Проза

Внесли гроб. Поставили на каталку. Оркестр выдохнул два траурных
аккорда.

— Подойдите попрощаться,— повел рукой распорядитель.

Все, кто был — подошли. Откинули крышку. Тело на собственных похоронах
отсутствовало. Кто-то всхлипнул и упал в объятия утешающих. Кто-то
остекленел на месте. Распорядитель заглянул в гроб, словно покойник
мог съежиться до размеров таракана, и скорбное выражение сползло
у него с лица.

Похороны обещали быть веселыми.

Меня оторвали от покера. Я уже выигрывал и собирался сорвать банк,
как в комнату заглянул дежурный.

— Убийство? — спросил я.

— Хуже.

— Что может быть хуже убийства? — заметил я резонно.— Разве что
революция с расстрелом царской семьи.

Дежурный что-то пробурчал недовольно-невразумительное, точно сам
принадлежал к царской фамилии, и протянул мне адрес.

Доехал я быстро. Пришел в морг. Огляделся. Смотрю, все какие-то
нерадостные.

— В чем дело? — говорю,— почему все плачут? Где ваша буржуазная
сознательность и глубокое понимание мира?

— А вы кто? — спрашивает управляющий недоуменно.

— Я оборотень в погонах,— говорю,— только я погоны на всякий случай
снял, чтобы меня святые отцы из Управления Инквизиции МВД не узнали.

Смотрю, управляющий совсем обалдел.

— Ладно, успокойся, я из уголовного розыска, сынок. Так понятно?

Он говорит: — Да у нас тут горе,— и голову свою кудрявую склонил
на грудь.

— Да уж вижу, что не юбилей,— хлопнул я его по плечу утешающее,—
где тело?

— Украли,— управляющий всхлипнул.

— Во народ пошел! — всплеснул я руками.— Ни стыда, ни совести!
Мало того, что убили, так еще и тело украли.

— Не убили, вы не так поняли ситуацию,— вмешался распорядитель.—
Просто украли тело.

— Спасибо за помощь, но легче мне от этого не стало. Чего ж мне
тогда осматривать? Где место, так сказать, преступления?

— Ну, гроб можете осмотреть,— заметил распорядитель.

— И чего я там из гроба увижу? Чего я там не видал? Да и рано
мне еще...

Он только плечами пожал.

— Так,— сказал я, обходя вокруг гроба.— Тело по всей видимости
действительно украли. Судя по тому, что вид у гроба нормальный
— оно не сопротивлялось. Спрашивается: кто украл? Зачем? Чтобы
подбросить? Но кому?

Я посмотрел на управляющего. Он развел руками.

— Но тело — продукт, я бы сказал, скоропортящийся. Его надо где-то
хранить.

Я решил прогуляться на свежем воздухе и подумать. В дверях я остановился
и сказал скорбящим: — Прошу не покидать место преступления. Я
скоро вернусь. Очевидно, я перепутал двери и вышел не к парадному,
а на задний двор. Увиденное насторожило меня.

По двору шел какой-то фуфел в рабочем халате и тащил на веревке
гроб. Неподалеку его поджидал фургон. Шофер открыл двери и, видимо,
ожидал погрузки.

Как говорит мой шеф, главное качество, которым должен обладать
сотрудник милиции — это любопытство. Вас помнят, пока вы мешаете
жить другим. Вы думаете, почему патрули на улицах так часто пристают
к гражданам с проверкой документов? Потому что им любопытно: как
зовут этих несчастных, что снуют перед ними?

Повинуясь внутреннему голосу всех милиционеров, я окликнул неизвестного:

— Несчастный, ты перепутал свой паровозик с гробиком. Положи взрослую
игрушку на место!

Товарищ с гробом на буксире молчал. Я решил, что он глухой, а
потому решил перевести ему свои слова на язык жестов. С детства
я несколько неуклюж. Поэтому когда я заговорил руками, со стороны
могло показаться, что я отвесил ему несколько подзатыльников.

Тут выяснилось, что я изначально ошибся. Как доктор Павлов со
своими собаками. Он-то думал, что они действуют на основе рефлексов,
а оказалось, что он просто всех достал.

Господин с гробом заголосил как резаный. Во двор вывалил народ.
Шофер быстро захлопнул дверь фургона и уехал. Ко мне подскочил
управляющий.

— Это наш работник Влас, что вы делаете! — насел он на меня.

— Ваш работник пытался украсть гроб. Вон только что машина уехала.

— Это правда, Влас? — спросил управляющий.

Но работник молчал.

— Вот видите,— сказал я торжествующе.— У вас и покойников тырят,
и гробы.

— Иди, Влас, я потом с тобой разберусь,— управляющий повелительно
махнул рукой.

— Нет уж постой, я здесь командую.

Влас снова застыл.

