. И. Дикман ― 14-го) августа.

 Родители поэта Александра Андреевна Кублицкая-Пиоттух (Бекетова) и Александр Львович Блок. А.С. рассталась с А.Л. Блоком сразу после рождения сына.

 

А уже с января 1894 года стал выходить семейный рукописный ежемесячный (и в одном экземпляре) журнал «Вестник». Мальчик был, помимо как основным автором (иногда он публиковался под псевдонимами «А. Бэ» и «Мамин»), «редактором-издателем», а его мать ― «цензором». В его трогательно-непосредственных сочинениях тех лет прослеживается значительное влияние произведений Дж. Ф. Купера, Т. М. Рида и Ж. Верна. Блок все принятые тексты переписывал сам, иногда иллюстрировал их собственными рисунками или вырезками из журналов, газет и приложений к ним (чаще всего обращался к очень популярному в то время журналу «Нива»). Над «Вестником» работало чуть ли не всё семейство: дедушка Андрей Николаевич Бекетов (очень редко; как иллюстратор), бабушка ― выдающаяся переводчица ― Елизавета Григорьевна Бекетова (автор), троюродный брат (по матери) Александра Блока Сергей Михайлович Соловьёв (автор), уже упомянутый Феликс («репортёр» и автор), тётки и многие другие. В журнале публиковались проза, поэзия, драматургия, переводы (прозаические и поэтические), ребусы, шарады, загадки, объявления (главным образом пародийные); в разное время были и следующие отделы: «Новости», «Научный отдел», «Для смеха» и «Обиходная репертуара» (последние два ― юмористические). В период с января 1894 по январь 1897 года вышло 37 «номеров» от 12 до 24 страниц каждый. За 1894 и 1895 также были подготовлены четыре полугодовых приложения. Весь этот «комплект» хранился в твёрдой папке с золотым тиснением ―

Жизнь «шахматовских» крестьян интересовала Александра со времён обучения в гимназии. Вероятно, он пытался познать их мировосприятие и при этом идеализировать его через мифологическое и фольклорное мировоззрения. Об этом свидетельствует короткая стихотворная пародия 1894 года на балладу В. А. Жуковского «Смальгольмский барон», где под «знаменитым работником Иваном» подразумевается старший работник Иван Николаевич:

 

 

***

 

1 июня 1896 года Блок, будучи уже юношей, поставил в Шахматове пьесу К. Пруткова «Спор древних греческих философов об изящном». Любовь к театру и драматургии была настолько сильной, что в анкете «Признания» напротив пункта «Моё любимое занятие» Александром было вписано: «Театр», а напротив «Чем бы я хотел быть» указано: «Артистом импер[аторских] театров». Ответом на вопрос «Каким образом я желал бы умереть» было: «На сцене от разрыва сердца». Написание Блоком первых пьес относится ещё к 1894-му: тогда весной в нескольких «номерах» «Вестника» была опубликована «драма в 2-ух действиях с прологом» «Король Пингвинов», а осенью ― и «раздирательная драма в 3-х действиях» «Поездка в Италию», созданная совместно с Феликсом.

Тем же летом как «артист частного шахматовского театра» он на импровизированных подмостках произнёс перед родственниками монолог Ромео над телом «мёртвой» Джульетты. Это было, по сути, «подготовкой» к роли: уже следующим летом в усадьбе им была поставлена пьеса «Ромео и Джульетта», в которой он сыграл влюблённого юношу из семейства Монтекки. Однако спектакль сорвал пёс Арапка («…плохая собака, он кусает лошадей и рвёт платье у баб»), после чего Блок больше не брался ни за роль, ни за постановку. Известно, что тогда он также участвовал в нескольких любительских спектаклях, поставленных в Боблове у Менделеевых.

 

***

 

Александр Блок в 1898 году.

