По следам Тита Ливия. Часть 4
Сервий уже на деле обладал несомненною царскою властью, но слуха
его порой достигала чванная болтовня молодого Тарквиния, что,
мол, без избранья народного царствует Сервий.
Царь решил пропиарить себя, вынести вопрос на референдум и окончательно
снять все претензии. Сперва он угодил простому народу подушным
разделом захваченной у врагов земли. А потом, как бы невзначай,
спросил: желают ли простолюдины, чтобы он над ними царствовал?
Сервия провозгласили царем единодушно.
Но и это не остановило молодого Луция Тарквиния.
Каждый день римский царский дом лихорадило от зависти и плелись
вокруг царя удушливые нити заговора.
У Луция Тарквиния был брат — Аррунт Тарквиний, юноша от природы
кроткий. Замужем за двумя братьями были две Туллии, царские
дочери. Характерами тоже совсем непохожие друг на друга. Вышло
так, что два крутых нрава в браке не соединились.
Туллия-свирепая тяготилась тем, что не было в ее муже никакой
страсти, никакой дерзости, не было жажды власти. Она устремилась
к другому Тарквинию. Туллия-свирепая стала им восхищаться по всякому
поводу, а иногда и без повода. Называть его настоящим мужчиной
и порождением царской крови. Иногда чесала его при этом за ушком.
Свою сестру Туллия-свирепая презирала за малодушие. Зло злу под
стать. И, как издревле завелось в римском отечестве, виной всему
опять оказалась женщина.
Опять смута и преступления приготовляются женской рукой. Зреют
планы свержения трона и пролития неповинной крови.
Часто беседовала мегера-Туллия наедине с мужем своей сестры Луцием
Тарквинием. Поносила своего супруга и сестру последними словами.
Луций Тарквиний думал иногда: «так даже центурионы, наверное,
не ругаются, когда им по одному месту топором попадут. Ну просто
зверь-баба».
А Туллия свирепствовала, махала руками, брызгала слюной и даже
сучила ножками, сидя на скамейке в царском саду:
— Да лучше мне вдовой остаться, а тебе вдовцом! — и эдак ТЫРК!
пальцем в Луция. Он аж отпрянул и чуть с лавки не упал.
— Связались мы с тобой с бездарями! Если б дали мне боги такого
мужа, какого я заслужила — то очень скоро, у себя в доме увидела
бы я царскую власть, что сидит сейчас в доме у отца!
— Кто сидит?
— Власть сидит! А должна у меня сидеть!
— Так ведь нас самих посадят!
— Ты что сдрейфил? — она недобро прищурилась.
Луций думает: если я ее сейчас прикончу, мне ж ничего за это не
будет! Меня ж оправдают! И, может, наградят. Хотя нет. Папаша
будет рад, конечно, но и меня расстреляет на всякий случай из
лука или томагавком по темечку.
— Нет, не сдрейфил. Наоборот, я полон сил и надежд. И происхождение
мое свербит мне душу негодованьем,— а сам думает,— вот привязалась,
и не пошлешь ведь, родня, как никак.
В общем, задурила Туллия-свирепая Луцию головной аппарат и его
царскую соображалку окончательно.
 |
Лихой ночью, когда лишь одинокая звезда висела в высоте, отравили
они несвежими продуктами своих супругов.
В те времена не было ФБР, криминальной полиции, ФСБ и прочих.
А потому никто не обратил внимания: чего это вдруг супруги у двух
пар в один день вдруг схватились за горло во время ужина и произнесли
примерно следующее: УА-УА-УА! КХЕ-ЕПРСТ — на пол БРЯК — ногами
ДРЫГ — и затихли.
В общем, закопали их на царском кладбище. И не прошло еще достаточно
времени, как Луций Тарквиний и Туллия-младшая побежали в местный
ЗАГС сочетаться браком.
Царь предпочел это смертоубийство не заметить и по поводу брака
промолчал.
***
Но это был только первый шаг коварной мегеры.
Ни днем, ни ночью Туллия не давала покоя своему новому мужу. Бывало,
присядет он в царском туалете поутру, а из дырки шепоток:
— Пока ты облегчаешься, Сервий облегчает нашу будущую царскую
казну.
