Жизнь как есть

 

 

Из письма Л.И. Красовского от 16 августа 1974 года.

 

«Книгу Д. Гранина о Любищеве вчера вечером  прочитал за один присест с 20:00 до 24:00 с красной ручкой и со множеством восклицательных знаков и подчеркиваний от удовольствия и согласия, при малом числе вопросительных знаков в непонятных и неприятных местах, без которых, ясное дело, нельзя издать книгу. Выходит, что прав был А.Т. Твардовский:

«Не ищи во всем подвоха,

Не пугай из-за куста.

Отвыкай! Не та эпоха.

Хочешь, нет ли, а не та».

На странице 10 написано, что осталось более 500 печатных листов неизданных рукописей, а на с.29, что их автор «не боялся обвинений в витализме и идеализме». Там и о митрополите Филарете (Дроздове) – авторе Манифеста 19 февраля 1861 года. Того самого, над столетием которого глумился «провинциальный профессор» Эмаусский. Там и апология Чижевского, за упоминание которого провинциальный профессор Петской возражал против  диссертации Сергея Александровича Корытина, там и классическая автобиография героя с разбором его генофонда от Болтушкиных, там осуждение стандартного мышления с «идеологических позиций» и философии, разделяемой П. (вероятно, скверной памяти, покойного Презента).

Пишет о религиозности Леонардо да Винчи, Л. Пастера, что тщательно скрывается даже от профессоров, по крайней мере, вятских (провинциальных!).

Книжку Скалона и Шаргаева об оболтусах (она почти такая же по своему объему), прочитал также за один присест, отодвинув (увы!) просроченные рефераты и редактируемую рукопись по ботанике. Там много спорных положений, по-моему, даже ошибок. Срочно обо всем написал В.Н. Скалону. Обидится?

Правда ли, что М.В. Ломоносов – сын Петра Великого? Слыхал (уверяют, что доказано) в Институте информации».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.15, л.248-249).

 

Из письма Е.Д. Петряева к  Л.И. Красовскому от 18 августа 1974 года.

 

«Да, повесть Гранина – интересный симптом. Мне кажется, что у Александра Александровича (Любищева – А.Р.) есть кое-что от Вл. П. Карпова, который говорил («Основные черты органического понимания природы», М. «Путь», 1913), что каждая связь сопровождается появлением новой формы. Ссылался и на Матфея: XVIII, 20.

В мои студенческие года Карпова (вместе с Гурвичем) очень ругали, но и хвалили за перевод Гиппократа.

В книжке Скалона есть «ляпы», но пафос хорош. Об издании своей библиографии Василий Николаевич что-то не пишет, а прошел уже год. Могли, конечно, переиграть. У нас без перемен. В библиотеке о Вас всегда спрашивают и просят передавать привет, а Ф.А. Смирнова очень жалеет, что Вы уехали.

В.Г. Шумихин еще в Малмыже. От директорства отказался, но дело еще не решенное.

У меня масса дел и долгов, а работать не хочется: «Стойкое отвращение ко всякой работе» (по М. Твэну). Правда много читаю, радуюсь всяким открытиям.

А за Ломоносова рад. Выходит, что он внук Никона!».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.15, л.250).

 

Из письма Л.И. Красовского от 10 ноября 1974 года.

 

«Моя дочь узнала от Вас об опубликовании ее статьи в «Советской России» за 5 ноября. Невероятно. Правда, я читал 30 октября статью в гранках. Потом Нана уехала в Рыбинск к бабушке, на праздники. Сегодня она вернулась и прочитала Вашу открытку, полученную вчера. Обрадовалась и сообщению и еще больше похвале!

Живого Любищева знали не больше полусотни человек. Когда же он умер, о нем узнали десятки тысяч и интерес к нему нарастает лавиной. Воскрешение из мертвых? Не так же ли оно неудержимо произошло 2000 лет тому назад во Иерусалиме и во всем мира? Почему не пытаются мешать, препятствовать, остановить? Не хотят? Не могут? Недосмотр? Запоздали и наверствывают упущенное? При жизни Александра Александровича я этого не ждал. Не знаю, ждал ли он? Человек он был достойнейший добрый интерес к нему не есть ли хороший признак?