 

30 мая 1898 года он окончил Введенскую гимназию, а 5 июня был уже в Шахматове. Спустя годы, вспоминая то время, он записал в дневнике: «В Шахматове началось со скуки и тоски…». Но тоска быстро рассеялась: вскоре его «почти спровадили» в Боблово (в усадьбу вели две дороги: через Аладьино, Демьяново, Костюнино ― «путь, открытый взорам» и через Дубровки и «церковный лес», где 2 сентября 1901 года было написано стихотворение «Нет конца лесным тропинкам»); туда он поехал на белом коне Мальчике «в белом кителе со стэком». В усадьбе Любовь Дмитриевна Менделеева «сразу произвела <…> сильное впечатление» на него, несмотря на то что они были знакомы ещё с детства. Блок вёл себя как «франт, говорил изрядные пошлости».

 

Любовь Менделеева в роли Офелии в домашнем спектакле "Гамлет".

 

Тем летом вместе они «разыграли» в сенном сарае водевили «Горящие письма» П. П. Гнедича и «Букет роскошный» И. Н. Потапенко, отдельные сцены из «Горя от ума» А. С. Грибоедова (Блок ― Чацкий, Менделеева ― Софья, её сестра Лидия ― Лиза), «Евгения Онегина», «Бориса Годунова» (Блок ― Лжедмитрий I, Менделеева ― Марина Мнишек), «Скупого рыцаря» («Блок получил лавровый венок») и «Каменного гостя» (Блок ― Дон-Жуан, Лидия ― донна Анна) А. С. Пушкина. Александр Александрович «сильно ломался, но был уже страшно влюблён». Тогда он загорелся идеей поставить «Гамлета» вместе с Менделеевыми. В этом его сразу же поддержала Анна Ивановна, мать Любови Дмитриевны, она взяла на себя функции режиссёра-постановщика, костюмера и, более того, гримёра. Распределили роли: сам принц датский и король Клавдий ― Блок, Офелия ― Любовь Дмитриевна, Лаэрт ― Лидия, королева Гертруда ― Серафима, внучатая племянница Д. И. Менделеева. «Гамлета» (правда, не полностью) было решено репетировать и ставить в том самом сарае. Была даже назначена дата «премьеры» ― первое августа.

28 июня Александра Андреевна, мать Блока, писала Андрею Адамовичу Кублицкому-Пиоттух, сыну своей сестры Софьи Андреевны Бекетовой: «…Сашура бывает весёлый, бывает также скучный. Он очень много работает в саду… Он полет цветники, обрезает траву вокруг них, чистит дорожки, косит и убирает сено в саду, также поливает. Я очень рада, что он это делает, потому что это очень хорошо для сада и полезно для Сашуры. Он после работы всегда весёлый и много говорит глупостей. К Менделеевым он ездит не часто. <…> В Боблове все преимущественно дамы, и Сашура один господин будет играть все роли мужчин. Трудно будет, много работы…».

Любовь Дмитриевна неожиданно отказалась от репетиций с другими в сарае. Вероятно, причиной этому послужило то, что Блок всё реже появлялся в Боблове, предпочитая репетировать свои роли в уединении.

Как бы то ни было, актёрская игра и Александра Александровича, и Любови Дмитриевны поразила публику: самих Менделеевых, их родственников и соседей, местных крестьян… И уже 2 августа, по возвращении в Шахматово, Блок написал стихотворение «Воспоминание о “Гамлете”» (подзаголовок: «1 августа в Боблове»), в следующих строках которого нашли своё эмоциональное отражение противоречивые ощущения в момент выступления с возлюбленной и вместе с тем мотив двойничества, нередко встречаемый в произведениях поэта, написанных в период с 1898 по 1906 год:

 

Впоследствии ― в период длительного расставания, когда Блок учился в Санкт-Петербурге и не приезжал в Клинский уезд ― были написаны столь же глубоко личные и крайне схожие по поэтике «Есть в дикой рощи, у оврага…», «Мне снилась снова ты, в цветах, на шумной сцене…», «Песня Офелии» («Разлучаясь с девой милой…») и «Прошедших дней немеркнущим сияньем…» (последнее ― незадолго до возвращения в усадьбу).

Уже осенью Блок стал студентом юридического факультета Санкт-Петербургского университета.

 

***

 

О своём следующем приезде в Шахматово он вспоминал в 1918 году: «Приехали в Шахматове (лето 1899). Я стал ездить в Боблово как-то реже <…>.