— Скажи, любезный, куда, кому и зачем ты тащил гробик? — сказал
я как можно ласковее.

Но очевидно, я переборщил с добротой. Потому что управляющий отшатнулся.
А подозреваемый Влас, казалось, опять оглох и втянул голову в
плечи.

— Граждане, ни у кого фотоаппарата нет при себе? — спросил я окружающих.

Все только руками развели.

— А видеокамеры? — опять молчание.

— Ну тогда снова прибегнем к языку жестов.

Новый подзатыльник помог подозреваемому справиться со словами:

— Я воровал,— разлепил губы Влас.— Признаю. Но больше ничего сказать
не могу.

— Придется мне поселить тебя в душную камеру на неопределенное
время,— сказал я сочувствующе.

— Как это? — удивился Влас.

— А так,— сказал я.— Ты же соучастник преступления. Подельник
мафии. Ну-ка, открой гроб.

Все ахнули. В гробу лежал труп мужчины.

— М-да,— сказал я и почесал подбородок.— У вас тут прямо конвейер
хищений.

Управляющий поедал глазами еще больше погрустневшего Власа.

— А зачем вам надо было фото-видео? — спросил кто-то из толпы.

— А наш министр клипы любит про нас смотреть и потом в Инквизицию
относит. Доказывай потом, что это не я подонок, а он,— и я отвесил
Власу еще один подзатыльник.

Если вы долго служите в московском уголовном розыске, говаривал
мой шеф, то Главному управлению собственной безопасности МВД это
уже само по себе подозрительно. Поэтому благодарности от Инквизиции
не жди.

Допросив Власа во временном изоляторе на Петровке, я зашел к шефу
доложить об успехах.

— Начальник, либо министр внутренних дел ужасно выглядит,— сказал
я, входя в кабинет,— либо он висит у вас вниз головой,— я указал
на портрет.

Шеф обернулся и вскочил как ошпаренный поправлять портрет. Снял
его с крючка, любовно плюнул на стекло, протер рукавом и повесил
как надо.

— Надеюсь, ты никому не скажешь? — спросил он.

— О чем? Я уже забыл.

— Просто мы тут вчера погуляли. У нас ведь еще пятерых арестовали,—
сказал шеф. В его голосе слышалась грусть и печаль.

— М-да, дела,— кивнул я.

— Разрешите? — в дверь просунулась чья-то голова.

— Вы кто? — спросил шеф испуганно.

— Я из Управления собственной безопасности,— сказал человек, совсем
просачиваясь в кабинет,— разрешите? — спросил он, показывая на
стул, и, не дожидаясь ответа, сел.

— А по какому делу? — поинтересовался шеф. Я заметил, что его
глазки испуганно бегают по кабинету, боясь встретиться с немигающим
взглядом Инквизитора.

— А вот по нему,— незнакомец указал на меня пальцем, как дети
в отделе игрушек.

Я обернулся. Позади висел портрет президента.

— Ну вы совсем оборзели,— сказал я Инквизитору.— Такого человека
подозревать!

— Не паясничайте! — прикрикнул незнакомец.— Вы Лахман Константин
Самуилович?

Я утвердительно кивнул: — Никогда не отрекался от своей фамилии.

— Меня зовут Жмыхов Виктор Павлович, я оперативник...

— Я понял,— перебил я Инквизитора,— чем могу быть полезен?

— Где ваш особняк? — спросил он напрямую.

Шеф вытаращил глаза и стал как будто меньше размером. Его глаза
испуганно выглядывали откуда-то из-за письменных принадлежностей
на столе.

Я вспылил от такой наглости:

— А ты мой особняк видел? Нет, я тебя спрашиваю: видел? Нет? А
знаешь почему? Потому что он такой маленький, что даже я частенько
промахиваюсь, когда пытаюсь войти. А по пьяни вообще мимо прохожу,
найти его не могу. Сидя в своем особняке, я могу одновременно
выглянуть на улицу из противоположных окон. Ну что, будешь меня
арестовывать?

— Какой ты хитрый! — сказал Инквизитор весело.— Ежели мы всех
арестуем, кто работать будет?

— Ну, то-то же! — ответил я торжествующе.

— Не обижайтесь, это я вас на понт, так сказать, брал,— Инквизитор
покровительственно улыбнулся, мне аж плюнуть захотелось,— я прикомандирован
к вашей оперативной бригаде,— продолжил он.— Будем вместе расследовать
дело о краже трупов. Где остальные?

— В Лефортово,— прошелестел чуть слышно шеф.

— Что они там делают?

— Сидят в камерах,— сказал я.

Инквизитор, казалось, пропустил эти слова мимо ушей: — Что мы
имеем?

Я достал из кармана любительские фотографии девушки: — Вот, Марина
Дементьева, 80-го года рождения. Ее труп был украден из морга.
Вот фотографии — Киселева Виктора Александровича, 75 года рождения.
Его труп пытались сегодня похитить. Причем средь бела дня. Надо
еще покопать, наверняка еще пропажи всплывут.