Виктор Георгиевич Шумихин – его любят многие. Тоже надо радоваться. Он – добрый и любящий свое дело человек. И опять – хороший признак, что тревожатся за него. Хорошо, если опасность для него миновала. Как же еще много счастья на свете!

Вышел №5 «Физиологии растений» (всего шесть номеров в год). Там моя с Виктором Чащухиным статья о незамерзающей воде в ветках деревьев под Вяткой в зимнее время при –20 и –25 градусов Цельсия. Оттисков еще нет. Смотрел весь журнал. Читать его вряд ли можно. Не о растениях пишут как мы.

Недавно снова служил Николай, епископ Зарайский, глава Православной церкви Японии. Маленький, безбородый и безусый японец с сильным альтом. Византийский ритуал в японском исполнении. Говорил проповедь

Редактирую до покраснения в глазах. Мне звонят: «Приезжай, пришел «чистый». Значит, ночь пропала до половины. К утру надо сличить все с черновиком, исправить и сдать в «группу выпуска». Только займусь ботаникой, снова звонок: «Пришел сигнальный». Опять туда и опять ночь без сна. Подумаете, что нашел «золотую жилу»? Не платят ничего, но обещают. И странно, что при безделии, даже за обещания, почти очевидно напрасные, все-таки есть охота работать, чтобы заполнить пустоту. А вдруг, да и не обманут или не совсем обманут? И действительно, в октябре получил 11 рублей».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.15, л.45).

 

Из письма Л.И. Красовского от 21 декабря 1974 года.

 

«Вчера у нас дома был Василий Николаевич Скалон. Видел его впервые и мнение о нем самое хорошее. Приезжал с сыном Андреем – писателем. Вместе с тем, меня тревожит его (Василия Николаевича) хождение по врачам. Из жизни он не выключается, это радует. Радуется гонорару за статью в «Известиях». И сын его тоже. Значит, не больно-то они богаты. А семья у него огромная и обо всех он заботится.

Вспоминали о Вас с искренней любовью.

 

Вчера ездил в старый МГУ на столетие Александра Гавриловича Гурвича.  Заседание Московского общества испытателей природы было в институте физиологии им. Сеченова, во дворе МГУ, в аудитории, где читал лекции А.Г. Именно там, в 1930 или 1931 году, будто бы, О.Б. Лепешинская повесила плакат «Долой витализм». Не там ли Вы и видели плакат «Долой Гурвича!»? Не бывал ли там, на лекциях, А.П. Чехов?

Народу на заседании было много, но доклады, как всегда, были скучные. Но, я слушал дочь Гурвича Анну Александровну о митогенезе и внука Льва Владимировича Белоусова о биологическом поле. Похоже, что без Гурвича наука была бы на том же уровне, на котором находится сейчас. Гурвич заранее подогрел интерес к решенным теперь вопросам. Молодые люди, на заседании, были единичны, как в церкви.

Прошел в АН СССР Ремесло, ярый и усердный лысенковец».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.15, л.169-171).

 

Из письма Л.И. Красовского от 23 января 1975 года.

 

«Подписали мне договор на редактирование учебника. Должен получить 750 руб. Но завален работой. Пишу Вам на листах диссертации о солестойкости помидор. Писал аспирант АН СССР. Правлю до боли в руке. И все срочно. Срочные рефераты ждут. Доделки по редактируемой рукописи бесконечны. Автор вместо 50 листов сочинил 70, спорит за каждую строку и не соглашается убрать даже 13 листов. Знал я шкрабов, зеков, доцентов. Теперь узнал авторов.  Не хотел бы я быть библиотекой.

Получил письмо от В.Н. Скалона. Ему дали Орден Красной Звезды за охрану природы, и он уже зовет меня в большую экспедицию по Кемеровской области на изучение флоры. Написал, что Вы жаловались ему на мое молчание. За это спасибо. Иной раз думаю: следует ли беспокоить Евгения Дмитриевича?