Помню ночные возвращенья шагом, осыпанные светляками кусты, темень непроглядную и суровость ко мне Любови Дмитриевны. ― “Менделеевы” опять были в Боблове, но спектакли были как-то менее одушевленны.

<…>

В Шахматове, напротив, жизнь была более оживлённой». В усадьбе Блок и его братья поставили пару спектаклей, вместе с Сергеем Соловьёвым «служили обедню в берёзовом кругу».

И далее: «К осени я, по-видимому, перестал ездить в Боблово» по причине «суровости Любови Дмитриевны».

Однако сама Менделеева в своих воспоминаниях называет иные год и сезон: «К разрыву отношений, произошедшему в 1900-м осенью, я отнеслась равнодушно. Я только что окончила VIII класс гимназии, была принята на Высшие курсы…». Далее: «О Блоке я вспоминала с досадой. Я помню, что в моём дневнике, погибшем в Шахматово, были очень резкие фразы на его счёт, вроде того, что “мне стыдно вспоминать свою влюблённость в этого фата с рыбьим темпераментом и глазами…”. Я считала себя освободившейся».

Этот очередной временный разрыв был воспринят Блоком как «мрак дневной», что отразилось в написанных им тем летом стихотворениях (даже первые строки этих произведений передают тревогу лирического героя и его разочарование как в самом себе, так и в действительности): «Увижу я, как будет погибать…», «Погибло всё. Палящее светило…», «То отголосок юных дней…», «Последний пурпур догорал…», «Не утолённая кровавыми струями…», «Я видел мрак дневной и свет ночной…» (в последнем лирический герой уже проявляет смиренномудрие).

Той «шахматовской» осенью, «по обыкновению, замечательно красивой, хотя сероватой», Александр Александрович уехал в Петербург с нетвёрдой верой в то, что не всё ещё «утрачено». В столице на Васильевском острове он несколько раз видел Любовь Дмитриевну. Предчувствие возможного сближения и внутренняя радость оттого, что возлюбленная оказалась не навсегда отдалившейся ― в стихотворении «Сбылось пророчество моё…», датированным 7 марта. На тот момент это было уже восьмое стихотворение, которое впоследствии составит монументальный по своим художественной силе и эстетической ценности цикл «Стихи о Прекрасной Даме» (сорок девять произведений были написаны именно в Клинском уезде: Шахматове, Боблове, близлежащих деревнях), где Прекрасная Дама ― сама Любовь Дмитриевна Менделеева.

 

Л.Д. Менделеева. 1898 г.

 

(А лето 1899 года, в свою очередь, почти ничем не отличалось от лета 1898 года: разве что «не повторялась напряжённая атмосфера первого лета и его первой влюблённости». В Боблове Менделеевы вместе с Блоком поставили «Сцену у фонтана» из «Бориса Годунова», «Предложение» А. П. Чехова, опять же

«Букет роскошный» И. Н. Потапенко.)

 

***

 

«Мистическое лето» 1901 года в усадьбе интересно главным образом становлением Блока-поэта. В остальном ― любительские спектакли, частые прогулки по лесам, полям и холмам, работа в саду, «суровость» Любови Дмитриевны, переписка с братьями, тётями и дядей ― оно ничем не отличалось от иного лета в Шахматове с 1898 по 1902 год включительно.

В это время Блок ― пугающе быстро формирующийся поэт. Несмотря на то что в реальности это был человек, подчас совершавший необдуманные поступки, что в глазах некоторых женщин было проявлением незрелости, и отчаянно пытавшийся скрыться от угрожающей действительности, в своих произведениях тех месяцев ему удалось с высоким уровнем мастерства обратиться к мотивам, встречающимся чаще всего в «поздней» лирике выдающихся поэтов ― Ф. И. Тютчева, А. А. Фета, Вл. С. Соловьёва, М. Ю. Лермонтова и других: душевное родство; брак, заключённый на небесах, но не на земле; ощущение «предвечности»; тайна молитвы; «двуликая душа»; любовь Господа к своим детям; душевное «гниение»; «святое забвение»; «небесное умом не измеримо»; сокровенность творчества; «согласность» всего сущего; панпсихизм и антропоморфность и т. д. В этих стихотворениях он также ведёт диалог с другими, на тот момент уже признанными поэтами (например, с Вл. С. Соловьёвым ― «духовным соавтором», по В. И. Новикову). С этого времени началось и его становление как младосимволиста, последователя Владимира Сергеевича (вместе с А. Белым, В. И. Ивановым, Эллисом, С. М. Соловьёвым, И. Ф. Анненским и другими). Тогда-то им в усадьбе и был написан, пожалуй, один из наиболее известных шедевров русской поэзии (4 июня 1901 г.):

