Литературная критика

Разговорный жанр жизнетворчества.
Беседы Дениса Иоффе с деятелями культуры и искусства, созданные для литературно-философскаго журнала «Топос».

Маруся и ее гномы(окончание)

="03_121.jpg" hspace=7> Маруся Климова

Д.И. Ох, мне кажется, что те блаженные времена, когда можно было
безбедно "работать писателем" безвозратно ушли... (Я не имею в
виду все мразное поле Марининых, Акуниных, Перумовых...)
Нынешней власти не нужны писатели. Даже такие, которые топчут в
такт стариковской варикозной ножкой - как Профанов... Хотя,
нет, гимнософические пляски ветеранского трепака,
исполняемые Дядей Степлей Милицанером, оказываются в чести!
Любопытно, сколько несоветского зеленеющего бабла отвалилось старому
орденоносному пердуну-всея-Руси за реанимацию этой
гадостнообновленной похабно-сусальной сталинщины? Впрочем, считать
чужие сребренники - тон не лучший.


Голубая кровь - предполагает ли она соответственно-расцвеченное
сальце? Вообще, это отдельная тема - поэтика совпадений в
Заглавиях... Детушова Смерть в кредит versus Арагошина Гибель
всерьез... голубые бестии не без сала... Сало и 120 дней
Содомического гоморра... Несчастный Пьер Паоло... Переходя же от
Голубой крови к Бестиям (я прочел лишь доступную в Сети Первую
часть романа): меня заинтересовали "фольклорные источники"
этого нарратива. В начальной сцене - где обнаруживаются
непонятные корешки в банке с козьим молоком, и где офонаревшие
голые бабоньки режут козла в бане. Является ли кондратьевский
мифогенный опыт здесь формообразующим? Хотя, конечно, для
Белокурых бестий в высшей степени характерно вавилонское
смешение ракурсов рассказа: тут и "пародийно-производственный
роман", и "андрогинно-гендерная топика"...


Расширив максимально диафрагму вопроса, было бы небесполезно узнать,
каковы изначальные импульсы, спровоцировавшие написание
этого объемного текста?

МК. Не могу согласиться с вами, Денис, по поводу писателей. Какая
разница, безбедно они живут или бедно? Суть-то от этого не
меняется. Жить, чтобы писать – это же патология! И Сорокин, на
мой вкус – тоже худшая из подмен, гораздо худшая, чем
Михалков…


А «Голубая кровь» была написана лет за восемь до «Голубого сала»,
просто так получилось, что в более или менее широкий обиход
эти две книги вошли почти одновременно. Так что это - не
более, чем чисто внешнее «омонимическое» совпадение.


Жаль, что вы прочли только первую часть «Белокурых бестий», так как
в Сети сейчас доступны обе части. Жаль, потому что этот
роман построен так, что самые главные и ключевые события романа
происходят именно ближе к концу - ну, как это обычно принято
говорить, развязка и прочее… И вообще, этот роман
начинается как этакое легкое неприхотливое кружево, и дальше все идет
по нарастающей. Во всяком случае, мне об этом многие
говорили, так как сама я не особенно надо всем этим задумывалась.
Кстати, я заметила: мои книги либо читают запоем, не
отрываясь, чуть ли не за одну ночь, либо вовсе не могут осилить и
называют их «скушными», «однообразными» и т.п. Продолжая эту
тему «сторонних» наблюдений, могу также сказать, что чаще
всего среди недоброжелательных откликов на мое творчество мне
приходилось слышать обвинения в том, что все это, мол, вовсе
«не литература». Забавно, но говорящие это, вероятно, и не
подозревают, что делают такой комплимент моему творчеству,
какой я только и хотела бы услышать. Если это действительно
так, и мои книги – «Нелитература», я счастлива! Особено
приятно осознавать, что это, как правило, говорят
недоброжелатели, а не люди, близкие мне, которых можно было бы заподозрить
в желании мне польстить.


Теперь об импульсах! Я уже говорила это и не устану повторять. Самый
главный импульс моего творчества – это ненависть к
литературе и, соответственно, к писателям как производным от нее,
хотя последние, в сущности, уже не так и важны, потому что это
всего лишь люди, и не более того… Конечно, мне могут
возразить, что отрицание литературы – это тоже своего рода
литература и т.д. и т.п., то есть все это уже тысячу раз
проговаривалось и пережевывалось. И, в принципе, где-то в глубине души
я отдаю себе отчет в том, что все написанное мной тоже рано
или поздно станет литературой, но для меня предупреждение
об этом звучит примерно так же, как слова или мысли о том,
что «все мы когда-нибудь умрем». Поэтому лучше об этом не
думать! Давайте будем пока жить и веселиться! А после нас – хоть
потоп!


По этой же причине меня немного пугают все эти определения вроде
«мифогенный опыт», «андрогинно-гендерная топика» и даже , как я
прочитала в одной совершенно невинной немецкой статье о
себе, «тема танца в романе «Домик в Буа-Коломб», - даже такие
невинные формулировки меня все равно пугают и настораживают,
потому что от них, если так можно выразиться, исходит аромат
грядущей смерти. Кого-нибудь, допускаю, подобные
определения и завораживают, но мне, надеюсь, еще рано обо всем этом
думать.