Завтра еду за «чистым» в Реферативный журнал. «Чистый» – это машинописный текст перед набором. Его надо сверять. Не платят, но делаю, не развалюсь.

Пенсия – это далеко не покой, скорее похоже на сдельную работу. Даже тревог много.

Насимович обещал опубликовать статью нашего В. Чащухина, который сейчас в Армии и служит за границей.

Был на 100-летии А.Г. Гурвича в той аудитории, где он читал и где был плакат «Долой витализм». Об этом, кажется, Вам писал».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.87, л.194).

 

Из письма Л.И. Красовского от 12 апреля 1975 года.

 

«Видел замечательную Лидию Борисовну Либединскую, и она в восторге от Вятки и от Вас (и Вятка хороша из-за Вас). И я с ней согласен полностью.

Очень рад, что пригодился Вам своим сообщением о заседании в Институте философии по поводу диалектики и онтологии Любищева. Не зря занимал место в зале. За упоминание В.Г. Шумихина особенно благодарен Вам.

Вместе с тем тяжело вспомнить невозвратные потери в этом городе. И связанные с ними мучения.

10 апреля читал первую лекцию по охотугодиям охотоведам-заочникам в Балашихе, в ВСКИЗО. Ужасны гудящие лампы дневного света, проникшие даже в этот уютный уголок ближнего Подмосковья.

Усердно редактирую учебник ботаники в редакции «Высшей школы». Вошел даже в склоки между редакторшами (не участвую сам, но переживаю – «болею» – за исход турниров)».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.87, л.177).

 

Из письма Л.И. Красовского от 27 апреля 1975 года.

 

«Посылаю Вам оттиск моей и Вашего земляка статьи из академического журнала. А в Кировском сельскохозяйственном институте будто Родин (проректор по научной работе) вычеркнул меня из руководителей дипломной работы по фауне Вятского края времен Генерального межевания (1803-1840).

Работаю в Балашихе. Там встретил того коллегу, который, как мне помнится, говорил в 1956 году, будто П.А. Мантейфель сказал Т.Д. Лысенко о том, что из яиц пеночки могут вырасти кукушки. На днях я попросил подтвердить это. Он же стал божиться и клясться, что никогда ничего подобного не говорил, и что наоборот П.А. Мантейфель уговаривал Лысенко отказаться от этой глупости, будто бы придуманной «Исайкой» Презентом.

Зато подтвердил слышанное мною тогда же в 1955-1956 годах, о том как он, рассказчик, будучи препаратором у зоолога С.И. Огнева в МГУ с 1932 по 1937 год, ежегодно получал от С.И. Огнева наградные в размере около полумесячной зарплаты к Рождеству и Пасхе. На рабочем месте неизменно лежал пакет с деньгами и с запиской: «Дорогой Петя! Поздравляю тебя с Праздником и так далее…». Рассказчик добавил, что такие подарки Сергей Иванович делал только вшивоте, то есть лаборантам, препараторам, уборщицам, но не научным работникам и не тем, кто еще выше. Слово это «вшивота» настолько мне понравилось, тем более, что рассказчик сам относил себя в ту же категорию качества, что я не смог удержаться и сообщаю Вам, боясь, однако, что Вас покоробит. Маловато в нем эстетики.

Рассказчик безразличен к Богу и сообщение его у меня не оставляет сомнения.

Преподаю в Балашихе, где училась моя покойная и незабываемая Ирина. Под тяжестью рефератов могу быть раздавленным. Так и знайте: погиб, раздавленный горой не сделанных к сроку рефератов.

Африканская жара и цветущая сирень в Вербное Воскресенье! Ваши ВНИИОЗовцы должны будут акклиматизировать верблюдов и кобр…».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.87, л.227).

 

Из открытки Л.И. Красовского от 27 апреля 1975 года.

 

«Посылаю Вам оттиск мой и Виктора Чащухина – замечательного земляка Вашего с генами М.В. Ломоносова и с возможностями внииозовца, а сейчас солдата. Живут все они в общежитии, пьют и курят, и бранятся. И так без видимого срока. Покойная моя Ирина была в месткоме. Строила дома и делила квартиры. Им же надо жить так до седой бороды?».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.87, л.228).

