Александр Островский, исконно русский драматург, часто заканчивает свои пьесы счастливым разрешением событий, но есть и пьесы – трагедии. О пьесах Чехова сложно сказать что-то однозначно. Это часто трагичные события, названные комедией, что снимает привычный пафос, делает пьесу мудрой и ажурной. Пьеса «Холопы» в этом смысле несколько зависает на периоде конца правления Павла. Впрочем, с театрально-риторической точки зрения это и есть самый верный ход.

Когда эмпатичный человек сталкивается с действительностью, с ложью, с обманом, с корыстью, то в какой-то момент, преодолев все свои внутренние барьеры защиты психики от разрушения нарисованного образа, он все-таки доходит до осознания, что «царь-то не настоящий». И такого человека срывает. Тогда начинается «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», где режут всех, и виноватых и не виноватых. Но природа этой неистовости не в том, что «Царь плохой». Режут за обман мечты. За разрушение того идеала, который человек построил в своей голове.

Жертвенность эмпатичного человека – это не поиск подвига. Это способ найти облегчение на сердце, через помощь другому.

У Лермонтова: «Я ехал на перекладных из Тифлиса». С первой же фразы – тонкая, изысканная расстановка звуков. Не навязчиво, изящно. И так – вся эта книга, весь роман. Эта проза – чистейший алмаз. Стихи, а не проза. «Тихо было все на небе и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы; только изредка набегал прохладный ветер с востока, приподнимая гриву лошадей, покрытую инеем». Вот в чем мое счастье, моя радость: я слышу звуки, их чудный узор, этот божественный хор из иных миров.