Однако, раз уж мы затеяли с вами этот разговор, я могу попробовать в
самых общих чертах определить собственную эстетику.
Наиболее забавным мне кажется определение, проскользнувшее в
итальянском журнале «Slavia» в статье «Монстры Маруси Климовой»,
где мое творчество характеризовалась как «постмодернизм,
отягощенный декадентством». И хотя «декаданс» напрямую связан с
Art Nouveau, то есть с эпохой Модерна, а все, что было
после, есть не что иное, как его отрицание, то есть в этом
определении, видимо, присутствует логическое противоречие, так как
получается некий «постмодернистский модернизм»… Но все
равно, мне очень нравится слово «декаданс», по-моему это очень
красивое слово, и оно, несмотря ни на что, мне очень
подходит. Мне также нравится название этой статьи, которое так же
можно было бы перевести как «Чудовища Маруси Климовой».
По-моему, очень точно. Правда, эта статья была написана еще до
выхода «Белокурых бестий», но все так и есть: «Белокурые
бестии» - это Маруся среди чудовищ или же, если хотите, среди
гномов. Гномы мне тоже очень нравятся! В детстве я даже мечтала,
чтобы у меня вместо всяких безжизненных кукол и плюшевых
мишек было очень много разных маленьких живых гномов, а я бы
ими управляла, как королева… И еще мне нравится слово
«маргиналка», потому что это тоже красивое слово и чем-то
напоминает цветок «магнолию» или же «маргаритку», что-то среднее
между ними, поэтому мне нравится, когда меня так называют.
Короче говоря, я декадентка и маргиналка, и вы можете меня так
называть, если хотите.

Д.И. Разумеется, Декадентство, на уровне своего
"историко-культурного проекта", вы абсолютно правы, залежно Модернизму и его
нерелятивистской ноэме. В именовании же вас
"постмодернизмусом+декадентством" сказывается извечная итальяно-хранцузская
нестрогость в формулировках, а точнее - "ихняя" (ох, с
измальства влюбился в просторечия) безответственная любовь к
неинтенциональным оксюморонам (иботь, интенциональные оксюмороны -
это уже Религия, а о ней надо вести Слово в уважительном
регистре речи, чего я не умею). Но, чего же нам следует хотеть
от эпистемо-ложности страны Умберто Эко или, не к ночи буде
помянутого Аугусто Понцо (впрочем, это уже мои гномы и не
будем о них:-) ). В том, КАК вы настаиваете на нелитературности
своих плодов производства я усматриваю идентифицирующее
сходство с давним виттгенштейновым декларированным маркером
себя-как-не-философа. Виттгенштейн ведь ненавидел "философию", и
не мыслил себя в канве этого институциально оплачиваемого
оксфордического жанра. Вы, похоже, тоже не особо готовы
расписаться в любви к Литературе. Письмо-как-высшая-форма-жЫзни
вас нисколько не устраивает, и я могу с этим тотально
солидаризироваться.


Вместе с тем, "Маруся" Белокурых бестий, оказывается, готова
работать целый месяц в конторе за символическуюу плату в сто
зеленых монет. Почему вами была выбрана именно эта сумма - и,
пардон за невольную радикализацию вопроса, что Авторесса
Белокурых бестий была бы теоретически готова сама сделать за
ежемесячные сто доллларов (с возможным штрафом в десять
процентов)? Чувствуете ли вы себя (сегодня) полностью освобожденной от
пресловутой темировской "власти лаптя" (персонифицирующейся
в Чистогане Монет)?


Может ли Королева Гномов быть финансово независимой?

="03_131.jpg" hspace=7> Габриэле Д. Аннунцио

Д.И. Конечно, Италия страна не самая отсталая в культурном плане.
Один Дантес Алигьери чего стоит! Но сто гринов за Трактатус -
это стильно!


В Бела-курых бействиях меня особенно порадовал интенциональный
Вавилон смешения литературных иерархий. Когда "номен
перечисления" Агаты Кристи мирно сосу-ществует с Борхесом, а Хемингуэй,
натурально, с Маркесом и папашей Убю... а нет, пардон,
Хамью, Комью? ... А также, такие прелестно-знаковые нарративы
слога, тогда как туман мал-помалу рассеивался:


"...там все время показывали каких-то запредельных уродов: сначала
сам Д., жуткий кретин с квадратной головой, лихорадочно
ходил, подпрыгивая и делая упражнения из восточных единоборств,
по маленькой тесной одиночке, все это было, кажется, заснято
скрытой камерой, потом жирный следователь с портфельчиком
долго ходил по тюремному коридору и философствовал, является
ли Д., который замочил, кажется, что-то около пяти человек,
преступником, или же он жертва общества.... а больше всего
следователя занимал вопрос, любила ли его та
женщина-следователь, которая передала ему в камеру пистолет, в результате
чего было тяжело ранено около трех охранников, а сам Д. на
какое-то время скрылся из тюрьмы, но потом его снова поймали, и
он опять лихорадочно ходил по своей тесной камере,
подпрыгивая и делая финты руками и ногами…


Разве наш совместный джеймисонов prison-house of language не есть по
имплицитной природе своей - именно такая универсальная
бартианская истлевающе-запечатлевающая камера-луцида,
фиксирующая на виртуальной косиковской сетчатке серёги зено-кина все
наши неосуществленные форте-фокинские хранцузские (paroleвые)
проявления, где все живущие принуждены ГУЛАГом тела (привет
В.Г.С.!) выделывать эти самые гадостные финты
ногами-руками, чтобы элиментарна прожить еще чуть-чуть?


Если мы захотим в этой точке нашего разговорца-скворцА сделать
полу-плавный решетчатый переход от Вашей
"самостоятельно-литературной" деятельности в сторону масштабного труда
Маруси-как-переводчицы, то какой первый одно-сложный инстинктивно речевой
позыв возникнет из мерцающих глоубин экрана (нас читают в
основном сетевые чудачки).


В регистре лаконики: Перевод для Маруси Климовой это:

Хлеб?

Гнилая Вода?

Сизый Тетерев?

Пойти погулять?

Разруха текста?

Споры всходов?