 

Из письма Л.И. Красовского от 3 июня 1975 года.

 

«Получил Ваше письмо и очередной билет клуба книголюбов.

«Слона» А.А. Насимовича не читал, но читал много длинных полос его в реферативном журнале ВИНИТИ «География» о тропической фауне, в том числе об антилопах очень много. Он давно переключился туда, используя обширную литературу на английском языке, при полном отсутствии каких-либо сведений у нас. Местом Насимовича не ограничивали никогда, даже в страшной тесноте бесчисленного множества рефератов.

О терапии книг ничего не знаю. Врач Е.Д. Петряев вместо людей будет лечить книги! Да и в госпиталях, судя по «Клубу книголюбов», все о книгах думали, не о людях. А может быть так и надо? Помню рукопись о насекомых вредителях, бумагоедах, во Владимирском областном архиве. Писали ее, вероятно, перед войной. Видел ее и удивлялся ей уже после войны, году в 1945. (Единственное близкое к библиотерапии).

А может быть библиотерапия это лечение людей с помощью книг?  Вроде психотерапии, физиотерапии и так далее. Здесь совсем теряюсь в абсолютном невежестве своем, не имея сил ни отрицать подобную вещь, ни, тем более, хоть чуть-чуть догадываться о ее сути, если такая вещь существует и даже помогает, хотя бы в единичных случаях.

Читал курс угодий в ВСХИЗО, в Балашихе. Сегодня получил там 260 руб. В мае перевел 65 немецких статей с опозданием из-за перегрузки. Нашлось 2 или 3 интересные статьи. В их числе статья о синтезе лягушки. Лежит еще 12 статей по методике преподавания географии».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.87, л.188-189).

 

Из письма Л.И. Красовского от 22 июня 1975 года.

 

 

«Сегодня хоронили мою тетку Марию Александровну, последнюю из когда-то многочисленного родительского поколения по материнской линии. Она была сестрой милосердия «на позициях» с 1915 года. Там познакомилась с одним из первых русских летчиков Николаем Дмитриевичем Анощенко и вышла за него замуж. Но году в 1925 он бросил семью, и тетка бедствовала до последних дней своих. Прожила 85 лет, из них 6 лет лежала в параличе. Сын умершей – директор театра, имеет свою машину, еще персональную машину, дачу, огромную квартиру, две семьи. Был на гастролях, но прилетел хоронить.

Работаю как лагерник. Редактирую за 15 руб./авторский лист и рад заработку. Гоню рефераты за гроши.

Ваше письмо с книготерапией отвлекло меня от дел. И я решил освежить голову.

Книготерапию надо бы назвать по-гречески библиотерапией. Но в Вятке первосвященники порвут на себе ризы от «библио» и чтобы сберечь их мундирчики можно ограничиться либротерапией. Ясли для детей в честь Младенца Иисуса, возлежавшего в конских яслях, терпят по неведению. Кажется, терпели лазареты в честь Святого Лазаря.

Вероятно, практиковалось лечение Библией, Евангелием, Кораном. Но мне не вспоминается ни один подобный случай, ни в прочитанном, ни в услышанном.

Однако Ваша мысль об этом задела целую залежь близких вопросов, которыми я занимался в последние годы моей вятской жизни, работая над нетронутой целиной «Вятских епархиальных ведомостей». Там было много интересных материалов, прежде всего о Васнецовых, об их учении в духовном училище и в семинарии, где Виктор с каждым годом отодвигался назад в списках успевающих. Эти выписки я передал Екатерине Константиновне, снохе Аполлинария Михайловича, самой ревнительной хранительнице всех фамильных реликвий. Там же я проследил всю жизнь отца Иеронима (Геппнера). Там же я узнал о древнейшем списке Библии – Синайском кодексе, найденном в те годы Тишендорфом и опубликованном им. Кодекс был у Геппнера и он подарил его семинарии.