 

 

Именно с этим стихотворением связано и первое упоминание Александра Блока в печати. Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев), на тот момент уже публиковавшийся и считавшийся новатором за стилевую и жанровую специфику своих произведений писатель, прочитал стихотворения Блока в доме Соловьёвых в Москве в начале сентября 1901 года. Впоследствии он вспоминал: «Впечатление было ошеломляющее. Стало явно: то именно, что через пятнадцать лишь лет дошло до сознания читательской публики, ― именно, что А. А. первый поэт нашего времени, традиционно связанный с линией Лермонтова, Фета, Вл. Соловьева, пережилось именно в то время. Во-вторых, было ясно сознание: этот огромный художник ― наш, совсем наш, он есть выразитель интимнейшей нашей линии московских устремлений. С первых же строчек А. А. стал мне любимым поэтом». С тех пор Белый, самозабвенно влюблённый в поэзию Александра Александровича, переписывал своей рукой и распространял среди друзей и знакомых все доходившие до него стихотворения молодого гения, обсуждал с Соловьёвыми, З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковским (последнему стихотворения не понравились) своеобразие этих произведений, с воодушевлением подчёркивал, что «в 1902 году в Москве уже образуется кружок горячих поклонников поэзии А. А. Блока» и что «утверждают, <…> первый из русских поэтов современности не Бальмонт, не Брюсов, не Гиппиус, не Сологуб, а Блок именно». Некоторые, правда, говорили и писали о «невероятном преувеличении [Белым] поэзии Блока»: те же В. Я. Брюсов («Блока знаю. Он из мира Соловьёвых. Он ― не поэт») и З. Н. Гиппиус, спустя годы ― также С. М. Соловьёв. Вопреки всем стараниям Белого, произведения Александра Александровича не печатали. Тогда он совершил в некотором смысле отчаянный поступок: процитировал пару строк из стихотворения «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…» ещё не публиковавшегося поэта в рецензии на московские концерты камерной певицы М. А. Олениной-д’Альгейм (ноябрьский номер журнала «Мир искусства» за 1902 год).

Тем же летом Блок решился наконец прочитать несколько своих стихотворений Менделеевой, впоследствии иногда цитировал их в непродолжительных разговорах с ней. Она отзывалась о его произведениях с теплотой, однако, как бы то ни было, Александр Александрович спустя год с отчаянием отмечал в так и не посланном ей письме: «До глупости цитировались мной стихи. И первое Ваше слово ― всегда лёгкое, капризное: “кто сказал?”, “чьи?”. Как будто в этом всё дело!».

В августе Блок принял решение перейти с юридического факультета (юриспруденция его совершенно не интересовала, даже раздражала) на историко-филологический.

 

***

 

В ночь на 1 июля 1902 года в усадьбе умер разбитый параличом дед Блока ― Андрей Николаевич Бекетов. В тот же день Александром Александровичем было написано светлое, полное тёплой веры в лучший, Божий мир стихотворение «На смерть деда (1 июля 1902 г.)».

А. Н. Бекетова отпевали в церкви Михаила Архангела в селе Тараканове (близ Шахматова). Хоронить решили в Петербурге на Смоленском кладбище.

21-го числа Блок поехал в Боблово к недавно вернувшейся из Можайского уезда Менделеевой. По приезде в Шахматово он записал в дневнике: «У неё хороший вид; как всегда почти ― хмурая; со мной еле говорит. Что теперь нужно предпринять ― я ещё не знаю. Очень может быть, что произойдёт опять вспышка». И там же ― разумом, но не сердцем принимая любой сценарий дальнейшего развития их отношений: «Я хочу сверх-слов и сверх-объятий. Я ХОЧУ ТОГО, ЧТО БУДЕТ. Всё, что случится, того и хочу я. Это ужас, но правда. Случится, как уж ― всё равно, всё равно что».

