Январские спустились холода \ На город, \ Как туман сползает к ночи… \ И в трубах превратилась в лёд вода. \ И сердце ничего уже не хочет… \ Листком упало с ветки ледяной \ На жёсткий наст, прихваченный морозом. \ Залп фейерверка кажется войной. \ И огненные вспышки, будто грозы. \ И белый снег опилками летит, \ Что плотник наверху \ Всё пилит, пилит... \ Душа моя, похожая на скит \ Ждёт путника, \ Что к ней пути осилит…

Поехали любоваться цветущими деревьями! \ Этой весной абрикосы – прекрасны! \ Покрасневшие ветви, \ Белые соцветия! \ Красота мгновенна, \ Красота невинна, \ А в наших краях ещё и взрывоопасна. \ В лесопосадках – мины, \ Спящие боеприпасы. \ Милый, \ Так и сердце моё пред тобой беззащитно. \ Без бронежилета и каски… \ А летом будут спелые абрикосы, \ Такие сладкие, \ Такие вкусные. \ Я хочу запомнить эту весну, \ Хотя бы миг её краткий, \ И как идёт она лёгкой поступью \ По израненной земле малоросской, русской.

Проснусь: опять понедельник, вот ведь напасть какая! На стене хрупко-прозрачно дрожит солнечный треугольник. Первая мысль: вдруг жара обманет? Дверь настежь: о нет! Не обманула. Звон этот. К каждому цветку прильнула пчелка, пьет жадно, пьет – не напьется. Огромная зеленая муха, гудя, летает в солнечной комнате, от окна к столу, кружится над моей головой, мешает писать. Муха умная. Зажигательное стекло собрало лучи в точку, жжет мне грудь. Дух огня. Дрожит маревом над насыпью, у шпал, в золоте лютиков, Алжир, Танжер, дуновение чумы, белки араба. Купаюсь посреди столбов; трехгорное облако, свист железнодорожный, рельсы кудрявятся.

…сколь бы эфемерной ни была слава, а стремление к ней – суетным, тщетным (отсюда и понятие «тщеславие»), это не отнимает у предметов славы, действительной или же только возможной, их объективной ценности.