Чем меня Слава прежде всего изумлял, так это ненаследственной интеллигентностью.  Воистину, интеллигентом он себя сделал сам! Ни поселок в глухой тундре, где он родился, ни спивающийся отец определенно тому не способствовали. Да и он сам цели такой себе не ставил. Но была в нем, видать, искра Божья. 

Учась в Ленинграде в техническом институте, гуманитарным образованием занялся самостоятельно: походами в филармонию, Эрмитаж, Русский музей, библиотеки. И очень в этом деле преуспел! Однако продолжал тем же заниматься в Москве, где поступил в аспирантуру при философском факультете МГУ. В те годы он "разразился" серией статей в "Знание - Сила", благодаря чему известным в гуманитарных кругах стал настолько, что появились у него знакомые из тогдашней культурной элиты, среди них А.Шнитке и Б.Ахмадулина.

Подружился я с ним  во времена более поздние. В его однокомнатной "хрущобе" все стены до потолка уставлены были книгами - и он все их читал, и о каждой составил определенное мнение. Эрудитом он был редкостным! Но личность его этим не "скособочивалась" - руками своими он владел не хуже, чем головой. Кухня в той квартире напоминала художественный музей - расставлены там были его изделия из дерева. Одно время он этим  даже "кормился" - худо-бедно изделия находили спрос. Было это в первые 10 "послеперестроечных" лет. Постоянной работы в НИИ он тогда лишился (большую часть сотрудников отправили в бессрочный отпуск). Так что на руки свои ему в те годы пришлось полагаться больше, чем на интеллект. Хотя и последний был в работе  – потому как ручные умения поначалу он обретал опять же через письменный текст. Технических инструкций  и затем кратковременного опыта ему «хватало» на то, чтобы овладеть, например, штукатурным делом. Вообще, по книге он мог обучиться чему угодно – хоть шахматам, хоть кулинарии, хоть печному делу.

 

Если бы мне предложили главное в Вячеславе Васильевиче выразить одним словом, я бы выбрал взыскательность. В первую очередь к самому себе. Твое достоинство «измеряется» добросовестно тобой приложенными трудовыми усилиями, будь они умственными, душевными или ручными – для него это было аксиомой, не подлежащей обсуждению. По преимуществу так он утверждал приоритет культурного над природным. Хотя и к природному, т.е. дарному не менее был восприимчив. Покуда не случился с ним инфаркт, каждое лето он уезжал на «свой» остров в Костромской губернии и  там в одиночестве блаженствовал (так что напрашивается еще одно ключевое слово: самодостаточность). А когда по состоянию здоровья уже не мог себе этого позволить, ограничивался походами в загородный лес, где соорудил себе довольно комфортный приют на случай ночевки.

Общение со столь гармоничной личностью, со столь высоким образцом человеческого достоинства до конца своих дней я буду воспринимать как провиденциальный мне подарок.

Нет у меня сомнения в том, что подарком эта личность должна стать и для России.  Примет ли она его – это ее дело (не примет – тем для него хуже). А мое дело – ее о том оповестить.

 

                                                                                                              Борис Цейтлин