Там же, среди прочих сведений, я начал собирать факты об агиотерапии, как бы назвал это сейчас от греческого «агнос» – святой. Едва ли не в последнее свое занятие я читал о возвращении слуха и речи какому-то приказчику у одного из слободских купцов, когда в Слободской, кажется, Крестовоздвиженский (мужской) монастырь привезли чудотворный образ, кажется, Богоматери с Афона и когда тот приказчик с усердием и верой молился ему. Заинтересовала меня переписка по этому исцелению между слободским начальством и архиреем, кажется, Аполлосом. В городе Слободском утверждали чудо, а Аполлос сомневался. Помнится, посылали комиссию. Допрашивали врача, знавшего того приказчика до и после исцеления. И, кажется, исцеление то осталось без официального признания. Тогда же я задумался именно об агиотерапии. Научная медицина была почти только номинальной. Люди же болели и излечивалисьбез помощи ученых эскулапов, стоявших на уровне чеховского Геннадия Геннадиевича. А если взять допетровскую Русь: ведь не вымирали же тогда все наши предки и как-то лечились. Агиотерапия могла иметь ведущее значение.

 

Вспоминаю случай с Палкиным, которого привели на паперть Троицкой церкви. И там ему помогли приложиться к иконе Спаса. Сам он не мог ходить, был слепой. А приложившись, прозрел. Чудо стало известно всему городу, и воевода сообщил Тишайшему царю Алексею Михайловичу. Царь немедленно потребовал икону к себе и Флоровскую башню в Кремле переименовал в Спасскую, известную всему миру. Это все написано в «Столетии Вятской губернии». А.Д. Фокин считает это событие фактом. Царь же повез икону в Москву, как теперь везли бы знаменитого целителя-окулиста. Так поступил бы каждый на месте царя. Заболят глаза, будет где лечить их. А если не у иконы Спаса, показавшего умение возвращать зрение, то где же еще получить его в случае потери? Ведь Алексеевской (теперь Гельмгольца) глазной больницы в помине не было. Таким образом, собираемые царем святыни были, между прочим, тогдашней кремлевской больницей. И, может быть, те святыни помогали не меньше, чем рентген, кардиограммы и бесчисленные анализы, часто растянутые до последнего вздоха больного.

С тех пор прошло больше 300 лет, а церковная терапия осталась, и, по числу пациентов, не увеличилась ли. В 1956 или 1957 году мой однокашник по МГУ Иван Григорьевич Серебряков был в Париже, на Ботаническом Конгрессе, и их возили по Франции. В «Бюллетене МОИП» за те годы напечатаны путевые очерки И.Г. Серебрякова, надо думать, атеиста хотя бы по занимаемой должности заведующего кафедрой Московского пединститута. О знаменитой Лурдской Богоматери он пишет бесстрастно и перечисляет оставленные там костыли, после исцеления ставшие ненужными, если не тысячи, то, во всяком случае, сотни. Это только костыли! А Лурдская врачевательница практикует едва ли не больше сотни лет.

У нас такое врачевание считается преступлением и сведено к минимуму, да и скрывается, хотя спрос на нее небывалый, особенно когда казенный врач, отвернувшись в сторону и позевывая, скажет: больная не курабельна, забирайте ее поскорее. К кому же после этого обратиться, у кого просить помощи или, хотя бы, сочувствия? Только теперь я начал понимать смысл былой терапии, ее доступность, участливость, нравственную чистоту, притягательную (а не отталкивающую) силу, красоту с запахом ладана (дурманом!!!), а не карболки в смеси с эфиром и формалином. Знаю о ней очень мало. Спрос на нее был огромный. Вероятно, были удачи, как в Лурде, были сомнительные случаи, как в городе Слободском, были бесчисленные промахи, которые забывались иначе нельзя было бы жить. Все же кое-что кажется мне несомненным. Основным источником исцелений служили всевозможные реликвии от щепок Ноева Ковчега до новейших папских индульгенций. Можно говорить о реликвотерапии. Огромное число случаев исцелений было от мощей, от чудотворных икон, от просфор, от святой воды, от Причастия, от крещения, но совсем не знаю исцелений от книг. Сильнее всего действует живопись. На втором месте я поставил бы архитектуру, на третьем месте (если не на первом) ландшафт. Именно былой ландшафт без ГАЗов, без МАЗов, без «Жигулей», без мотоциклов, без транзисторов и гитар, без радиорупоров, без волосатых хиппи и сквернословных оргий…

Никола Великорецкий помогал только на Великой реке, и крестный ход плыл туда по воде. Та же икона в музее сама беспомощна. Совсем не то, что укол камфоры, который помогает даже в тюремной камере.