Туллий выскакивает. Бежит в умывальню, чтобы забыться под струей
прохладной воды. Вода журчит, а из крана доносится:
— Пока ты тут отмываешься, Сервий отмывает денежки от контрабандной
торговли и переводит их в заграничный банк, чтобы нам ничего не
досталось.
Туллий как заорет. А тут женушка с полотенцем:
— Чего случилось, милый? Я тебе кушать приготовила. Ну, не совсем
я, конечно, рабыни там всякия.
Идут они завтрак кушать, садятся, салфетки белые прилаживают.
Луций себе в блюдо приправы подкладывает.
А жена продолжает:
— Смотрела я тут: не подсыпали чего рабыни, например, в твой любимый
оливковый майонез. Даже кошке дала попробовать, она все слизала,
а потом затихла. Представляешь, я думала, она околела, хи-хи,
а она просто задремала на солнышке.
Луций ложку бросил и говорит:
— Не могу я так больше, дорогие товарищи, мучиться! Совсем меня
этот Сервий достал. Никакой управы на него нет. Пойду пожалуюсь
на него в НАТО, тьфу блин, в Сенат!
Жена как вспылит:
— Достал! Либо жри, либо иди Сервия свергать! Нечего тут канючить!
— Да, дай поесть-то спокойно.
— Ты же сын Тарквиния Древнего!
— А он что, не жрал, что ли, никогда?
— Когда я выходила за тебя замуж, то я готова была тебя назвать
и мужчиною, и царем. Но если нет — тебе хана: ведь теперь я не
только за трусом, но и за преступником. А как законопослушный
гражданин, я такого стерпеть не могу и иду доносить на тебя батяне,
то есть Сервию. Потом буду смотреть, как тебя в царских подвалах
будут ногами бить.
— Слушай, а чем тебе твой батя-то не угодил? Ну, я-то ладно. Конкурирующее,
так сказать, генеалогическое царское древо. А тебе что защемил
этот царь?
— Не твово ума дело. Небось, знаешь, что мы — римские женщины
— очень загадочны, поэтому не суйся.
Вздохнул Луций, меч на попу приладил и пошел в Сенат, не покушавши
и кофею не отпивши.
По дороге собрал Луций всех охочих до перемен и переворотов. Вооружил
их и захватил форум, где заседали за чаем и всякими государственными
делами не менее государственные люди.
Всех объял ужас, даже чай расплескали. Тарквиний принялся класть
матерком Сервия от самого его корня: раб, рабыней рожденный, он
получил царство после ужасной смерти Тарквиниева отца — получил
без объявления междуцарствия (как это делалось прежде), без созыва
собрания, не от народа, который его избрал, не от отцов, которые
утвердили бы этот выбор. В общем, заклеймил царя по всем статьям
избирательного кодекса.
В это время заходит на форум Сервий. Его позвали гонцы. Из дверей
кричит:
— Это что здесь за шпана? А, это ты, Тарквиний? Чего дома не сидится?
Или жена выгнала? И чего это ты в моем кресле расселся? Забыл,
что ли где твоя камера, то бишь, скамеечка нетесанная стоит?
Отцы во время этого разговора только головами по сторонам КРУТЬ-КРУТЬ,
да глазками ШАСТЬ-ШАСТЬ.
А Тарквиний:
— Это кресло отца моего! А ты, холопский сын и барский выкормыш,
довольно ужо поправил барями, пора и честь знать.
Поднялся тут гвалт. Каждый свое орет. Кто «долой!», кто «да здравствует!»
Тарквиний видит — хана. Будучи моложе и много сильнее, он схватил
Сервия в охапку, вынес из курии, как стеклотару ненужную, и сбросил
его с лестницы.
Слышат Отцы: ДРЫНЬ-БРЫНЬ-ШМЯК-УА!. Это Сервий по ступенькам слетает.
Заходит Тарквиний, все глазки долу опускают. Эдак, не при делах
никто. Оглохли. И вообще вроде как играли в хоккей, зашли погреться.
Царские прислужники и провожатые бочком-бочком и ШМЫГ — в дверь.
Легко так и неприметно, что даже пыль за собой не подняли.
