Жизнь как есть

Часть 1

Моя война

Писал я свою личную "военную историю" с большими перерывами в течение двух лет [с июня 1945 до мая 1947 г.], при этом пришлось описывать события трех - четырехлетней давности.

Я старался писать объективно, правдиво и точно. Возможно, что при описании своих чувств и переживаний я не везде подавил в себе самолюбие, честолюбие, гордость... Справедливо, конечно, и то, что за такой большой срок сгладились, стерлись в памяти пережитые тогда мысли и чувства. Но в объективности и точности описанных событий и явлений я уверен, так как на всём протяжении моей военной службы до самого ранения я вел дневник, который, к сожалению, пропал[i]. А то, что я записываю, мне хорошо запоминается...

... Июль 1941 года. Я живу в г. Днепродзержинске, Днепропетровской области. Работаю технологом на вагоностроительном заводе.

Война. В городе тревожно, напряженное состояние. Радио ежедневно сообщает названия оставленных городов. Везде роют окопы: во дворах, в городских парках, на заводах.

[Еще в конце июня я по примеру других комсомольцев подал заявление об отправке меня на фронт, но медкомиссия забраковала, – у меня близорукость 3 или 3,5 диоптрии.]

[В июле в городе были сформированы отряды народного ополчения, в которые вошли все мужчины, освобожденные от мобилизации в армию по состоянию здоровья или по брони. В одном из отрядов маршировал и я...]

Я живу в приличной комнате с одним товарищем недалеко от центральных улиц города. Он работает на том же заводе, где и я. Встаю в 5 часов утра, – в 6 часов на заводе начинается работа. Быстро одеваюсь, умываюсь и отправляюсь на работу. Обычно иду один, иногда с товарищем или с девушкой из нашего дома (она работает технологом на том же заводе). Если есть возможность, то вскакиваю в трамвай. Но большей частью приходится идти пешком. До завода далеко – свыше 2 км. По дороге покупаю несколько пирожков и на ходу кушаю.

Работаю в цеху. Работы у меня много. Кроме основной должности, я ответственный по изобретательству, заместитель комсорга. Многих работников цеха взяли в армию. Обязанности ушедших распределяются на оставшихся работников. Мне дают еще какое-то поручение. Работать тяжело: приходится почти всё время быть в цеху, следить за работой станков. Часто приходится бегать в заводскую контору. С завода ухожу не раньше 4-х, иногда прихожу домой в 6 - 7 часов вечера.

Заводу дали задание делать авиабомбы, задание ответственное. Иногда мной овладевает творческий порыв, страстное увлечение работой. Я конструирую новые приспособления, занимаюсь рационализацией. Но у меня для этого нет достаточного времени, – часто отрывают от работы: где-то что-то не получается, кто-то сделал брак, срочно что-то требуется и т.д.

Завтракаю я в цеху или, если есть время, в заводской столовой для ИТР[ii]. Кушаю я мало, – у меня плохой аппетит. Домой я не очень спешу, – дома делать нечего и никто меня не ждет. По дороге домой захожу в городскую столовую, или покупаю себе что-нибудь в магазине и ем дома.

Вечером я читаю, делаю разные расчеты, если есть желание, иду с товарищем в кино или просто ходим по улицам. В городе темно: светомаскировка.

Во второй половине июля начались налеты немецкой авиации. Почти каждую ночь, а иногда и днем налетали немецкие самолеты. По радио объявляли: "Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!". Зенитные пулеметы и пушки открывали стрельбу. [В ночном небе появлялись подвижные прожекторные лучи. На заводах и по радио протяжно-прерывисто выли сирены...] Всех охватывал панический страх, все бежали укрыться в окопы. Я лишь единственный раз полез в окоп. Ночью во время первых налетов я выходил во двор, но потом я даже не выходил из комнаты. Я старался не обращать внимания на воздушную тревогу и спал. Многие приходили на завод уставшие, с заспанными глазами, – им тревоги не давали спать...

Постепенно ухудшалось продовольственное снабжение города: за хлебом стояли большие очереди, в столовых не всегда было что покушать.

28-го июля утром начальник цеха мне объявил, что я назначен на окопные работы (в числе других 300 человек с нашего завода). Я не возражал, наоборот, я был рад, наконец, избавиться от заводской суеты и напряженности.

В полдень мы собрались и двинулись за город. Прошли километров 15. На ночь я принес немного соломы и лег спать. У меня было с собой летнее одеяло и маленькая подушка.

С утра приступили к работе. Нужно было копать противотанковые рвы. Копать мне было тяжело, питание первые дни было очень плохое, потом оно улучшилось. Копали с утра до вечера. [Я сомневаюсь, что эти рвы помогли задержать продвижение немецких танков]. Почти никаких известий мы не получали. Иногда над нами пролетали немецкие самолеты.