Гриб утехи?

Боль усталых век?

Что-нибудь еще?

Призвание свыше?

Мрак чьих-то глаз?

Автопилот острого стила?

Работа с прицелом в вечность?

Сны о чем-то большем?

?????

М.К. Ага, а можно сделать звонок подруге? Или, может, забрать свои
сто долларов и уйти? Мир - это тюрьма, и люди в нем -
чудачки! Ладно!


Но сначала я хотела бы завершить начатую вами цитату из «Белокурых
бестий», а то так получилось как-то недостаточно
душещипательно: «…две еще какие-то жирные бабы, сидя на кухне, тоже
обсуждали между собой все эти проблемы, но какое отношение они
имели к Д. и ко всему этому делу, Маруся так и не поняла -
вроде бы, одна из них была его первая жена… Завершался же
фильм кадрами, в которых женщина-следователь, передавшая Д.
пистолет, в телогрейке, стоя в толпе заключенных в зале
тюремного клуба, смахивала слезу под звуки песни «Музыка нас с тобой
связала», а жирный следователь с портфельчиком в руке под
ту же мелодию, но уже почему-то грохотавшую во всю мощь,
уходил по тюремному коридору вдаль.»


Конечно, перевод Витгенштейна за сто долларов – это вполне стильно!
Намного более стильно, во всяком случае, чем
литературоведческий труд Константина Леонтьева о Толстом, например! Хотя я
говорила об этом как о ситуации крайней необходимости, от
которой, как известно, никогда не стоит зарекаться. Кстати, и
Гильдебрандт – это едва ли не единственный мой перевод,
который был сделан исключительно из-за денег. Вряд ли и
Виттгенштейн всерьез созвучен моей эстетике. Мне так не кажется! И
это его отрицание философии – скорее всего, кокетство, столь
свойственное гомосексуалистам, каковым он являлся, если
верить фильму Джармена. Вообще-то, конечно, меня этот его жест
забавляет… Но, тем не менее, я все-таки говорю о вещах куда
более серьезных, хотя бы потому, что в моих словах, надеюсь,
нет не только философии, но и логики… Ну разве что легкий
намек на литературу – в жизни ведь всегда ощущается легкий
привкус смерти! И в своих книгах я тоже говорю о серьезных
вещах. И мне почему-то кажется, что Виттгенштейн бы их не понял…


В «Моей истории русской литературы» я как раз говорю о гениальности
по аналогии с определением Ницше великого человека как
преступника, которого людям просто не удалось упрятать в тюрьму -
наверняка, вы его знаете, это определение. Поэтому, в
каком-то смысле, вы правы: если собираешься сделать в этой жизни
что-нибудь серьезное (особенно, если собираешься всерьез
повеселиться), то всегда найдутся желающие упрятать тебя
куда-нибудь подальше. Не говоря уже о тех, кто постоянно скачет и
прыгает вокруг, выделывая всевозможные финты руками и
ногами. Вот поэтому иногда и приходится немного потрудиться. Ведь
перевод – это прежде всего тяжелый труд, порой кажется, что
ворочаешь какие-то неподъемные камни. И довольно монотонный.
Но, в целом, для меня – это что-то вроде фундамента, на
котором я пытаюсь выстроить собственное здание. Фундамент ведь
только на первый взгляд незаметен, а на самом деле это
достаточно важная часть архитектурного сооружения. Даже страшно
подумать, но скоро у меня выйдет уже пятнадцать книг, не
считая переизданий, потому что с переизданиями уже легко можно
сбиться со счета. И не какие-нибудь там брошюрки, а
достаточно объемные тома. Почти весь Селин, которого до меня, кстати,
практически никто не переводил. Перевод Триоле не в счет -
из-за исковерканного ею «Путешествия» Селин возненавидел ее
и Арагона на всю жизнь. «Кэрель» Жене, тоже по-своему
новаторский для тех лет: два перевода других романов Жене вышли
практически одновременно с моим. Ну и остальное… Совсем
недавно вышла «Проституция» Гийота. В своей рецензии на этот
перевод Дмитрий Бавильский очень точно выразил изумление по
поводу этой книги, в оригинале написанной на жутком арго, да еще
фонетическим письмом: «В наше торопливое время…» Вот
именно! Эта книга и является таким своеобразным плевком на наше
«торопливое время». В этом, пожалуй, ее главный смысл! Что-то
вроде причудливого замка Людвига Баварского в незримом
пространстве современной торопливой прагматичной культуры: на
дорогой бумаге, в роскошном перплете. С легкой руки Дмитрия
Волчека, так как эта безумная идея пришла в голову именно ему,
ну и, конечно же, благодаря его издательской воле. Мне бы
самой до такого ни за что не додуматься! До сих пор всякий
раз, когда я смотрю на эту книгу, я невольно пытаюсь себя
ущипнуть: а не снится ли мне она...


И, наконец, немного забегая вперед и предвосхищая Ваш возможный
вопрос о тонкостях самой работы переводчика, сразу хочу
предупредить: меня никогда не привлекала эта тема. Наверное потому,
что, в отличие от литературы – это прежде всего ремесло.
Почти такое же, как работа портнихи или плотника. И я, кстати,
заметила: чем лучше какой-нибудь водопроводчик или же
сантехник говорит о своей работе, тем хуже, как правило, с ней
справляется. В советские времена, между прочим, так и было:
карьеру делали самые худшие представители пролетариата, самые
болтливые…

Д.И. Интересно - по поводу недовольства Селина переводом Триоле.
Каким образом он мог судить о качестве русского варианта?
"Доброхоты" доложили?