***
Падая с лестницы, Сервий потерял много крови. Едва живой, без
провожатых, кое-как поднялся он и поплелся домой. По пути его
нагнали преследователи, посланные Тарквинием. Они нанесли еле
живому царю несколько добивающих ударов и тихо разбежались. Сервий
так на дороге и затих.
Его дочь-подстрекательница Туллия-свирепая приехала в это время
на колеснице на форум и, не оробев среди мужчин, вызвала мужа
из курии.
— Чего еще? — спросил муж недовольно.— Кого я добить забыл?
— Ваше величество! Вас-то нам только и не хватало! — закричала
Туллия, и хлобысть ему в ноги.
— Слышь, ступай домой, хорош уже, прикалываться — прервал ее Тарквиний.
— Итак тут непотребство всякое происходит. Наворотили на два уголовных
дела минимум.
Она губки поджала и поехала прочь. Когда Туллия достигла самого
верха Киприйской улицы, где еще недавно стоял храм Дианы, и колесница
уже поворачивала вправо к Урбиеву взвозу, чтобы подняться на Эсквилинский
холм, возница в ужасе осадил лошадь.
— Ваше сиятельство, кормилица наша,— запричитал он пугливо.— Смотрите,
кто на дороге прилег!
Весь в пятнах запекшейся крови, смешанной с грязью, из пыли поднимался
Сервий.
По преданию, Туллия поступила нехорошо. А именно:
— Ну-ка, отъедь назад,— сказала она.
Возница отвел колесницу.
— А теперь врубай на всю мощь! — закричала она страшным голосом,
и птицы шарахнулись с полей.
С разгону она прогнала колесницу прямо по отцовскому телу. И слышно
было, как хрустит под колесами.
К дому Туллия-свирепая подъехала на окровавленной повозке, сама
забрызганная отцовской кровью. Глаза ее безумно вращались. Но
это было только начало страшной истории.
Говорят, разгневались боги, и дурное начало царствования привело
за собою дурной конец.
Сервий Туллий царствовал сорок четыре года и так, что даже доброму
и умеренному преемнику нелегко было бы с ним тягаться.
***
Луций Тарквиний, которому дали прозвище Гордый, не дал похоронить
своего тестя. Он твердил, что Ромул тоже исчез без погребенья.
А потому нечего и на тестя деньги тратить.
Затем Луций перебил на всякий случай всех знатнейших среди отцов.
Понимая, что он первый подал пример свержения власти, который
может быть применен теперь и его противниками, Тарквиний окружил
себя телохранителями.
Правил он долго. Вел войны, расправлялся с оппозицией. Дети его
подросли и возмужали. Но судьба готовила ему новый женский подвох.
Народ Рутулы, обитатели города Ардеи, были одним из самых богатых
в тех краях. Их деньги и золото римский царь решил конфисковать
без остатка в пользу своего государства.
Тарквиний очень хотел поправить собственные дела — ибо дорогостоящие
общественные работы порядком истощили казну.
 |
Попробовали взять Ардею приступом. Не получилось. Началась долгая
и нудная во всех отношениях осада.
В военных лагерях при затяжном конфликте боевой устав Сухопутных
сил разрешал свободные отлучки. Для начальников, конечно, а не
для солдат.
Царские сыновья славно проводили время в пирах и попойках.
Свинячили и безобразничали, как все царские дети. Посреди ночи
разъезжали на колесницах с гармоникой. Орали, как оглашенные.
Каждый вечер осажденные горожане специально выходили на стены.
Они смотрели на попойку барских детей как на выступления бесплатного
выездного театра.
На одной вечеринке, когда царские дети с друзьями пили у Секста
Тарквиния, разговор, как всегда, зашел о женах.
Каждый хвалил свою сверх меры. В пылу спора друг царя Коллатин
и говорит:
— А чего трепаться? Бахвалиться и праздно трясти причинными местами?
Всего пара часов и мы дома, а там посмотрим, чья жена, чем занимается.
— Правильно, правильно! — заорали все.— Неожиданный приезд мужа
только обрадует жен. Пущай только скроят недовольную мину, мы
им покажем экспроприацию женского счастья!
В сумерках они прискакали в Рим. В Коллации поздней ночью застали
они Лукрецию за прядением шерсти. Совсем не похожая на царских
невесток, которые вместо благочинных и богоугодных занятий под
стать мужьям бухали и матерились на какой-то очередной пирушке.