Помнится мне, какой-то командир разъяснял нам военную обстановку. Он сказал, что немцы применяют тактику продвижения вперед клиньями. А наши войска "подрезают" эти клинья у основания и немцы оказываются в окружении. Но я усомнился в этом, если бы это было так, то нашим войскам не приходилось бы отступать. Но я ему ничего не сказал...

Ежедневно число работающих на окопах уменьшалось: многие самовольно уходили домой и больше не возвращались. Из прибывших 300 человек от нашего завода осталось 30 - 40 человек. Почему я не ушел? Меня в городе никто не ждал, я не предполагал, что немцы так скоро прорвутся к Днепру, кроме того, я был комсомольцем.

По дороге домой я узнал много новостей. С 7-го августа заводы не работали, была объявлена эвакуация города. Немцы к тому времени уже заняли мою родину – Кировоградскую область.

Дома я почти никого не застал, хозяева (евреи) уже успели выехать. Я этому немного обрадовался, так как я им должен был за квартиру.

На второй день я никуда не пошел: лил дождь. 12-го я направился на завод. Меня поразила заводская тишина, непривычная на заводе обстановка. Кое-где в цехах слышен стук, рабочие заканчивали разборку крупных станков. Везде всё разбросано, валяются инструменты, детали машин, металл и др. Всё разрушено, всё расстроено, чувствуется хаос во всём. [Мостовые краны были сброшены с рельсов вниз. На соседнем металлургическом заводе расплавленный металл оставили остывать в доменных печах.] На меня это подействовало угнетающе. Я на заводе проработал всего один год, но как тяжело было тем, кто проработал на заводе десять лет?! [Я видел, как, не стесняясь, плакал диспетчер -плановик нашего цеха...]

Вечером того же дня я стал невольным свидетелем потрясающего зрелища. Возле городского военкомата собралось несколько сот (а, может быть, и тысяч) женщин, которые не допускали отправки мобилизованных в армию мужчин. Это были жены и матери рабочих. Эти женщины караулили военкомат уже несколько суток подряд. Не помогали ни уговоры, ни угрозы. Женщины кричали: ["Как мы будем жить?] Заводы остановили, мужей забираете, а что будут кушать наши дети?". Женщины требовали дать им работу, пустить заводы. Я тогда подумал, что женщины частично правы. Но я себя спрашивал: где патриотизм советских людей?..

13-го августа я получил на заводе расчет. Я стал свободным гражданином. Но это меня не радовало. На душе было тревожно и тяжело. Из дому я с начала войны не получал писем, я не знал, где они и что с ними.

Многие, кто побогаче (партийные, начальники, евреи) уезжали на восток – на Урал, Северный Кавказ, в Сталинград. Наш завод эвакуировался в Алтайский край. У меня была возможность поехать с заводом. Я не знал, на что решиться. Мне казалось, что там будет очень трудно, что придется голодать, что и там меня мобилизуют и т.д.

14-го и 15-го августа я провел время в бездействии: сидел дома и читал, либо бродил по улицам. В городе было странно: заводские трубы не дымили, воздух был чист. На улицах появились люди в военной форме.

15-го вечером меня томило предчувствие чего-то плохого... В доме оставался старик-еврей (для охраны дома и имущества). Было пустынно и тревожно...

16-го августа в дом вошел милиционер и потребовал у меня военный билет. Я показал. Он тут же написал на мое имя повестку для немедленной явки в военкомат. Я собрал все документы и отправился в военкомат. Там у меня отобрали паспорт и приказали там оставаться. Я попросил полчаса времени, чтобы сходить домой, но получил сухой отказ. Я разозлился и самовольно отправился домой. Дома я быстро собрал и запаковал свои вещи и отнес их остававшемуся в доме старику. С собой я взял две пары белья, верхнюю рубашку и, что тогда было для меня самым ценным и дорогим, все свои записки и дневники. Денег у меня тогда было 1000 руб.

В военкомате меня зачислили в небольшую команду из 12 человек и приказали нам самостоятельно добираться до города Мелитополя. Все входившие в команду, как и я, были нестроевыми, большинство – пожилые люди.

Мы вышли на улицу. Был уже вечер. Мы договорились разойтись по домам, а на следующее утро собраться и двинуться в путь. Я пришел домой. Стало как-то жутко: большой пустой дом, темная ночь, воздушные тревоги, неизвестность... Что ждет меня впереди?.. [Как потом я узнал, город Днепродзержинск немцы захватили 24 августа.]

Ночь я проспал сравнительно спокойно. Наступило утро 17-го августа. Было тепло, дул небольшой приятный ветерок, ярко светило солнце, тишина. Не верилось, что где-то идут тяжелые бои, погибают люди, что и мне скоро придется участвовать в боях...

Я сел на трамвай и доехал до станции. Вскоре собралась вся команда, за исключением одного, всего 11 человек.