Читая Ваш перевод "Смерти в кредит" меня не покидало вязкое ощущение
"плохой реальности" происходящего. Расхожий штанц:
"такой-то изначально неславянский писатель заговорил по-русски"
вдруг оброс мясом Правды! Я периодически останавливался и
переводил дух: разве Селин писал по-русски? Мог? Умел? НеТ, вроде
бы, нет, этот язык оставался неизвестным ему... Его
малоудачный визит в московское царство не преподнес такой новоязый
результат...


Кажется, зазор между "Селином" русским и нерусским в этом вашем
тексте стирается в ноль пыли. Эффект совершенно поразительный. Я
имею в виду уровень органичности того, что получилось. Мне
кажется, что именно перевод Смерти в кредит впервые поставил
вас (как профессионала) в один ряд с Любимовым, Аптом и
Хоружим... Были невероятно удачные русские, Рабле, Кафка,
Музиль, Джойс и вот появился мсье Детуш! Как, кстати, вы
относитесь к таким коллегам по цеху? Я имею в виду, кого бы вы
хотели отметить - из русских мастеров перевода - кто бы и по сию
пору служил для вас добрым "просветляющим" ориентиром в
работе? Неясно, почему павловско-пенский Русский Журнал (где вы,
помнится, плодотворно сотрудничали!) так и не сподобился
взять у вас интервью для своего гигантского "переводчицкого
проекта", где отметились буквально все (включая и упомянутого
вами Митю Волчека)? Странно, не правда ли?


Каково ваше мнение о Борисе Леонидовиче
Псстернаке-как-переводчике-на-выселках? О Семене Липкине с его Махабхаратой, или
подобного же типа опытах Константина Бальмонта...

="03_133.jpg" hspace=7> Маруся Климова

МК. Что касается первого русского перевода «Путешествия», то Селину,
в принципе, было достаточно самого беглого взгляда на
советское издание 34-го года: книга была сокращена примерно на
треть, то есть фактически исковеркана, и ее объем красноречиво
об этом свидетельствовал. Я даже не уверена, что Селин
справлялся о качестве самого перевода. Вся вина за сокращения
была возложена на Триоле и ее мужа.


А интервью в РЖ? Думаю, что там меня просто воспринимают
исключительно как писательницу, то есть моя писательская известность
полностью затмила и вытеснила в сознании сотрудников этого
журнала мои переводы. И это нормально. Я же сказала, что
переводы других авторов для меня – это что-то вроде фундамента для
здания собственного творчества. И если этот фундамент не
бросается в глаза – это не так важно. Не говоря уже о
некоторой комичности самого этого жанра: «интервью с переводчиками».
Очень часто они напоминают пересуды слуг и служанок о своей
госпоже в ее отсутствие, почти как в известной пьесе Жене.
Одна по-женски жалеет Лотреамона и сочувствует его судьбе,
но совсем не понимает причин его успеха, другая ни за что не
стала бы переводить такие сальности, как у Сада, третий
посылает на х** всех битников…


В принципе же мне интересны только те переводчики, которые
занимаются актуальной литературой или же способны актуализировать
произведения прошлого, ввести их в контекст современной
культуры. Сейчас таких переводчиков считанные единицы, но, как
правило, это имено те, кто сам тоже причастен к такой культуре.
Яркий пример – тот же Митя, и его переводы Кроули и
Берроуза. Может быть, это звучит несколько парадоксально, но само
качество перевода: точность, адекватность и пр., - не так уж и
важны. Я бы сказала, это уже как повезет читателям. Тут все
зависит от конкретных способностей человека к переводу, его
знания языка, ответственности и т.п. Тем не менее,
выверенный и откомментированный превод Ницше, выполненный, например,
Свасьяном – сегодня уже не более, чем музейный экспонат.
Увы! А самые дилетантские переводы начала века до сих пор
несут на себе печать былой актуальности, и я бы даже сказала,
духа... Вот у меня дома на полке стоит несколько
“дореволюционных” книг Пшибышевского, в которых вообще опущены даже
личные местоимения, то есть в точности, как в польском языке. В
результате получается такой эффект эпического пафосного
стиля: “и пошел, и сказал и т.д.” Смешно! Но я все равно не
представляю, как бы я читала сегодня Пшибышевского в современном
самом гладком и точном переводе. По-моему, это просто
невозможно! Да и того же Д’Аннунцио… Короче говоря, я предпочитаю
«учиться» вот по таким «несовершенным» образцам. И убеждена,
что это гораздо полезнее всех иных способов обучения
переводу… Хотя сохранить дух произведения – это то, чему, скорее
всего, научить невозможно!


С этой точки зрения я оцениваю и переводческую деятельность
Пастернака и Бальмонта – они был творцами актуальной литературы,
сколько бы на них все ни наезжали, сколько бы ни обвиняли в
“отсебятине” и прочих смертных грехах! А вот актуальность
поэзии Липкина да и “Махабхараты” сегодня, честно говоря, у меня
вызывают сомнение. Пожалуй, это уже больше смахивает на
старательно выполненную работу по реставрации находящихся в
музее картин. Я отношусь к этому труду с уважением. Но уже давно
утратила интерес к музеям. Даже не знаю почему… Скучно! Это
что касается перевода! О литературе я вообще не говорю!


Забавно, у меня тут в последней версии Word’а с некоторых пор
периодически стал выскакивать встроенный в него «редактор», причем
редактируется уже не только орфография и синтаксис, но и
стиль. Пишешь, и вдруг на экране появлется надпись: «В двух
ваших последних предожениях повторяется одно и то же слово
«думала». Подумайте о том, как лучше сформулировать свою
мысль!» Такое ощущение, что в компьютер залез какой-то доцент
Литинститута. Никуда от них не деться!