Тем летом он написал ей несколько писем (местами нескромных в своей требовательности к «холодной» и «капризной» Менделеевой), но ни одно из них так и не отправил.

Будучи человеком очень чувствительным и тем летом окончательно отчаявшимся, Блок уже к середине августа задумался о самоубийстве как об избавлении от мук («Наступит время (момент), когда я твёрдо узнаю, что моя смерть нужна для известного момента…»), рассуждал о слухах вокруг суицида курсистки Ольги Любимовой, даже решил, что следует купить револьвер:

«Для памяти

Большой револьвер военный стоил 26 рублей.

Купить маленький карманный (сколько?).

Запирать туда же, где тетради эти ― и черновые стихи, и её письма, и её портреты ― и прочее».

Тогда же, с июня по октябрь, Блок активно переписывался с З. Н. Гиппиус. У неё он учился «современному умозрению», что подразумевало проведение некоторых мистических практик ― «для укрепления поэтической силы», благодаря чему в стихотворениях поэта с этого времени начали проявляться черты поэтики Гиппиус. Несколько произведений («не декадентских, а мистических») были предложены ею для публикации в недавно основанном П. П. Перцовым («удивительно красиво и удивительно непонятно») журнале «Новый путь», одним из редакторов которого она была: «Перцов в вас просто влюблён, ― вроде Бугаева». Публикация, однако, могла и не состояться: Мережковский (тоже редактор и идейный руководитель) выступал категорически против размещения стихотворений Блока на страницах журнала. Зинаида Николаевна не могла согласиться с мужем. Ещё при основании издания было условлено: подборка одного поэта (не более) ― в каждой книжке. Перцов вспоминал: «…февральская книжка была отдана Сологубу, а март предназначался для З. Н. Гиппиус. Но она сама пожелала уступить этот месяц Блоку; март казался самым естественным, даже необходимым месяцем для его дебюта: март ― месяц Благовещенья. Со стороны молодого журнала была некоторая отвага в таком решении: выдвигать уже в третьей книжке дебютанта, о котором заранее можно было сказать, что “широкая публика” <...> не примет его <…> Но хотелось “пустить” Блока ― и именно в марте… “Букет” его стихов составился легко и был подобран самим автором».

Десять стихотворений Александра Александровича под заглавием «Из посвящений. I. ― X. Стихотворения» («Предчувствую Тебя. Года проходят мимо...», «Я, отрок, зажигаю свечи...», «Экклесиаст», «Царица смотрела заставки…» и другие, некоторые из которых создавались в Клинском уезде) были опубликованы не позднее 21 марта в третьей книжке «Нового пути» за 1903 год с четырьмя репродукциями «на тему Благовещения»: «Благовещение» Л. да Винчи из галереи Уффици, фрагмент этой картины ― голова Марии, фреска Ф. Б. Анджелико из флорентийского монастыря св. Марка и алтарный образ Нестерова из Владимирского собора в Киеве. В том же номере были размещены две подписанные инициалами рецензии Блока: «“Героини Овидия”. Пер. с латин. Д. Шестакова» и «“Близость второго пришествия Спасителя”. Выпуск I». Именно эта публикация считается литературным дебютом писателя, однако сам Александр Александрович в разное время указывал также следующее: «Первые стихотворения были напечатаны в Студенческом сборнике (студентов СПб. Университета и учеников Академии художеств, 1900 г.)» (февраль 1913 г.) и «Три стихотворения без заглавия в Сборнике студентов Петербургского Университета (редакция Б. Никольского и И. Е. Репина ― 1902(?))» (анкета за январь 1915 г.). На самом же деле, в обоих случаях Блок ошибался: это была его третья известная нам публикация ― в сборнике «Стихотворения студентов Императорского С.-Петербургского Университета» под редакцией Б. В. Никольского (приват-доцент кафедры русской словесности на историко-филологическом факультете и руководитель кружка поэтов) и И. Е. Репина, опубликованном в декабре 1903 года. В сборник были помещены три стихотворения Александра Александровича (с иллюстрацией Д. Ф. Богословского): «Ранний час. В пути незрима…», «Чем больней душе мятежной…», «Тихо ясные дни подошли…». Вообще, Никольский до конца не желал публиковать Блока (произведения были поданы на рассмотрение ещё в ноябре 1901 года): он не видел в нём поэта, более того ― между ними имело место быть нечто близкое к чувству взаимной неприязни. Стихотворения всё-таки были включены в сборник, правда, с ужасающими, исказившими смысл правками Бориса Владимировича. Видимо, именно об этом доценте думал поэт, когда писал в Шахматове следующие строки своего стихотворения «Друзьям» (24 июля 1908 г.):