Шеф разглядывал фотографии и передавал их Инквизитору.

— Я думаю, надо отпустить Власа,— закончил я.

Шеф с Инквизитором посмотрели на меня удивленно. Я объяснил, что
если мы задержим его, то можем вспугнуть всю банду. А Влас и так
не произвел на меня впечатление разговорчивого человека. Так что
его арест ничего не даст. К тому же его наверняка не посвящали
во все дела. Он был всего лишь чернорабочим банды. Шеф согласился.
Инквизитор промолчал.

— Как говаривал мой учитель на ниве оперативного искусства,— сказал
я,— всякая разгадка кроется в загадке. И никогда наоборот!

— Он был мудр,— заметил Инквизитор.

— Ага. Десять лет лагерей впаяли.

— ?!

— У нас за мудрость,— пояснил я,— меньше десяти не дают. Мне таких
высот не достичь.

— Не расстраивайтесь, у вас все еще впереди, а может я когда-нибудь
смогу вам помочь,— утешил Инквизитор.

— Спасибо,— сказал я растроганно.

Ни одна мало-мальски серьезная операция не обходится без внедрения
оперативника в банду. Но этот случай нас, можно сказать, подкосил.
Нового служащего в морг не приведешь. Он тут же вызовет подозрения.
Оставалось одно: внедрить сыщика под видом покойника. Хорошо,
что нам в помощь прислали человека из Инквизиции. Я, понятно,
внедряться не мог. Меня уже хорошо знали служащие этого заупокойного
заведения. А Инквизитора никто не видел. Кое-как мы с шефом его
уломали. И он согласился побыть покойником, но с условием, что
ненадолго.

Вечером мы собрались у техников.

Из-за маленькой зарплаты загримировать сыщика под покойника —
не проблема. Они и так мало чем отличаются по внешнему виду. Но
вот куда вставить голому агенту записывающую аппаратуру — это
вопрос.

— Так куда микрофон будем имплантировать? — чесал затылок наш
старейший техник Михалыч.

— Не знаю, может, в ягодицу, чтобы незаметнее было? — предположил
я.

— Не согласен,— возразил техник,— по двум причинам. Первое: вдруг
у него несварение желудка случится? Я эти фуги слушать не намерен.
Второе: покойники не на животе лежат, а на спине. Поэтому опять
же мы ничего не услышим.

— Ну, раз на спине,— сказал я,— Тогда есть только одно место,
куда никто заглядывать не будет...

— Категорически не согласен! — запротестовал Инквизитор.— Чегой-то
у вас мысли членовредительские какие-то! Не позволю себя уродовать,
особенно ниже пояса!

— Так мы незаметно,— сказал Михалыч.— Под это, под кожу. Жучок
маленький. Даже не почувствуешь.

Часа два мы уговаривали Инквизитора пойти на жертвы ради дела.
Потом еще несколько часов техники возились с имплантацией. Примерно
в час ночи все было готово. Мы сымитировали убийство из ревности.
Инквизитор лежал как Икар, который пропил свои крылья и забыл
об этом. А вокруг наши умельцы разлили «кровь» и раскидали как
бы остатки интеллекта в виде мозгов. Работникам труповозки мы
объяснили, что лежащий на асфальте голый человек — это любовник,
который выпал из окна по причине приезда законного супруга. Стандартная
такая городская ситуация. Люди из труповозки хмыкнули и повезли
нашего агента в морг.

Правильно говорит мой шеф: на свете существует три сорта людей,
которых сама жизнь делает бездушными: это воспитатели в детском
саду для умалишенных, наши жены, когда мы приносим им свою зарплату
и работники морга, когда они встречают голых покойников, из-за
того, что нечего у них украсть.

Как рассказал потом Инквизитор, в морге на него совершенно не
обратили внимания. Его переложили на каталку в дальнем углу покойницкой
и вышли, выключив свет. Дети меня поймут, если я скажу им, что
без света сидеть одному довольно неприятно. А сидеть в темноте
одному, да еще среди покойников — вообще ужас. Но Инквизитор скучал
недолго. Неожиданно вспыхнул свет и в покойницкую вкатили свежий
труп. Инквизитор чуть-чуть разжмурил глаза и увидел тело молодой
девушки. Почти вся ее нагота словно проросла бутонами свежих роз.

— Не стоит оставлять ее до утра,— сказал кто-то.

Его собеседник понюхал розы на теле девушки и откинулся с блаженным
выдохом: — Прекрасно! Как я и ожидал! Сейчас вызову машину, к
утру ее здесь не будет.