Д.И. Компьютер с его вариационными играми и железным синтаксисом мне
видится прекрасным заменителем Литинститута! КстатИ,
никогда не мог понять, как можно УЧИТЬ молодого человека БЫТЬ
писателем. Или переводчиком худлита... Я бы давал каждому юноше
в руки томик "Петербурга" Белого и если, прочитав его, он не
поймет как писать, то дело дрянь.


То есть, конечно, сама институция - прекрасна - она дает средства
для жизни жовклым ободранным письменникам, которые при других
вариантах были бы обречены на несравненно более противный
вид задротовой поденщины... А интересно, есть ли где-нибудь в
мире аналог кондово-пристижному Литинституту советских
времен? В Париже есть Литинститут имени Гонкуров-Люмьер:-)?
Впрочем, этот, с позволения сказать, советский ВУЗ, существует и
поныне, да? Также с изрядным трудом вижу НАУЧНЫЙ способ
обучения ремеслу перевода вербальной эстетической продукции... Вы
бы согласились преподавать переводческое искусство?


Я очень люблю Виктора Петровича Голышева - как переводчика и как
человека, но я практически не могу представить себе, ЧЕМУ может
он научить стоеросовое племя студиозов из МГУ... Ведь какая
неблагодарная работа! Все равно, такими как Голышев или,
скажем, Райт-Ковалева - они ни в жисть не станут! По крайней
мере, абсолютное их большинство... Здесь мне ближе
разруганный Митей Волчеком (это было, кстати, в том самом интервью
Мити в РЖ) вызывающе «аматерствующий» В.Коган - пусть он
ошибается в переводах Берроуза, пусть даже само название "Голый
Завтрак" вызывающе неточно, но зато в нем имеет место быть
divina insania, которую изборел Ваш приятель Дантес Алигьери...


А какой самый "старый" текст вам довелось переводить? Процес
передислокации в инобытийный хронотоп прошел безболезненно?

MK. Вы будете смеяться, Денис, но самый древний текст, который я
переводила - это «Дамский остров» Пьера Луиса. И в общем-то,
наверное, это самый вольный мой перевод: в своем роде,
импровизация на тему. Но иначе в данном случае поступить было
нельзя – перевести этот текст в лоб было бы слишком просто и
неинтересно. Ведь это не роман, а всего лишь какие-то
неопубликованные при жизни автора наброски, главным образом состоящие
из назывных обрывочных предложений, фраз и слов. А так, этот
перевод имел колоссальный резонанс. Некий критик даже уже
замыслил, я слышала, написать разоблачение, что это я вообще
все сама выдумала и никакого такого «Дамского острова», на
самом деле, никогда не существовало. И между прочим, «Декрет
о свободе половых сношений» в начале этого текста - просто
точная копия с декрета об учреждении Литературного института,
сочиненного в свое время, кажется, Горьким или же
Луначарским. Если когда-нибудь вам в руки попадется этот документ –
сравните. У меня уже однажды была такая возможность. И я была
поражена сходством: не содержательным, а стилистическим,
естественно.


А Коган, действительно, хороший переводчик, если уж вдаваться во все
эти профессиональные тонкости. В этом отношении я с Митей
тоже не согласна. Переведенный текст – это такой сложный
живой организм, точнее, растение, состоящее из мириад
всевозможных клеточек: слов, оттенков смысла… И отдельные ошибки,
пусть даже в названии – это не более, чем царапинки на стволе
этого растения, которые никак не влияют на целое. Перевод
обычно бывает либо плохим, либо хорошим - то есть живым или же
мертвым. Третьего не дано! У Когана переводы вполне
жизнеспособные, хотя к творцам актуальной литературы я бы его,
все-таки, не отнесла…


Однако, я говорила не столько о современности, сколько об
актуальности, то есть, о необходимости определенной контрапунктной
связи времен и личностей. Я, например, вполне представляю в
своем переводе того же Лакло (замечательный перевод Рыковой,
между прочим) или же Петрония. А вот Виттгенштейн и
Гильдебрант – это для меня, видимо, неизбежное зло, в своем роде,
издержки производства…


Что касается преподавания, то почему бы и нет?! Преподавали же нам в
Университете так называемое «Введение в специальность», где
часами объясняли, как надо заполнять карточки в библиотеке,
в какой графе писать автора книги, где - название, хотя
вроде бы на этих карточках и так все указано… Так что я готова.
Но не меньше, чем за сто доларов в месяц, естественно!

Д.И. Кажется, в лице несчастного эсотерического австрияка-жидовина
Людвига В. мы с вами обретаем записного эпистемологического
вражину-джинна! Гильдебрандт - это сила, но что он может
реально противопоставить Виндельбандту? В книге "Четыре шага в
бреду", помимо всего прочего, необычно хороша обложечная
иллюстрация из Бальтуса, (как и спермяще-замочная нутряная
графика Сальвадора Дали - где на неприлично какающую
даму-с-замочком изливается малофейный ручеек мужичины с грибом в пальцах
и подпорком для мозга). Признаться, у меня тоже возникали
известные сомнения в отношении "реальности" автора L'ile aux
Dames. Из четырех текстов этого замечательного сборника я
был особенно порадован "Кэрелью" олимпийского беспризорника...


Не откажу себе в удо-вольствии Цитирования:

"Они возбужденно шептулились, и слова, как золотая пыль, вылетали из
их приоткрытых ртов. Кэрель слегка сжимал ягодицы, а Норбер
напрягал мускулы спины. Приятно, когда Ваш член зажат
плотно, как в тисках. Но не менее приятно и самому уд-ерживать в
себе член атлета, который может высвободиться лишь спустив
вам в зад. Иногда Кэрель ощущал, как погруженный в него
твердый член начинал дрожать, тогда его зажатый в руке член тоже
вздрагивал. Он спокойно и уверенно сжимал свой член,
сосредоточенно внимая движению огромного стержня внутри себя.
Потом, уже застегнувшись, они улыбались друг другу.