 

6 марта того же года прошла вечеринка «Нового пути», на которой Блок познакомился с Е. П. Ивановым, ставшим впоследствии его близким другом и написавший после смерти Александра Александровича крайне ценные воспоминания о нём. Иванов описывал тогдашнего Блока так: «…воспринял его сразу как только что посвящённого рыцаря. Красив и высок был Ал. Блок: под студенческим сюртуком точно латы, в лице “строгий крест” [из стихотворения «Снежная дева»: «За то, что я в стальной кольчуге, / И на кольчуге ― строгий крест»]. Где-то меж глаз, бровей к устам. Над лицом, отрочески безволосым, ― оклад кудрей пепельных с золотисто-огненным отливом, красиво вьющихся и на шее. <…> Мельком взглянув на него, я увидел в лице его какую-то “восковую недвижность черт” [из стихотворения «У забытых могил пробивалась трава…»: «Где впервые в мои восковые черты / Отдалённою жизнью повеяла Ты…»], точно восковую маску забралом он опустил на лицо; особенно заметно это выражалось около чуть прикрытого рта. Эту особенность его лица многие принимали за мертвенную гордость; на многих (например, на В. В. Розанова) она действовала крайне раздражающе. Художник К. Сомов в своём портрете Ал. Блока задачей своей точно поставил выявить, подчеркнуть эту восковую маску “до ужаса недвижных черт” [из стихотворения «Безмолвный призрак в терему…»: «Мой голос глух, мой волос сед. / Черты до ужаса недвижны…»] его лица. Нужно сказать, что с годами, в связи с творчеством, выявляющим, как бы изгоняющим из души “двойников”, в лице Александра Александровича Блока “восковая маска” совершенно исчезла, сгорая в “Снежной Маске”, но тогда она действительно была, и была в связи с его поразительной красотой, напоминающей изваяние Аполлона».

 

***

 

Между летом 1902 и летом 1903 года, помимо первых «серьёзных» публикаций ― в журнале «Новый путь» и альманахе «Северные цветы» (третий выпуск), в жизни Блока произошло ещё одно событие ― пожалуй, важнейшее, наиболее долгожданное. Оно напрямую не связано с Клинским уездом, но упомянуть его стоит. 7 ноября 1902 года Александр Александрович пришёл на благотворительный студенческий бал в здание Дворянского собрания, расположенное в Петербурге. При себе у него была записка:

«В моей смерти прошу никого не винить. Причины её вполне “отвлечённы” и ничего общего с “человеческими” отношениями не имеют. Верую в Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Чаю воскресения мёртвых. И Жизни Будущего Века. Аминь.

Поэт Александр Блок».

На оборотной стороне ― адрес.

Перед этим, 5 ноября, он написал стихотворения «Мне страшно с Тобой встречаться…» и «Дома растут, как желанья…», в которых лирический герой заранее готов к возможному огорчению в ближайшем будущем и которыми завершается цикл «Стихи о Прекрасной Даме».

В тот момент Александр Александрович твёрдо для себя решил: если Любовь Дмитриевна не примет его предложения руки и сердца, он покончит жизнь самоубийством.