Собеседники вышли. Снова погас свет. Инквизитор был заинтригован
по самые уши. Да еще замерз до ломоты в зубах. Он вскочил и пошел
осматривать девушку. Бутоны действительно росли прямо из тела.
Потрогав цветок, Инквизитор почувствовал, что розы сидят довольно
глубоко. Он хотел присвистнуть, но вовремя вспомнил, где находится.

Больше ничего интересного на теле у девушки не было. А вот посетители
и их разговор заинтересовали Инквизитора чрезвычайно. На цыпочках
он подкрался к двери и приложился ухом. Он слышал разговор, но
слов разобрать не мог. Тут он вспомнил о микрофоне. Замочная скважина
была большая. Инквизитор вставил туда свой орган, в надежде что
техники смогут записать все слово в слово.

Это было его ошибкой. Очень скоро Инквизитор устал стоять перед
замочной скважиной на цыпочках и решил передохнуть. Не тут-то
было! Его агрегат застрял там вместе с микрофоном. Мы не могли
ему помочь. Так как не знали, в каком положении он оказался.

Неожиданно голоса стали приближаться. Инквизитор сделал отчаянное
усилие, чтобы вырваться. Но аппаратура с органом застряла намертво.
Дверь распахнулась. С криками «ой-ой-ой!» инквизитор запрыгал
вслед за дверью. Работники морга, а с ними некий господин в строгом
костюме, при виде ожившего покойника не стали падать в обморок.
Такие люди и живых-то не особенно боятся.

— Кто этот несчастный? — холодно спросил пожилой человек в костюме.

Работник морга заглянул в бумаги, которые всегда держал в кармане
халата: — Это неизвестный любовник. Выпал сегодня из окна. Ночью
привезли.

— Понятно,— сказал костюм и внимательно оглядел сложное положение
Инквизитора.— Посмотрите, господа,— обратился он к подошедшим
на крики санитарам.— Несколько часов назад этот человек чуть не
умер от блядства и не успел он еще как следует ожить, как что
мы видим? Он снова взялся за старое! С такой настырной нацией
наша страна будет непобедима в веках!

Инквизитора освободили из замочного плена, дали ему рваный халатик
и без лишнего шума выставили посреди ночи на улицу.

Как говорил мой учитель по оперативной работе: голый человек страшен
для окружающих не тем, что гол, а тем, что на нем одето. Инквизитора
доставил на Петровку первый же милицейский патруль, который он
встретил. Точнее сказать, сначала его забрали, а уж потом он каким-то
чудом убедил недоверчивых по жизни милиционеров в том, что между
голым человеком в рваном халате и милицейским патрулем очень много
общего. То есть служат они в одном ведомстве. Ему поверили!

Утром, сразу же после доставки Инквизитора на Петровку, шеф раззвонил
нам о совещании. Пришел я и техники. Инквизитор уже сидел в кабинете.
Ему подыскали какие-то пляжные шорты, майку с надписью «Каждому
оборотню по министру внутренних дел» и сандалии, в которых пальцы
инквизитора торчали какой-то неприличной растопыркой.

Собрание началось с гневной тишины. Я не проверял, но говорят,
что когда шеф затягивает свою гневную паузу, то даже покойники
начинают беспокойно озираться по сторонам.

— Кхе-кхе,— сказал я. Таким образом чары были нарушены.

— Инквизитор, э-э-э-.., запнулся шеф,— Виктор Павлович уже рассказал
мне все. Это провал!

— Что скажете в свое оправдание? — повернулся ко мне шеф.

— Бывают и у нас ошибки и недочеты,— повинился я,— Но все это
исключительно по вине техников.

— Вот те на! — удивился Михалыч.— Можно подумать, это я посоветовал
ему в замочной скважине ковыряться!

— Ну, хорошо, зайдем к этому делу с другой стороны,— сказал шеф
и посмотрел на Инквизитора.

— Да на мне живого места нет! — запротестовал тот.— И вообще,
когда вы снимите с моего органа эту штуку?

— Давайте завтра,— отмахнулся Михалыч.— Я сегодня в гости иду.

— Как завтра?! Я, между прочим, женат!

— Ну, хорошо, я обещаю вас с женой ночью не подслушивать,— пообещал
техник.

— Сегодня снимите! — приказал шеф,— Прямо сейчас.

— Хорошо.

Инквизитор с Михалычем вышли. Шеф рассматривал на столе какие-то
бумаги. Я почтительно мочал, изображая свое полное отсутствие
в кабинете.

— Знаете, почему министр называет нас оборотнями в погонах? —
спросил шеф.

— Потому что когда мы идем по улице, то все время оборачиваемся,
проверяем: нет ли слежки? Или завидует нам, сам-то он гражданский,—
предположил я.

— Когда вас будут вешать, то повесят не за голову, как всех порядочных
людей, а за язык,— напророчил начальник.

— Так вот объясняю: нас называют так потому, что мы не умеем работать.