- Пуслушай! Мы ведь занимаемся глупостями?

- Почему глупостями? Мы ничего плохого не делаем.

- Ну а тебе нравится сифонить меня?

- Ну, а почему бы и нет? Это довольно приятно..."

Интересно было бы узнать почему выбор здесь пал именно на глагол "сифонить"?


А также, природа самого названия книги Quatre pas en delire остается
малопроясненной...


Двигаясь в строну механического Батая, было бы очень познавательно
увидеть в Вашем исполнении какой-нибудь кондовый
философический текст; я бы был зверски заинтригован почитать, скажем,
Диссеминацию в Вашем исполнении! Как Вы, кстати, относитесь к
Жаку Дурриде и его литературе?


Примерно так же, как Вадим Петрович Руднев к Винни Пузу?

МК. Мне кажется, что мы уже слишком много говорим о таком презреном
ремесле, как перевод. По-моему, я уже все сказала по этому
поводу. Признаюсь, я вообще не люблю чересчур вдаваться во
всевозможные детали и подробности, особенно когда главное уже
сказано. Лишние слова только замутняют суть. Селин – самый
важный для меня автор из тех, кого я переводила и, вероятно,
ключевой для понимания моего собственного творчества! Жене
занятен прежде всего как личность, а его романы – едва ли не
откровенное издевательство над читателем. Жене ведь, как
известно, был большой приколист. Поэтому его,
кстати, довольно сложно переводить, к тому же стилистически он
полный антипод Селина: пишет длиннющими фразами, почти как
Пруст, которого начитался в тюрьме, так как другими
заключенными Пруст не был востребован. Картинку к «Четырем шагам в
бреду» выбирали издатели, и из-за нее мне, между прочим,
пришлось потом брать справки для типографии о том, что это не
порнография, точнее даже две справки: о картинке на обложке, и о
том, что внутри, - с печатями, все как положено. Если бы не
эта картинка, то внутрь, я думаю, вообще никому и в голову
бы не пришло заглянуть. Хотя у Бальтуса лично мне больше
всего нравятся на картинах разные кисуньки, которых он постоянно
рисовал и очень удачно. Он ведь вообще очень любил кошек, и
в его роскошном шале в Швейцарии кошки жили по-королевски:
спали на вышитых шелком и золотом подушечках и ели с
фарфоровых тарелочек.


А название этого сборника ничего особенного не значит – просто в нем
четыре абсолютно бредовых произведения, вот и все. В общем,
чтобы покупателям книги было легче сориентироваться, к тому
же издателей оно устроило, так как, по-видимому, они не до
конца осознали его истинный смысл, не врубились. Издатели –
это же как дети, и с ними приходится вести себя
соответствующим образом, всячески им подсюсюкивать, чтобы они не
обиделись и, чего доброго, не заподозрили, что над ними издеваются.
У меня, к сожалению, это не очень получается. В результате,
практически все издатели на меня за что-то обижены,
особенно в Питере…

="03_132.jpg" hspace=7> Жак Деррида

Д.И. Деррида, между тем, был мною у-помянут как образчик не
профессора , но литератора. Его тексты, ИМХО, литературны от А до Я.
Не верифицируемы, безаппаратны. Фигуры фикции, болотного
пустозвонства, бравады выхолощенных логосом-без-яиц-фаллоса.
Странное балансирование на грани эпистемологической нищеты.
Варганы безответственности. Ведь и его танатоэротичного
"друга-врага" - г-на библиотекаря Батая назвать никак не
получается "философом" в германском смысле «суриоза»
(Кант-Гегель-Гуссерль), но лишь галльским игривозадым и развеселым,
вызывающе малострогим philosoph'ом , чьи корни - в традиции
Просвещения - в легкости построений Вольтера, Монтескье или еще
одного, с позволения сказать "философа" - Жан-Жака Руссо.
Реакция на Деррида-"профессора" в Институте питерской кондовой
Философии - известна вам. Проснувшийся в президиуме
старичок-ученый инстинктивно пробормотал на весь конференц-зал: "фу,
какая …уйня!". Это верная и лаконичная характеристика
дерридеанского мыслеслова.


Вот Владимир Николаевич Топоров - это "профессор". А Деррида, - так,
погулять вышел. Но то, что мир Деррида - это мир ссытых par
excellence - это сверхточно! Ради этого можно и в тюрьме
посидеть (зная, что тебя всенепременно вытащит гнойный
Миттеран, и ты опять вернешься в ссытую конуру профессора Эколь
Нормаль Сьюпериор).


Но, Вы тысячу раз правы, мы зря здесь говорим о старом алжирскоми
семите: его дни сочтены, сегодня он - фигура малоактульная.
Сегодня более "интересны" персонажи плана Бурду-йе ,
Жижек-пыжика, отчасти Хабермяса...


Все же, мы не можем совсем уйти от перевода. Я не могу рассматривать
Вашу работу с Гийота как "перевод". Вы столкнулись с
ощутимой необходимостью изобретать новояз, работать в безоглядстве
САМОЙ по себе, ибо фонетика ма-грибной гомофатической
"Проституции" не сопоставима с русским, ведь так? Вы общались,
кстати, с какими-то другими переводчиками этого замысловатого
текста? Верно ли будет сказать, что данная работа оказалась
наиболее сложной для вас? И удовлетворены ли вы, в полной
мере, результатом ее?

