Жизнь как есть

Впервые это выражение я услышал в 1996 году от Андрея Битова. Он пришел в журнал «Новый мир», где я работал, и рассказывал о судьбе какой-то своей вещи.

Термин «трюк со шляпой», означающий тройную последовательную удачу (например, три подряд забитых игроком мяча), тогда еще не вошел у нас в массовое употребление, поэтому я обратил на него внимание ‒ как на все, что говорилось умницей и модником Битовым. К тому же у меня в ту пору начал складываться свой hat trick.

Поначалу это был замысел фантастического романа. Вокруг «Нового мира», на то время самого знаменитого толстого журнала, собирался цвет литературной публики страны. Журнал был в центре тогдашних эстетических, философских, политических прений. В нем печатались именитые авторы и служили (не за страх, а за совесть) первоклассные редакторы. По крайней мере, в своем большинстве. Но когда я пришел туда в 1994 году заместителем главного редактора (С.П. Залыгина), мне показалось, что меня водворили в замок эпохи раннего средневековья. Такого количества интриг, наветов, лицемерия, заговоров и кровной вражды в расчете на квадратный метр площади (или, если хотите, на одну персону) я не мог даже помыслить. Добавьте к этому яркие характеры действительно одаренных участников действа, их психопатические и невротические натуры, добавьте общий безумный хаос наших 90-х годов, сводивший с ума даже самых крепких, всю эту реально опрокинутую в средневековье страну ‒ и вы поймете одолевший меня соблазн. Передо мной въявь разворачивался великолепный готический роман. Надо было только не лениться и ловить детали. В голове бродила и еще одна блудливая мыслишка: если такое творится тут, где не ахти какие ставки, ‒ что же делается в Кремле и вокруг него?.. И я чуть не с первого дня стал фиксировать в записной книжке все удивительное, занятное и трагичное, втайне мечтая создать вещь эпохальную, которая, быть может, в том же «Новом мире» и будет когда-нибудь опубликована. И чем далее шло дело, тем более грандиозным представлялся замысел, тем сильнее была уверенность, что это – не напрасно.

Жизнь, как водится, внесла свои поправки. Средневековье – время жестокое. В 1998 году был буквально выдавлен из редакции Сергей Залыгин, следом за ним пришлось уйти и мне.

Сергей Павлович ненамного пережил катастрофу. Однако перед смертью он успел написать прозрачный рассказ про то, как его травили в редакции, и даже сумел каким-то чудесным образом (ну не фантастика ли!) заставить своих гонителей опубликовать это в журнале.

Мужество старого писателя подвигло меня вспомнить о своих записях и употребить их по прямому назначению.

Прежде всего, я откликнулся на трагический рассказ Залыгина, чтобы тот не прошел мимо читателей незамеченным. Ведь посвященных в камерные события литературно-журнальных «верхов» можно было пересчитать по пальцам, а большинством залыгинская история должна была восприниматься как чистая фантазия. Даже в редакциях дружественных журналов вроде «Знамени», «Дружбы народов» или «Иностранной литературы» не очень-то знали, что происходило в «Новом мире». (На это, вероятно, и полагались публикаторы рассказа.)

В первом номере журнала «Нева» за 2000 год вышла рецензия «Вопросы, возникающие при чтении одного рассказа». В ней я, в частности, оговаривался, что для раскрытия всей правды «требуется иного размера полотно. Требуются характеры. Такая картина пишется и, надеюсь, будет в свое время мной закончена, здесь же я только кратко комментирую написанное Залыгиным». Речь шла о документальном романе-хронике «На задворках “России”», работа над которым к тому времени шла полным ходом.

Так сложился начальный этап моего hat trick.

Когда весной 2000 года скончался Залыгин, «Общая газета» (№ 17 от 27 апреля ‒ 3 мая) опубликовала в память об этом незаурядном человеке и писателе большой отрывок из моей практически законченной к тому времени хроники. Он назывался «Демократическая трагедия». Во вступлении к статье я признавался, что торопился завершить повествование о своей работе с Сергеем Павловичем в «Новом мире», чтобы показать ему рукопись и спросить совета, но – не успел…

С этой крайне сложной во многих отношениях вещью (ведь там назывались своими именами не только поступки, но и персонажи, среди которых было немало широко известных фигур!) я снова постучался в «Неву». Практически без надежды. Но куда еще?