Я, соглашаясь, кивнул. Даже если бы я отрицательно мотнул головой
— эффект был бы такой же. Ведь он на меня не смотрел. И не ждал
от меня ответа.

— Придумал я тут новый интересный ход в нашем расследовании,—
проговорил шеф.— Надо найти людей, которые эти чертовы розы покупают
и на трупы приживляют.

— Гениально! — я изобразил восхищение.— Осталась сущая фигня:
найти этих самых цветочников.

Шеф прищурился: — А где, по-твоему, продаются самые лучшие розы?

— Я что, садовник? Спросили бы лучше, где можно достать самые
лучшие наркотики — я бы сказал.

— Ну, и где?

— В отделе по борьбе с наркотиками.

— Ха-ха, насмешил,— шеф нахмурился.— Еще раз пошутишь таким образом,
я сам тебя упеку.

Не зря говорил мой учитель по оперативному искусству: жизнь прожить
милиционером — все равно что добровольно с говном смешаться. Исход
такой карьеры всегда один: либо нищенская старость, либо тюрьма.
Каждый, понятно, решает сам за себя, какую концовку выбрать. Я
еще не решил, а потому будущее рисовалось мне не таким уж мрачным.

Мы уже битый час сидели в павильоне цветов на Новокузнецкой. Кто-то
подсказал шефу, что во всей Москве здесь самые лучшие розы. Но
главное, сюда прислали заказ на неимоверное количество роз. И
покупатель должен был появиться со дня на день. Мы предположили,
что это и есть нужные нам люди.

В напарницы мне выбрали молоденькую, хорошенькую продавщицу Оксану.
Кажется она была студенткой и подрабатывала в этом павильоне.

Если женщина молчит более пяти минут, значит, она мертва. Моя
напарница не знала, для каких целей к ней приставлен оперативник,
а потому всячески пыталась меня разговорить, сама не замолкая
при этом ни на минуту. Через десять минут я уже знал, какие коварные
крысы ее подруги. Какие мужики козлы, а пожилые преподаватели
— липучие мрази.

— Ну, а вы как здесь оказались? — закончила она вопросом свой
длинный монолог.

— Шеф прислал.

— Менты теперь и над цветами крышевать станут? Мало вам водки,
проституции и наркотиков? — Оксана рассмеялась.

— Нет, Оксаночка, с нашим новым министром дела пошли по-другому.
Теперь менты над ментами крышуют, а ваши розы на фиг никому не
нужны.

— Кстати, а вы женаты? — перескочила она на любимую тему всех
женщин мира.

Почему-то женщины при знакомстве всегда сначала спрашивают о семейном
положении, а уж потом о месте работы. Как будто от первого вопроса
зависит как минимум ваше будущее, а от второго — насколько оно
будет прочным, если ей вздумается выйти за вас замуж.

Эти соображения я выложил Оксане.

— Вы какой-то неразговорчивый,— заметила она.

— Все разговорчивые сегодня в тюрьме сидят.

— Это почему?

— Там свободы больше. Болтай, чего хочешь, и не надо бояться,
что посадят.

Оксана надула губки и отвернулась. Это меня устраивало. Именно
в такие моменты начинаешь ценить тишину и покой.

— Я приехал получить заказ на розы. К кому я могу обратиться?
— в дверях стоял молодой человек. Он был длинноволос, с женскими
чертами лица и с такими же повадками.

— Сюда, пожалуйста,— указал я на подсобку.— Я помогу вам грузить
коробки.

— Секундочку, я только «Газель» подгоню,— сказал парень и вышел.

— Оксана,— я взял девушку за локоть.— Этот подонок сейчас вернется,
надо его чуть-чуть попридержать.

— У вас, ментов, все подонки,— отстранилась она.

— Это очень важно,— заговорил я сбивчиво и как можно серьезнее,—
Родина того... э-э-э.

— В опасности?

— Это мы в опасности, а родина в заднице. Я пойду...

— Куда это? — не дослушала она.

— Я через три минуты буду. Мне надо показаться на улице.

— Вам подурнело что ли?

— Это тебе поплохеет и подурнеет одновременно, если ты этого парня
не придержишь чуток.

Возражений я не ждал, а потому сразу выскочил из павильона. Мы
специально не пользовались рациями, поскольку опасались, что они
могут прослушивать эфир. Даже наружное наблюдение стояло в ста
метрах от павильона.

Я пробежался туда-сюда. Опытным глазом заметил, как зашевелилось
на улице наше мелкое воинство. Непринужденно стали стягиваться
к павильону люди и машины. Я уже спешил обратно, как увидел, что
парень выскочил из павильона, запрыгнул в «Газель» и рванул с
места. За ним поспешила погоня. Меня, понятно никто не ждал. Я
зашел в павильон, чтобы отругать Оксану. Она была в подсобке.