МК. Это назвается, не мытьем, так катаньем. Значит, «Проституция» -
это не перевод? Надо же, а я об это и не подумала! Ну,
хорошо! О своем удовлетворении этой работой я уже сказала.
«Проституция» - это своеобразный плевок на «наше торопливое
время»! А какое еще удовлеторение может получить сегодня художник,
кроме как плюнуть на наше «торопливое время»? К сожалению,
слишком часто происходит наоборот, и «торопливое время»
плюет на тебя. А теперь получается, что мы квиты. Во всяком
случае, пока. И это заставляет меня испытывать чувство глубокого
удовлетворения!


Конечно, Гийота – стилистически совершенно противоположный мне
автор, и не только мне, но и Селину, и Жене, и вообще всем, кого
я ранее переводила. Но с другой стороны, он ветеран
алжирской войны, совсем как герой моего романа «Домик в Буа-Коломб»,
и это обстоятельство мне немного помогло при работе над
«Проституцией». Служило таким своеобразным импульсом к работе.


Естественно, по-русски это произведение звучит совершенно по-новому
- все-таки, во Франции в прошлом веке уж очень много всякого
наворотили: был ведь и Пьер Клоссовски, и сюрреалисты с
«автоматическим письмом», наконец, тот же Селин со своими
многоточиями…А тут и арго, и фонетическая транскрипция,
внутренний ритм повествования, и наконец, мужской бордель, да еще в
Алжире! Сами понимаете, в России все это зазвучало очень
свежо и оригинально! Было над чем потрудиться! И иногда этот
труд, признаюсь, был достаточно мучительным. Сначала ведь за
эту работу взялся один довольно известный московский
переводчик, который в течение года держал всех (меня и Митю) в
напряженном ожидании, а потом вдруг сообщил, что все результаты
его труда «уничтожил вирус», и ничего восстановить уже
невозможно. Короче говоря, он вежливо отказался и в результате все
обрушилось на меня. Мне пришлось переводить эту книгу - к
тому времени так сложились жизненные обстоятельства, что
отступать уже было нельзя. А ведь когда я впервые увидела этот
текст по-французски, мне и в голову не могло прийти, что я
буду его переводить. Настолько пугающе он выглядел в оригинале
со всеми этими исковерканными словами, апострофами, да еще
арабскими и итальянскими вкраплениями…


Впрочем, примерно такое же впечатление когда-то давно произвел на
меня и роман Селина «Смерть в кредит», который я впоследствии
перевела. В первый момент, когда я его открыла, я
почувствовала, что не понимаю практически ничего. У Селина ведь тоже
арго и довольно специфическое, можно сказать, авторское. Но
это было уже очень давно – где-то еще в середине
восьмидесятых. И тогда было гораздо тяжелее, так как мне пришлось
переводить Селина по книге, случайно обнаруженной в «Букинисте», и
это был самый обычный потрепанный pocket без намека на
какие-либо примечания или же комментарии. В данном же случае я
могла постоянно консультироваться с автором по мейлу. Хотя ни
с какими другими переводчиками Гийота я не встречалась и,
тем более, с переводчиками «Проституции», так как больше ее
ни на какие языки, кроме русского, не переводили. Более
ранние книги, «Эдем, эдем, эдем» и «Могила для пятисот тысяч
солдат», переведены уже практически на все языки, а
«Проституция» - только на русский. К тому же, «Проституция» - это еще и
единственная пока переведенная на русский книга Гийота… Это
обстоятельство, кстати, во время моего последнего пребывания
во Франции у многих вызывало сильное недоумение... Ничего
не поделаешь: что русскому – здорово, то другим, всяким там
немцам и голландцам - смерть!


Ну а что касается Деррида и остальных, пришедших ему на смену вроде
Жижека, то я абсолютно с вами согласна. Было бы совсем
неплохо, если бы те, кого Вы называете «настоящими профессорами»,
вцепились бы в менее «настоящих» и немного очистили от них
территорию искусства, оттащили бы их назад на научные
кафедры и уже там бы, сообща, в спокойной обстановке, разбирались
со своими «проблемами». Так как это массовое вторжение
всевозможных «профессоров» в современное искусство уже начинает
порядком надоедать… Порой кажется, что это никогда не
кончится!

Д.И. Про магический вирус - это клевая отмазка! Непременно надо
воспользоваться:-). Ну да , Проституция , это ведь "не вполне себе
перевод". Как и волохонский Уейк Финнеганов - тоже не
вполне Джойс... Да, увы...Массовое вторжение в литературу
профессорского сословия. От Эко к Павичу, Жолковскому,
Пятигорскому, Смирнову, Безродному, Лившиц-Лосеву и всем-всем-всем!
Конечно, Клоссовски в России не было. И все же - были весьма
специфические такие "мамудисты" лакированного трико у
Крученыха, а какие красивые "какальные игрушки" бывали у
замечательного Игоря Терентьева! Он ведь изобрел само это слово
"какальный" , которое я так люблю. В честь Терентьева я изобрел свое
слово - "запердюкий". Кажется, очень в жилу!


Кроме того , от этого никак не отвертишься - "Проституция" - если на
секунду подумать о ее "концептуальности", о "ничего не
означающих карточках-словах", то тут же восстает как феникс из
обдроченого пепла Великий Московский Концептуализм. Гийота
может, в таком случае, рассматриваться как двоюродный брат
того же Сорокина, верно? "Долбежка в жопу", "у мамочки
понюхать"... и все такое прочее - до боли знакомое сорокинское
мудло.


Приближаясь к финишной черте нашего разговора, о чем бы Вы хотели ,
чтобы я вас спросил, из "пропущенного"? Я был рад если бы
вы, не взирая на "этические нормы", дали краткий
аннотированный сводень ниболее подгнивше-гнусных - воистину "запердюких"
персонажей современной русской критики, о коих часто вам
приходится выразительно "молчать"...