После бала Блок, провожая Менделееву, сперва долго молчал, видимо, робея или припоминая уже подготовленную речь. Когда они повернули к Литейной («к нашим местам»), он произнёс первые слова. Любовь Дмитриевна вспоминала: «Как начал [говорить], не помню, но когда мы подходили к Фонтанке, к Семёновскому мосту, он говорил, что любит, что его судьба в моём ответе. Помню, я отвечала, что теперь уже поздно об этом говорить, что я уже не люблю, что долго ждала его слов и что если и прощу его молчание, вряд ли это чему-нибудь поможет. Блок продолжал говорить как-то мимо моего ответа, и я его слушала. Я отдавалась привычному вниманию, привычной вере в его слова. Он говорил, что для него вопрос жизни в том, как я приму его слова и ещё долго, долго. Это не запомнилось, но письма, дневники того времени говорят тем же языком. Помню, что я в душе не оттаивала, но действовала как-то помимо воли этой минуты, каким-то нашим прошлым, несколько автоматически. В каких словах я приняла его любовь, что сказала не помню, но только Блок вынул из кармана сложенный листок, отдал мне, говоря, что если бы не мой ответ, утром его уже не было бы в живых».

Тогда «совершилось то», чего Блок «ждал четыре года», полных «блаженных исканий». За этим важным для обоих событием последовали любовные письма, относительно частые встречи, светлые воспоминания о былом (например, о премьере «Гамлета» в Боблове), отразившиеся в произведениях тех месяцев…

Под впечатлением от того вечера и встречи на следующий день в Казанском соборе было написано в Бад-Наухайме 16 июня стихотворение «Ей было пятнадцать лет…».

 

***

 

 

25 мая 1903 года Блок обручился с Менделеевой.

Вскоре Александр Александрович вместе с матерью отправился в немецкий Бад-Наухайм, где последней было предписано пройти курс лечения ваннами вследствие обострившейся сердечной болезни.

С тех пор ― тридцать девять писем, полных восхищения возлюбленной и нежной любви к ней, разочарования жизнью за границей и «буржуазно скучными» немцами, ожидания скорого венчания с Менделеевой… Спустя много лет Блок записал в своём дневнике: «Скряжничество и нищенское житьё там, записывается каждый пфенниг. Покупка плохих и дешёвых подарков. <…> мысли о том, какие бумаги нужны для свадьбы, оглашение, букет, церковь, причт, певчие и т. п. ― в Bad Nauheim’е я большей частью томился, меня пробовали лечить, это принесло мне вред. Переписка с невестой ― её обязательно-ежедневный характер, раздувание всяких ощущений ― ненужное и не в ту сторону, надрыв, надрыв…».

6 июля, после возвращения из более чем месячного пребывания в Германской империи, Александр Александрович наконец-таки встретился в Боблове с Любовью Дмитриевной.

17 августа прошло венчание ― «эпохальная свадьба» («соловьёвство и тут присутствовало») в церкви Михаила Архангела. Шафером со стороны невесты был приглашён Белый, но тот, тяжело переживавший тогда смерть отца, отказался. Шафером жениха был Сергей Соловьёв.

Сергей Михайлович утром приехал за невестой в Боблово на тройке с букетом розовых астр, выращенных в «шахматовском» саду (первоначально предполагалось, что в руках Соловьёва будет роскошный букет из Москвы, но цветы не успели доставить в срок). Менделеева была в белом батистовом платье, «с цветами померанца в волосах», а Блок ― в «студенческом сюртуке и со шпагой». В церкви священник ― «не иерей, а поп» ― «покрикивал <…> на Блока, растерянно бравшего в пальцы золотой венец, вместо того чтобы приложиться к нему губами». Когда новобрачные вышли из церкви, крестьяне поднесли им хлеб-соль и «шахматовских» белых гусей ― подарок молодым. После все вместе вернулись в Боблово ― там уже был готов свадебный стол. В усадьбе няня Любови Дмитриевны осыпала пару соцветиями хмеля. Сели за стол, пили «за науку» и за «работающего на духовной ниве» (приходского дьякона). А во дворе «бобловские» крестьянки в нарядах пели свадебные песни.

Новобрачные собирались уехать в Петербург на ближайшем поезде. Вскоре из своей комнаты вышла Любовь Дмитриевна в «изящном сером дорожном костюме». Блоки уехали. Гости начали прощаться друг с другом.

 

(окончание следует)