— Я просил тебя...

Оксана направила на меня пистолет:

— Спокойно, Пинкертон, подними руки.

— То-то я заметил, что у тебя настроение с утра плохое,— начал
я ласково.

— Заткнись, давай сюда свою пушку.

— Я не ношу с собой оружия.

— Это что-то новенькое! — откуда-то из-за копны с цветами вышел
пожилой мужик в костюме,— Так почему же вы не носите пистолет?
— незнакомец встал рядом с Оксаной.

— Потому что это негуманно.

— Ого!

— По отношению к оружию,— пояснил я.— Не хочется обо всяких гадов
пули марать. Кстати, Оксаночка, я не женат.

— Ваше оповещение опоздало,— сказала она.— А теперь повернись
к нам спиной.

— Это что, ловушка? — спросил я, поворачиваясь.

— Какой быстрый ум! — засмеялся пожилой незнакомец. Это было последнее,
что я услышал. Меня чем-то укололи, и я вырубился.

— Меня зовут Иван Савельевич Стариков, такая хорошая дворянская
фамилия. Я разлепил глаза. Надо мной склонился недавний знакомец
из цветочного павильона.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он.

— А вы не боитесь называть себя? — я протер глаза и огляделся.

Меня привезли в какое-то просторное помещение, похожее то ли на
лабораторию, то ли на оранжерею, то ли на то и другое вместе взятое.
Насколько хватало глаз, тянулись бесконечные грядки с кустами
роз. В проходе стояли столы с пробирками, колбами и прочим химическим
хламом.

— Чего бояться? — отозвался Стариков.— В свой закуток на Петровке
вы больше не вернетесь. Кроме того, вам же надо знать, как ко
мне обращаться. Нехорошо, когда люди окликают друг друга «э!»
или «эй, человек!».

— А меня зовут...

— Да, я заглянул в ваши документы, господин Лахман Константин
Самуилович. Так как вы себя чувствуете?

— Нормально.

— Вы спали целые сутки.

— Ого! — я встрепенулся.— Шеф, наверное, меня уволит за прогулы.

— Константин Самуилович, можете не беспокоится. У вас теперь будет
совсем другая жизнь,— в голосе Старикова почувствовалась какая-то
нехорошая настойчивость.

— Вот что значит недосыпание,— попытался я сменить тему.— Целые
сутки проспал, как ребенок. Работа у нас, сами знаете, какая.
Вы мне снотворное вкололи?

Иван Савельевич кивнул.

— Где мы находимся? — спросил я, поднимаясь.

— В специальной лаборатории. Я называю ее «Жизнь в цвету». Здесь
меняют судьбу человека. Его жизнь становится вечной и прекрасной!
— Иван Савельвич говорил так, словно начал выступать перед публикой.—
Ведь что такое нынешнее человеческое существование? — спросил
он бескрайние ряды роз. И сам же ответил: — Это страдания! Любовная
измена! Нехватка денег! Плохое здоровье! Мерзкие начальники! А
розы! — Иван Савельевич провел рукой по бутонам роз,— это вечная
жизнь, вечная молодость, вечная гармония.

— Удачное название, у вашей лаборатории,— сказал я,— А как называется
ваша команда КВН?

Иван Савельевич мою реплику не услышал: — Не хотите ли прогуляться?
— Он протянул мне белый халат.

Мы шли между розовыми рядами. Иван Савельевич непрестанно улыбался
и, как мне показалось, все время слегка кланялся кустам. Словно
встречал давних знакомых.

— Видите ли, я вывел потрясающий сорт роз,— говорил Стариков.—
Если бы об этом узнали мои коллеги из биотехнологий, они бы померли
от зависти.

Я понял так, что мужичок спятил, и сказал осторожно:

— Иван Савельевич, я не знаток цветов, где у вас ближайший телефон?

Стариков посмотрел на меня внимательно. Улыбки при этом не убрал.

— Константин Самуилович, вы хотите позвонить?

Я энергично закивал.

— Всему свое время, а пока выслушайте меня.

Иван Савельевич склонился к бутонам и втянул аромат: — Вы только
понюхайте! Такой запах!

— Верю-верю,— откликнулся я.

— Итак, послушайте, вы думаете, что это просто цветы?

— Уверен, что не просто. Это — ВАШИ цветы! — я постарался выразить
восхищение.

Иван Савельевич посмотрел на меня строго, но улыбка цепко держалась
у него на лице.

— Не стройте из себя идиота, Константин Самуилович.

Я решил не перечить. Тем более, что одни из нас уже был идиотом.

— Так вот вы ошибаетесь, если думаете, что это простые розы. Каждый
куст — это человек.

Я невольно осмотрелся по сторонам: тысячи роз раскинулись под
стеклянной крышей бесконечного ангара. Наверное, у меня было излишне
озадаченное лицо. Стариков рассмеялся.