Начинаем мы, конечно с ...

Виктора Топорова - человека, позорящего свою фамилию... И идем далее
к...? Обозначая "особый" аспект каждого из господ...

МК. Гм… Да… Пожалуй, лучше бы уж мы продолжили наш разговор про
Деррида, Жижека или там, на худой конец, Хайдеггера. Мне как-то,
кстати, кажется, в «Magazine Litteraire», попался его
портрет в нацистской форме – ничего, симпатичный! Однако среди
перечисленных вами имен вы забыли любимого мной Северянина и
изобретенное им слово «грезофарс», которое мне тоже почему-то
очень нравится. И сама эта его идея превратить «трагедию
жизни в грезофарс» мне тоже очень близка и понятна, гораздо
ближе и понятней, чем, например, идеи Николая Федоровича
Федорова о научном воскрешении предков, которыми
руководствовались Хлебников, Платонов, Чекрыгин и, в какой-то мере,
Маяковский. Впрочем, об этом я уже писала в «Моей истории русской
литературы»… Мне эта идея еще близка и потому, что воскрешение
предков – это еще дело будущего, а превращение трагедии
жизни в грезофарс уже давно вовсю успешно осуществляется,
причем не только в России, но и во Франции, и в Америке, во всем
мире, короче говоря. Вот настоящая «философия общего дела»,
объединяющая сегодня все человечество. И другой, я думаю, не
будет никогда!


Иное дело, как относиться к это простой, понятной и близкой всем
идее, как подходить к ее осуществлению. Можно делать это легко,
весело и играючи, как, например, Тимур Новиков, а можно
очень уныло и тупо, как это и делают большинство современных
критиков, перечисления имен которых Вы сейчас от меня ждете.
Не совсем поняла, кстати, какую фамилию позорит названный
вами «граф Топоров»? Каким образом?


Я вот не так давно наткнулась на книгу молодого автора, изданную в
Лимбус-пресс, где Топоров - главный редактор, и там, в
аннотации к этой книге, прочла: «Для любителей Селина, Жене и
Николая Кононова» Вот типичный образец стиля мышления этого
«позорящего свою славную фамилию графа»! И ведь самое главное,
он действительно так думает, считает, что подобная
составленная или же просто одобренная им аннотация к этой книге
подогреет к ней читательский интерес, заставит покупателей
выстраиваться за ней в длинные очереди. Не враг же он своему
издательству, в конце концов, ведь там же ему платят зарплату. И
можно ли после этого что-либо всерьез спрашивать с этого
человека? Думаю, что нет!


По правде говоря, мне бы не очень хотелось продолжать заполнять
предложенный вами список и вывешивать тут объявление вроде тех,
что раньше вывешивали на советских производствах: «Они
позорят нашу Литературу!» Не говоря уже о том, что дела в
отечественной культуре обстоят таким образом, что, наверное, впору
было бы уже вывешивать список «Их разыскивает милиция!» А от
милиции лично я бы предпочла держаться подальше. Потому что
и сама, в каком-то смысле, чувствую себя немного
преступницей. Во всяком случае, я уже привыкла к тому, что обличают,
как правило, именно меня. И наверное, в этом есть какой-то
смысл. Мне и вправду не нравятся все эти личности с
неестественно правильными квадратными черепами, какие обычно бывают у
всяких там внедренных в преступную среду агентов, призванных
затем эту среду изнутри развалить и уничтожить. Можно
сколько угодно, например, обличать преступный мир,
морализировать, разоблачать мошенников, проклинать грабителей и убийц, но
нет никакого смысла идти читать эту мораль, например, в
тюрьму, потому что тюрьма – это единственное место, где
преступники живут по своим собственным законам. Можно даже сказать,
это своего рода их дом. И у них ведь тоже есть своя иерархия
ценностей, по-своему выношенная и выстраданная.

Вот и культура тоже – это все-таки, главным образом, сфера
маргиналов, и я бы даже сказала так: «маргиналов с обостренным
чувством эстетических иерархий, выношенных и выстраданых ими в
течение всей своей жизни». Обывателям ведь и без того
принадлежит весь мир, единственное, чего они никогда не в состоянии
сделать, ни за какие бабки – это одеться стильно и по моде.
Стиль и мода – это единственное оружие художника! Поэтому
меня так и раздражает присутствие в культуре всех этих
личностей с чересчур «квадратными черепами», всех этих профессоров,
«проектов», «инженеров человеческих душ», старательных и
ответственных критиков типа Топорова или же там какого-нибудь
Морева, несмотря на то, что все они, не сомневаюсь, очень
много трудятся, служат своим издательствам, науке, государству
и вообще - в высшей степени порядочные и достойные люди. Но
они меня почему-то ужасно раздражают, даже не могу до конца
словами выразить, почему! И думаю, что в большинстве случаев
это раздражение является взаимным.

Д.И. Под "позором" фамилии я имел в виду несовпадение
интеллектуального уровня между В.(иктором) Топоровым и В.(ладимиром)
Николаевичем Топоровым , о котором уже здесь шла комплиментарная
речь - противопоставляя его Деррида. Кстати, нехудой, по
самые глаза брадатый человечек - Виктор Топоров - не только не
"из графьев", но, ко всему прочему, кажется, неарийского,
скажем так, происхождения.


Мне остается, дорогая Маруся, поблагодарить вас за эту замечательую беседу!


Надеюсь, с ее помощью читатели сумеют глубже соприкоснуться со всеми
тайниковыми излучинами вашего литературного быта. Спасибо,
и до новых встреч!