Оказалось, что поезда уже не ходят. Накануне вечером немецкие самолеты разбомбили железнодорожную станцию в Днепропетровске. Мы решили идти пешком. Шли медленно, не спеша, делали длительные остановки. Видели, как из какого-то склада люди растаскивали имущество. По дороге нам встречались женщины, мужчины, они были чем-то озабочены, куда-то спешили. Во взгляде этих людей стоял немой вопрос: что будет дальше? что будет с нами?

В одной деревне нам показали немецкую листовку. Листовка была озаглавлена: "К бойцам и командирам РККА"[iii]. В ней писалось, что наше дальнейшее сопротивление бесполезно, что Красная Армия разбита. Предлагалось красноармейцам и командирам сдаться в плен, где им будет оказан хороший прием, питание и возвращение всех домой после окончания военных действий. Первый раз в жизни я читал русские, знакомые слова с антисоветским содержанием. После многолетней, активной, настойчивой советской пропаганды эта листовка произвела на меня сильное впечатление. Листовка была написана уверенным тоном. Мне на минуту показалось, что наше дело погибло, что немецкая армия непобедима и всё сокрушит на своем пути... В листовке большими красными буквами было напечатано: "Бей жида - политрука, рожа просит кирпича!". Один из команды посмотрел на меня и сказал, ни к кому не обращаясь: "А этот – не еврей?". Я промолчал. Мне стало не по себе, как будто меня уличили в воровстве или нечестном поступке...

Ночевали в сельском клубе. Ночью был слышен тяжелый, звенящий гул немецких самолетов. На второй день продолжали путь. Если заходили в какой-нибудь дом, нас угощали обедом, хлебом, молоком. Относились к нам сочувственно, жалели нас. Многие женщины советовали никуда дальше не идти, остаться в деревне и переждать тяжелое время. Но когда узнавали, что мы мобилизованы в армию, они умолкали. Я тогда понял, что многие в нашей команде не прочь послушаться совета, но не хватало решимости, боялись расплаты... У меня даже мысли не могло быть об этом.

По дороге нам встретилась рота красноармейцев. Они на себе несли оружие, патроны. Вид их был измученный, уставший, гимнастерки у них мокры от пота, [местами в белых пятнах от выступившей соли.] Они еле передвигали ноги, шли молча и не роптали. Я им сочувствовал, но чем им можно было помочь? Мне предстояла такая же участь...

Позади нас или сбоку уже слышен был шум артиллерийской канонады, фронт быстро приближался. За два дня мы прошли не более 30 км. Вторую ночь провели в каком-то сарае.

Утром 19-го августа мы вошли в Днепропетровск. Во многих домах были выбиты стекла. У хлебных магазинов стояли большие очереди. По улицам двигалось множество повозок с перинами, мешками, узлами. На вещах сидели дети. Это люди эвакуировались в тыл. Пассажирская станция бездействовала. Мы направились к мосту через Днепр. В это время налетели немецкие самолеты. Зенитные пушки и пулеметы открыли огонь. В небе происходил воздушный бой. Но всё закончилось благополучно. Мы быстро прошли мост и оказались на левом берегу Днепра. В это время с товарной станции отправлялся поезд, мы быстро вскочили в вагоны, поезд набирал скорость.

В Мелитополь нужно было ехать через Запорожье. Но в районе Запорожья уже шли бои, поэтому нам пришлось ехать окружным путем: через Пологи, Токмак, Гуляй-Поле и другие станции.

Это путешествие длилось семь дней. Мы часто делали остановки для пересадки на другой поезд или для отдыха. Вообще мы не торопились. В каком-то военкомате мы получили много продуктов: хлеб, колбасу, консервы. Что нужно было, покупали на базаре. Ночевали в каком-нибудь доме, сарае, или просто в саду.

Часто приходилось соскакивать с поезда, когда налетали немецкие самолеты. На станцию, возле которой мы ночевали в саду, немецкий самолет сбросил несколько бомб. Утром со станции автомашины отвезли убитых и раненых. [На деревьях возле станции висели человеческие внутренности и другие части тела.] Я впервые увидел столько человеческих жертв... На станции Федоровка я видел результаты налета, произведенного накануне немецкими самолетами. На станции стоял эшелон с боеприпасами. Вагоны загорелись и долгое время раздавались взрывы снарядов и патронов. В другом месте я видел возле полотна железной дороги лежащий на боку огромный паровоз и разбитые вагоны. Всё это было для меня первым знакомством с результатами войны.

После длительного путешествия и разных приключений мы, наконец, 26-го августа приехали в город Мелитополь. Было тихое солнечное утро. На привокзальной площади радио передавало легкую музыку. На душе стало как-то легко и хорошо. На минуту я забыл о том, что идет война...

(Продолжение следует)