— Потрясающе, правда?

Мы снова двинулись по розовым рядам.

— Что вы знаете об омоложении? О вечной молодости?

— Ничего,— сказал я.

— Я вам объясню. Большинство людей, особенно женщины, с ума сходят
от одной мысли о приближающейся старости. Что они делают? Ну,
там кремы всякие, криоген, процедуры холодом. Для них изобретают
всякие бесполезные таблетки, питательные жидкости, пластические
операции. Но сущность-то,— Стариков провел руками по своему телу,—
сущность-то все равно стареет! Органы все равно изнашиваются.
А еще смертельно больные, для которых нет лекарств, безнадежные
калеки, которые потеряли смысл жизни. Да мало ли какие причины
могут побудить человека поменять свою сущность? И я нашел этот
путь! Розы,— Иван Савельевич протянул руки навстречу кустам,—
здравствуйте, дорогие мои!

— Иван Савельевич, мне все понятно, можно ближе к тому месту,
где вы должны рассказать мне о телефоне.

— Да! Вы правы. Ближе к делу,— мы снова двинулись по рядам.— Так
вот, я начал экспериментировать. Вживлял своим пациентам под кожу
ростки роз. Интересно, да? Розы вырастали и становились как бы
частью человека. Чем больше роз было привито, тем больше человек
отдавал своего «я», своих знаний, опыта. В общем, не буду докучать
вам научными вывертами, словом, человеческое сознание переходило
в розовый куст. Розы становились новой человеческой единицей.
Но более здоровой и прекрасной. Вуаля! — Стариков снова указал
рукой на обширную плантацию.— Всех этих людей я спас. Теперь они
мои друзья.

Как говорил мой учитель по оперативной работе, чтобы убедить сумасшедшего,
нужны сумасшедшие аргументы. Но в целом это доказательство не
должно вылезать за рамки разумной логики. В данном случае я не
мог применить это правило. Случившееся находилось где-то за гранью
оперативного искусства и входило в область психиатрии. Я нервно
улыбнулся и сказал:

— Вы про телефон обещали рассказать, Иван Савельевич. Итак, это
такой агрегат, с трубкой, в которую люди в случае нужды говорят
«Але-але!», и им отвечают.

— Погодите! Я вижу, вы мне не верите. Так смотрите.

Стариков неожиданно убежал куда-то за кусты, бегал где-то минуты
три и вернулся с лопатой в руках: — Держите,— он протянул мне
инструмент.— По-моему, сомневающийся и должен копать?

На всякий случай я взял лопату. Если откажусь, вдруг он меня ею
же и шандарахнет?

— Копайте тут,— Иван Савельевич указал на ближний куст, у дорожки.
Самый маленький по размерам,— Только будьте осторожны, нежно копайте.

Чего только не сделаешь! Особенно когда тебя просят буйно помешанные.

Я чуть подналег и уперся клином лопаты во что-то мягкое и упругое.
Это ощущение показалось мне знакомым. Я стал осторожно сгребать
землю и от неожиданности чуть не выронил лопату. Из-под земли
показалась женская рука. Скорее машинально я сгреб землю рукой
чуть в сторону и отпрянул, увидев лицо Оксаны. Ее мертвые глаза
смотрели вверх на розовый куст.

Иван Савельевич довольно рассмеялся: — А вы не верили! Каждый
куст — это человек!

Наверное, я слишком крепко сжал руками лопату. Стариков вытащил
из-за спины пистолет: — Положите садовый инструмент на землю.

Пришлось подчиниться.

— Оксана был несчастной девушкой,— сказа Стариков.— Она болела
раком печени, жила одна, замуж ей не светило. Вам бы на ее месте
тоже не захотелось жить. А теперь идемте к телефону.

На лабораторном столе среди химических реактивов стоял ноутбук,
соединенный проводами с причудливым аппаратом. Его черная панель
была богато утыкана тумблерами, какими-то кнопками, лампочками,
измерительными циферблатами. От агрегата другая жмень разноцветных
проводов тянулась к прибору, напоминающему камертон. Рядом стоял
на подставке микрофон и стерео-динамики.

Стариков включил компьютер: — Сейчас позвоним!

Он защелкал тумблерами, вспыхнули лампочки. Штука, похожая на
камертон загудела.

— Смотрите,— Иван Савельевич склонился к микрофону.— Дамы и господа,
минутку внимания!

Камертон мелодично запел, в такт голосу. И тут случилось невероятное.
Сотни тысяч розовых кустов, как по команде, повернулись к нам
и некоторые даже раскачивались, словно в приветствии. Я остолбенел.

— А теперь слушайте динамики,— Стариков щелкнул переключателем.

Из динамиков понесся гул голосов, какой бывает на огромных вокзалах
или

в аэропорту. Отчетливо слышались разговоры.