Но совсем не знаю исцелений от музыки, от пения, даже от творений Святого Иоанна Дамаскина при всей его гениальности.

Интересны излечиваемые болезни: слепота, глухота, язвы, бесноватость, бесплодие, проказа (была ли это настоящая lepra?), зубная боль – все уклонения от образа и подобия Божия, недоделки природы, неразвившиеся задатки непременной гармонии. Не исцелялись смертельные недуги. Смерть была естественным переходом из временной жизни в вечную. И вряд ли многие лечили все, даже кому больше 100 лет, если жизнь сытая и в тепле, без злых снох и золовок. Кажется, в тропаре Сергия Радонежского поется… «и исцеление всем подал обильно». И всем и обильно. Обходилось ли без невежества до дикой дури, без фанатизма, без своекорыстного жульничества приставленных к делу людей? Не могу представить, чтобы обходилось. Думаю, что не были редкостью такие возвышенные натуры, как монах Иероним у Чехова («Святой ночью»), как в подробностях изображается бабушка самого М. Горького. Но не напрасной, надо полагать, была и усерднейшая предосторожность Преосвященного Аполлоса, не уникальны были и такие бандиты под монашеской рясой, как «старик» того же Горького. Но где этих прелестей не было, и нет? И, сняв черные рясы, не размножились ли они, как тараканы, под белыми халатами с красными «ромбиками» под сердцем? Каким жалким и гадливым щенком выглядит Иоанн Грозный, когда В.О. Ключевской сообщает со страхом, что он замучил 3-4 тысячи человек, а по некоторым источникам (невероятным!) до 7 тысяч.

Нет материи без движения, без развития и, вроде как, без таких доблестей. Слов нет – хорошая вещь медицина. Но если исцеления были (и есть и могут быть) помимо нее, то не на благо ли это людям и самой медицине.

Что же касается фанатизма и корысти, то, видимо, они неизбежны всегда, когда объективные доктрины любой онтологии подменяются непременно субъективным реализмом, безразлично каким. При этих подменах логика упрощается до предельного примитивизма: так должно быть, следовательно, так и есть. А если факты против нас, то тем хуже для фактов. Они в таком случае нетипичны, невыгодны, их надо убрать, а если требуется, скрыть или заменить вымыслом, закрыв доступ для проверок. Как ни печально, а без такой замены мир существовать сможет ли?

Если жемчуг рассыпан в навозной куче и без этого нельзя, не значит ли, что надо разгребать «навозну кучу»?

От всей агиотерапии, от изысканий в ней отошел далеко и, похоже, навсегда. И забыл многое. Вы же одной строчкой сковырнули бородавку и потекли чернила на 14 страниц. Спасибо за библиотерапию, часть агиотерапии или агиопатии».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.87, л.170-176).

 

Из письма Е.Д. Петряева к Л.И. Красовскому от 7 июля 1975 года.

 

«К библиотерапии следует подходить со стороны содержания. Суть в философии, дающей надежды. Высокие переживания, слезы сочувствия и благодарности всегда очищали людские души. Писание – как говорят – несет утешение, а это лучшее лекарство.

Вчера вернулся из Пижанки и Советска. Много прекрасных пейзажей, но засуха грозит всему. Видел заросли побуревшего тростника и вспоминал Вас».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.87, л.169).

 

Из письма Л.И. Красовского от 10 июля 1975 года.

 

«Статья бывшего отца Алексея Черткова очень обычна, стандартна и трафаретна. Смысл ее: били, бьем и будем добивать. А если кому-то от этого больно, то в этой боли и состоит цель всего дела, Живодерство всегда доставляло удовольствие сильным личностям со скверными наклоннастями независимо от религии (вспомним бурсу Помяловског, Мамина-Сибиряка, Илария Шадрина). Тем большие и безграничные возможности получает этот инстинкт без религии, хотя бы номинально отвергавшей и запрещавшей такие наслаждения.