Хроника «На задворках “России”» вышла в двух номерах «Невы» в начале 2001 года. Как рассказывали мне после в редакции журнала, розничные продажи этих номеров подскочили на треть. Разгорелся подковерный скандал. Кого-то мои разоблачения затрагивали напрямую, кто-то, опасаясь за свою будущность, усмотрел в них нарушения «корпоративной этики». Однако оппоненты, понимая уязвимость своей позиции, благоразумно смолчали. Зато я заслужил немало крепких рукопожатий от людей, мне не безразличных, и несколько одобрительных разборов в прессе. «Независимая газета» анонсировала появление романа-хроники публикацией большого отрывка из него на целую полосу. «Роман-журнал» подхватил инициативу «Невы» и перепечатал у себя чуть не половину текста. Некоторое время спустя в издательстве «Логос» вышла книга…

Это было второе, вполне удачное звено в цепочке hat trick. Но совсем не то, к чему я стремился, накапливался интереснейший материал. Вот почему повествование «На задворках “России”» завершалось словами:

«Когда-нибудь про это напишут авантюрный роман. Можно вообразить, в каком блистательном ореоле предстанут перед читателями хитроумная и отчаянная девчонка Хренова или таинственный Рафик Зелимханов, сколь пленительными покажутся в изображении настоящего мастера загадочная улыбка и акварельный румянец Розы Банновой — женщины, рожденной править и повелевать, какими неожиданными чудачествами порадует старик Залыгин...

Достанет у автора красок и на меня, уж будьте уверены!

Впрочем, едва ли кому-то будут интересны наши имена, подлинные и сочиненные. Каждое новое поколение станет приставлять к нарисованным фигурам свои лица. Никто не поверит, что такое было, могло когда-нибудь происходить на Земле, но все равно будут читать и читать, снашивать страницы до дыр, и даже у самого твердолобого скептика наверняка проснется невольная зависть к этой яркой, разгульной, ни в чем не знавшей преград жизни...»

Конечно же, это была моя собственная мечта – написать такой роман. Именно к нему я шел все эти годы, а остальное – так, по необходимости, попутно… Именно он должен был завершить мой hat trick.

«А вот конец ‒ хоть не обидный, но досадный…» Кажется, именно так пел «неотредактированный» Высоцкий.

На написание романа «Советник на зиму» – объемное анти-постмодернистское "фэнтези", порывы и гибель художника в наше время, с любовью к России и просто любовью –  ушло года два с лишним. Это было, возможно, счастливейшее время моей жизни ‒ я никогда еще не работал практически без перерывов так долго и с таким упоением и надрывом. Получилась вещь объемом в 23 листа.

Вложенная энергия (единственное, что знает о своем детище автор) всегда дает если не уверенность в успехе, то хотя бы надежду на отдачу. Я понимал, что для журналов мой «готический роман» неподъемен, однако на всякий случай предлагал и там. Не уверен, что все редакторы хотя бы открывали рукопись. Кто открывал – те, конечно, не показывали вида, что узнают в тенях из прошлого и будущего самих себя и своих знакомых. Но скандал вокруг «Нового мира» еще не утих, и корпоративная солидарность накладывала на мое имя негласное табу. Что касается книжных издателей, двое-трое сгоряча хватались за роман (среди них ‒ покойный Виктор Топоров, плевавший на условности), долго думали, но после отчего-то опускали руки. Наш книжный рынок, как и рынок вообще, весьма своеобразен и не подчиняется никаким законам (кроме разве что древнейшего «сунь-вынь»). Коммерческие издательства отнюдь не отслеживают вкусы широкой публики, как это делается во всем мире, ‒ они следуют лишь своим прихотям и насильно потчуют читателей в основном безмозглой пошлятиной. Люди реагируют на книжные прилавки примерно так же, как смотрят телевизор: покорно берут что есть, не задумываясь, что даже легкое чтиво должно быть, как минимум, интереснее и пикантнее. В результате уровень здравомыслия и грамотности падает, общество (призванное формировать рынок) стремительно разлагается, и скоро от него, видимо, не останется даже скелета…

Что делать!

В конце концов тщеславие мое было в какой-то мере утолено. В тех самых издательствах, которые возвращали рукопись, к ней частенько прикладывали восторженные «внутренние» отклики профессиональных рецензентов. Хорошо отозвались о романе несколько действительно стоящих писателей, современником которых я счастлив быть. За год, что я мотался по редакциям, во мне выработалась душевная устойчивость. К тому времени я и сам уже относился к своему творению не столь пылко и даже находил в нем немало изъянов, которые требовали основательной переработки. И в результате рукопись легла в стол «до лучших времен» и на много лет оказалась заброшенной.

Сегодня я с любопытством перелистываю пожелтевшие страницы «Советника». Иногда щиплет в глазах. Это свойственно всем авторам – мы любим перечитывать и, наверное, острее всех ощущаем свое. Андрей Платонов когда-то заметил, что  в книгах нас притягивает не умелость сочинителя, а наша собственная «ищущая тоска». Найдет ли когда-нибудь эта штука читателей с соразмерной ей тоской? Так или иначе, мой hat trick не сложился. А жаль: финальная подача была самой сильной.