В состязании жен первенство осталось за Лукрецией.
Приехавшие муж и Тарквинии находят радушный прием: победивший
в споре супруг дружески приглашает к себе царских сыновей. Тут-то
и охватывает Секста Тарквиния грязное желанье обесчестить Лукрецию.
И красота возбуждает его, и несомненная добродетель.
Недоброе дело он замыслил и затаил.
Но пока молодежь, как ни в чем ни бывало, возвращается в лагерь.
Несколько дней спустя, втайне от Коллатина, Секст Тарквиний с
единственным спутником прибыл в Коллацию. Он был радушно принят
не подозревавшими о его замыслах хозяевами. После обеда его проводили
в спальню для гостей, но, едва показалось ему, что вокруг достаточно
тихо и все спят, он, распаленный страстью, зашел с обнаженным
мечом к спящей Лукреции и, придавив ее грудь левой рукой, говорит:
— Молчи, Лукреция, я Секст Тарквиний!
Она ему:
— Да уж вижу, а в руке чего? Брелок от ключей?
— В руке моей меч, умрешь, если крикнешь.
— А чего орать-то? И вообще, чего это ты на мне делаешь с мечом
в руке? Может, ищешь кого?
— А че, не ясно? — прищурился развратник.
— Ну, не знаю, я в армии не служила. Может, у тебя синдром войны
и ты по ночам ходишь, врагов ищешь. Может, ты вообще извращенец
какой-нибудь. Может, контузило тебя….
— Так, хватит трепаться,— прервал ее Таркивний,— Ты отлично знаешь,
зачем я пришел.
Тарквиний стал развязывать на ней бретельки всякие, шнурочки там,
пуговки.
Лукреция смотрит — ее, кажись, обесчестить хотят.
— Вы хотите меня? Или просто женское белье изучаете?
Тарквиний долго и муторно начал объясняться ей в любви.
Уговаривает, с мольбами мешает угрозы. Со всех сторон ищет доступа
в женскую душу.
Но Лукреция непреклонна и неприступна.
— Бретельки мои вы еще можете развязать, но сама я вам не достанусь
и не дамся! Грязный деспот. Рукокрут, душитель свобод!
Тогда Тарквиний пригрозил ей позором:
— Я тебя до смерти запыряю, а к тебе мертвой подброшу в кровать
труп здорового негра. Пусть все скажут: ее убили в грязном прелюбодеянии.
Лукреция думает: ну, мля, шантажист царский сын. А ведь так и
сделает, козел!
Этой ужасной угрозой он одолел ее целомудрие. Похоть как будто
бы одержала верх, и Тарквиний вышел, упоенный победой над женской
честью.
Лукреция, сокрушенная горем, послала вестников в Рим к отцу и
в Ардею к мужу, чтобы они приехали с верными друзьями.
Есть, мол, страшная нужда в них, пусть поторопятся, случилось
непредвиденное, страшное дело.
Спурий Лукреций прибывает с Публием Валерием, сыном Волезия, Коллатин
— с Луцием Юнием Брутом — случайно вместе с ним возвращался он
в Рим, когда был встречен вестником. Лукрецию они застают в спальне,
сокрушенную горем. Со слезами на глазах.
При виде своих женщина разрыдалась еще пуще и рассказала все как
на духу.
— Поклянитесь друг другу, что не останется прелюбодей без возмездия.
Все по очереди поклялись отомстить. И пока они ляля-тополя и лясим-трясим
обсуждали, Лукреция берет нож и ХЕК! — всаживает клинок себе под
ребра.
Пока муж с отцом предавались скорби, Брут выдернул из тела Лукреции
нож. Вытянул руку с кровавым кликом перед собой и сказал:
— Этою чистейшею прежде, до царского преступления, кровью клянусь
— и вас, боги, беру в свидетели, что отныне огнем, мечом, чем
только сумею, буду преследовать Луция Тарквиния с его преступной
супругой и всем потомством, что не потерплю ни их, ни кого другого
на царстве в Риме.
Затем он передает нож Коллатину, потом Лукрецию и Валерию, которые
слегка пришиблись, недоумевая, откуда это в Брутовой
груди незнаемый прежде дух.