В статье Черткова более наивно, чем всегда, утверждается: «все религиозные представления являются ложными, что доказано наукой (?!) и подтверждено (?!) историей (?), практикой (?), жизнью (?)».  Выше перечисляются эти представления: вера в Бога, в бессмертие души, в загробную жизнь, в чудеса и тому подобное. То, что затрудняет тысячи и тысячи крупнейших ученых прошлого и настоящего, то с легкостью унтера Пришибеева решает кандидат философских наук, отвергая Бога. Похоже, как в польском кинофильме «Пан президент», маленький Яцик в детском саду с абсолютным убеждением уверяет всех, что его мерзавец-папа самый лучший отец на свете.

Кстати, тот же Пришибеев с таким же усердием, будучи кандидатом богословия, признавал Бога и подтверждал Его наукой, уверяя в этом свою паству.

У Чехова есть рассказ «На пути» про такого мечущегося человека, если только наш отец Чертков не щедринский батюшка, который в момент вступления войск Василиска Бородавкина в глуповскую Навозную слободу сидел и думал: не выгоднее ли ему было бы перейти в раскол. У Чехова там же написано, что русские – самые верующие люди в мире, потому что они обязательно верят в Бога или в безбожие, переходя от одного к другому, и верят не теоретически, как немцы, а отдаются без остатка с немедленными «оргвыводами», с разрушением мостов, чтобы исключить отступление.

Совсем врунишкой и недоучкой выставляет себя А. Чертков, когда нагло лжет, будто «Если человек исповедует не христианскую, а какую-нибудь другую религию, или вообще не верит ни в какого Бога, он для христианина ближним не является». Не надо быть кандидатом богословия, чтобы вспомнить обязательную для христиан притчу о «ближнем», когда больному еврею, лежавшему близ торговой дороги, не помогли единоверные евреи, а помог язычник самарянин. И Христос подчеркивает, что понятие ближнего не связано с исповедуемой верой: язычник – «ближним» оказался для иудея.

А как же можно забыть Христовы слова: «Добро творите ненавидящим вас и молитесь за готовящих вам напасть»? А Христовы слова о том, что не нам судить, кто угоднее Богу, ибо на всех одинаково Бог посылает дождь в знойный день и всем одинаково светит солнце в холодную погоду!

Да и практика моих взаимоотношений с людьми с детских лет до теперешнего пенсионного возраста нацело отвергает гнуснейшую клевету сомнительного бывшего отца Черткова. Разве Вы мне не ближний? Разве не Вы поддерживали меня в тяжелые дни и ночи лета 1973 года после смерти моей жены? Разве не Вы предлагали мне денежную поддержку? Разве зря я Вас называю дорогим Евгением Дмитриевичем? А, между тем, Вы не скрываете своего атеизма, а я – своей симпатии к Православной Церкви. Моя жена Ирина Витальевна была членом партии и по уставу не имела права верить в Бога. Между тем, мы жили почти 18 лет, и сейчас я еще не пережил, не перенес ее потерю. Дочь ее от первого мужа (внезапно умершего в мае этого года) – Надежда Владимировна – едва ли во что-нибудь верит, а многие ли для меня ближе, чем она?

И Святая Церковь такую близость благословляет, отступление же от нее неукоснительно и строго утверждает, что должно быть доподлинно известно отцу Черткову, если его теологический диплом был действительно выдан ему и не выдан случайно.

Толерантность в христианстве, по Стефану Цвейгу, известна, по крайней мере, от Марии Стюарт, то есть с XVIвека. Толерантность же со стороны таких, как бывший отец Чертков, вряд ли мыслима вообще. Даже в отношении тех немощных, кого в колясках привозят к дверям собора. А куда везти, если из больниц их гонят за некурабельность?