— Новенький! Просись к нам, здесь солнца больше!

— Не может быть,— прошептал я.

Стариков заулыбался: — Может-может. Этот специальный агрегат преображает
мой голос в волны, которые понимают эти розы. Ставшие теперь людьми
новой формации. А из динамиков вы слышите обратный, так сказать,
процесс. Можете поговорить с любым кустом. Пожалуйста.

Он придвинул ко мне микрофон. Голова шла кругом. Из динамиков
шелестело: — Смелее, парень! Тебе понравится.

Я ляпнул первое, что пришло мне на ум: — Соблюдайте спокойствие,
ситуация под контролем! Сейчас мы вас всех спасем.

Иван Савельевич хмыкнул: — От кого вы собираетесь их спасать?

Из динамиков донеслись смешки.

И тут, как райской мелодией звонко ударило и пронеслось под бесконечным
потолком ангара:

— Всем стоять! Милиция! Любая попытка сопротивления будет пресекаться
оружием на поражение!

Замелькали в дальних рядах розовых кустов симпатичные черные маски
с прорезями. Дробно рассыпались шаги, заклацало оружие. Я посмотрел
на Ивана Савельевича. Он спокойно положил пистолет. Нащупал на
столе среди оборудования какую-то ампулу, отломил горлышко и быстро
выпил.

— Вы идиоты. Упускаете такой шанс. Я скоро умру. А вот вы,— он
уперся указательным пальцем мне в грудь.— Погубите тысячи людей.
Каждый куст — это чья-то жизнь. Помните это. Чье-то бессмертие.
Ведь тело — это всего лишь оболочка. Сущность этих людей находится
теперь в бутонах роз.

Стариков неожиданно замолк и упал замертво. Из-за кустов лихо
выскочили двое спецназовцев: — Ложись! Руки за голову!

Я успел прошептать: — Братцы,— и провалился в обморок.

В кабинете шефа портрет министра снова висел вверх ногами. Но
я не стал об этом говорить. Видимо, ночь у следственной бригады
выдалась не из легких.

— Как вы меня нашли, шеф? — спросил я растроганно.

— Признаюсь, сынок, мы и не искали особо. Когда выяснилось, что
тот парень на «Газели» — это отвлекающий маневр, то, понятно,
«артисту» вломили по самое не могу. Но он, как выяснилось, действительно
ничего не знал. Ему просто заплатили за этот спектакль.

— Тогда я ничего не понимаю.

— Мы сели тут вчера, наподдали слегка по водочке и давай фотки
пропавших покойников как пасьянс раскладывать. А тут техник Михалыч
возьми и заметь, что на всех прижизненных фотографиях покойнички-то
среди розовых плантаций сфотографированы. Навели справки, и вышли
на эту подмосковную теплицу циклопических размеров. Вот, собственно,
и все.

— Да, дураки мы были,— вздохнул я.

— Кто это мы? — спросил шеф подозрительно.

Я промолчал.

— Ладно, тебе розу случайно никуда не вставили? — спросил шеф.—
Ну и хорошо. Теперь можешь отдыхать. Пока тебя, так сказать, спасали,
да останки несчастных из-под кустов доставали, ребята себе столько
букетов нарезали. Розы, надо сказать, замечательные! Наверное,
жены им теперь по гроб благодарны будут. Охапками вывозили. Ты,
кстати, не хочешь домой букетик захватить?

Меня аж передернуло от этих слов. Я отказался.

— Ну, смотри, как знаешь. А то у нас этими розами вся Петровка
завалена.

— Шеф, там оборудование на столе стояло...

— Ах это! Да спецназовцы расколошматили его на фиг! Кому оно нужно?
Дело закрыто. Покойнички найдены. Даже больше, чем ожидалось.
Видимо, этот субъект давненько промышлял кражами трупов.

— И сколько их там?

— Не знаю, пока не подсчитали. Несколько тысяч, а может, и больше.
Останки-то под каждым кустом. Но это теперь пусть у прокуратуры
голова болит.

Помолчали.

— Если у тебя все нормально, завтра заступай на дежурство,— подытожил
шеф.— А я в отпуск поеду, пожалуй.

— Куда, если не секрет? На Канары или в Париж?

— Поеду на рыбалку,— сказал шеф.— Заграница нам теперь не поможет.

— Не замечал за вами рыболовецких пристрастий,— ответил я.

— А я еду в такое место, где стоит только появиться с удочкой
на берегу, как рыба, говорят, сама на тебя из речки прыгает.

— Ага,— говорю,— я знаю, где это. Когда придете на берег, шеф,
одной рукой сразу же причинное место прикройте, чтобы рыбы не
откусили, а другой хватайте их на лету — и в котел.

— Ох, договоришься ты у меня,— вздохнул шеф,— Ладно, иди, отдыхай.