Они повторили слова клятвы, и общая скорбь обратилась в гнев.
Брут призывает всех немедленно идти войною на царскую власть,
и незаметно так становится вождем.
Тело Лукреции выносят из дома на площадь. Собирают народ, привлеченный,
как водится, новостью. Каждый, как умеет, жалуется на преступное
насилье царей. Все взволнованы, машут руками, сыплют проклятьями,
потрясают кулаками, жгут чучело царя.
Брут призывает мужчин поднять, как подобает римлянам, не что-нибудь,
а оружие. Храбрейшие юноши, вооружившись, являются добровольно,
за ними следует вся молодежь.
В Коллации они оставили отряд и к городским воротам приставили
стражу, чтобы никто не сообщил царям о восстании.
Все прочие под водительством Брута с оружием двинулись в Рим.
Когда пришли они туда, то вооруженная толпа, где бы ни появилась,
повсюду сеет страх и смятенье. Но вместе с тем, люди видят, что
воглаве идут виднейшие граждане. Всем становится понятно:
— Началось, мать твою ети! Давно пора, свинское племя забить мешалкой
от говна!
Столь страшное событие и в Риме породило волненье не меньшее,
чем в Коллации. Со всех сторон города на форум сбежались люди.
Едва они собрались, глашатай призвал народ к трибуну «быстрых»,
а волею случая должностью этой был облечен тогда Брут.
И тут он произнес речь, показавшую в нем и дух, и ум, и честь,
и совесть — каких не знали еще в этой древней эпохе.
Брут говорил о самоуправстве и похоти Секста Тарквиния, о несказанно
чудовищном поруганье Лукреции, и ее жалостной гибели, об отцовской
скорби Триципитина, для которого страшнее и прискорбнее смерти
дочери была причина этой смерти.
К слову пришлись и гордыня самого царя, и тягостные труды простого
люда, загнанного в канавы и подземные стоки. Римляне, победители
всех окрестных народов, из воителей сделаны чернорабочими и камнетесами.
Упомянуто было и гнусное убийство царя Сервия Туллия, и дочь,
переехавшая отцовское тело нечестивой своей колесницей; боги предков
призваны были в мстители.
В общем, ничего не забыли. Вспомнив обо всем по порядку и о еще
более страшных вещах, которые подсказал ему живой порыв негодованья,
но которые трудно восстановить историку, Брут воспламенил народ
и побудил его отобрать власть у царя. А затем вынести постановленье
об изгнании Луция Тарквиния с супругою и детьми из пределов государства.
Брут набрал отряд из младших возрастов — причем записывались добровольно
— и, вооружив их, он отправился в лагерь поднимать против царя
стоявшее под Ардеей войско. Власть в Риме он оставил Лукрецию,
которого в свое время еще царь назначил префектом Города.
Среди этих волнений Туллия бежала из дома, и, где бы ни появлялась
она, мужчины и женщины проклинали ее, призывая отцовских богинь-отмстительниц.
Когда вести о случившемся дошли до лагеря и царь, встревоженный
новостью, двинулся на Рим подавлять волнения, Брут, узнав о его
приближении, пошел кружным путем, чтобы избежать встречи. И почти
что одновременно прибыли они разными дорогами Брут к Ардее, а
Тарквиний — к Риму.
Перед Тарквинием ворота не отворились, и ему было объявлено об
изгнании. Освободитель Города Брут был радостно принят в лагере,
а царские сыновья оттуда изгнаны.
Двое, последовав за отцом, ушли изгнанниками в Цере, к этрусскам.
Секст Тарквиний, удалившийся в Габии, будто в собственное свое
царство, был убит из мести старыми недругами, которых нажил в
свое время казнями и грабежом.
Луций Тарквиний Гордый царствовал двадцать пять лет. Цари правили
Римом от основания Города до его освобожденья двести сорок четыре
года.
На собрании по центуриям префект Города в согласии с записками
Сервия Туллия провел выборы двоих консулов: избраны были Луций
Юний Брут и Луций Тарквиний Коллатин. Это был 509 год ДО РОЖДЕСТВА
ХРИСТОВА. Так наступила эра демократии и народной власти. Так
одна женщина поработила римский народ, смерть другой — освободила
его.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