Иное дело агиотерапия и в ней библиотерапия. Все-таки думаю, что если не решающее, что если не решающее, то преогромное значение имел ландшафт. Ведь не торговищах и не в кабаках исцеляли, а в святых местах, расположенных в самых красивых уголках нашей земли. Не зря современное управление по туризму возродило забытые вековые тропы русских паломников, только отравило их канцерогенами асфальта и выхлопных газов автомобилей, включая Икарусы. Говорят в Кижи нельзя попасть без «блата». Туда устремились десятки тысяч в суете скучающих горожан. А представьте те же Кижи 60 лет тому назад и раньше, когда в Троицын день при незаходящем солнце там собирались местные жители и слушали обедню Святого Иоанна Златоуста. В тишине. В окружении запоздало распустившихся северных березок. Возле бесчисленных таинственных озер. При дивном пении птиц пред утренней зарей. В отсутствии иных забот, кроме дождика и ведра на ниву-кормилицу. Ни экзаменов, ни аспирантских вакансий, ни грозных редсоветовских решений, ни квартирных затруднений, ни письма от далеко уехавших детей – ничего не было, ничто не лежало вечным давящим грузом в душе под  всеми широтами и долготами.

Хорошо знаю Владимир, Суздаль, Боголюбово, Покров на Нерли, был там учителем. Знаю и стрелку, где Нерль впадает в Клязьму и где стоит близко храм Покрова и густой лес на правом берегу реки с маленькой поповкой Ущером, где служил отец Сергий Невский, сын которого, Борис Сергеевич, при мне был заведующим Владимирского районо. Знаю широкую пойму Клязьмы с лугами и тальниками. Знаю Ополье между Владимиром и Суздалем, где не было деревень. Были только села живописно разбросанные по степному ландшафту (место моей диссертации). Я переношусь к подножью Успенского собора и вижу село Улыбышево с церковью Бориса и Глеба, село Кусуново за лесными далями. Вижу бесконечную Клязьму с Нерлью. И раньше грудь моя начинала дышать без моего контроля от переполнявшего ее счастья.

А вот и мистика, которой я совсем чужд. Суздальский краевед Алексей Дмитриевич Варганов, милейший человек, археолог, художник и архитектор, член партии, депутат горсовета. Он реставрировал архирейский дом, построенный в Суздале митрополитом Илларионом фаворитом царя Федора Алексеевича и современником Петра. Варганов вникал в мысли Иллариона, стараясь представить, как выглядел дом при нем. В 1930-х годах Варганов вскрыл прах Иллариона, погребенного в городском Богородице-Рождественском соборе, построенном в 1222 году (теперь там музей). Варганов лет на 10 старше нас. В 1930-е годы он был совсем молодой. Служил во флоте. В период же увлечения Илларионом однажды рассказывал он: «Расчищал я фреску в соборе. Был один. Смотрю слева, у царских дверей, перед образом Богоматери на коленках молится старушонка. Почищу штукатурку, повернусь, – старушонка на меня смотрит. Снова чищу, снова смотрю – либо молится, либо смотрит на меня. Сошел с лестницы, подошел к алтарю – нет «старушонки»! И не было». Свидетелем рассказа был ботаник, профессор Л.В. Кудряшов. Дело, рассказ, было в 1945-1946 году. Так же внешняя обстановка для агиотерапии нужна была, как вода для рыбы. А теперь агиотерапия (и библиотерапия) потеряны. Вместе с былым ландшафтом. Потеряно сильнейшее из лекарств и во многих случаях, если не в большинстве, потеряно зря.

Получил из Вятки 1-й том «Определителя растений Кировской области» и меня не вычеркнули из списка семи авторов, хотя покойную Бурову и живую ассистентку Лилию Арсеньевну Зубареву почему-то не включили в список. Книга очень нужная. Надо думать, очень будет полезная. Но издана книга рекордно плохо: на газетной бумаге с обойной обложкой, с опечатками и так далее.

Из Кировского сельхозинститута переслали мне две открытки из США. Там просят оттиски моих с Виктором Чащухиным работ о тростнике и о незамерзающей воде. Первую открытку держали в Кирове почти месяц. Наверно думали: как быть? С открыток содрали американские марки».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.87, л.229-234).