Онтологические прогулки

Книги Георгия Медведева о Чернобыле, особенно его документальную
Чернобыльскую тетрадь, я перечитываю регулярно. Притом, что автор
абсолютно не претендует на художественность, книги эти волнуют
меня, действительно, посильнее Гете или Шекспира, и не только
потому, что «материал» воистину исторический, мощный сам
по себе. Есть своеобразная поэзия и поэтика во всех этих
научно-технических описаниях (пусть и популярных) физических и
технологических процессов, ведущих к катастрофе. И есть своя философия
просто в повторяющихся снова и снова на протяжении всей книги
(Чернобыльская тетрадь) специфических чернобыльских словах. Запас
реактивности, нейтронные эффективные сечения, бета — распад, отравление
реактора, мгновенные нейтроны, запаздывающие нейтроны, распечатки
Скалы (ЭВМ), технологические каналы, байпасная очистка, стержни
ЛАЗ и ЛАР, предельная расчетная авария, красная кнопка АЗ (аварийная
защита), кавитация, йодная яма, кризис теплоотдачи, положительный
останов. Это просто какие-то очень отстраненные, философские стихи,
потому что это все о смерти, собственно. Положительный останов,
то есть взрыв реактора, это и есть смерть.

И не просто смерть, а смерть из сказки как будто, неожиданно и
невероятно ставшей былью. Поэтому и не верят до конца, до абсурда
и невменяемости не верят инженеры, взорвавшие реактор, в случившееся.
Ведь им всем в детстве еще раннем почти вот так примерно и рассказывали
про тайну гипотетической погибели Кощея Бессмертного. Ну, да!
Стоит, значит, в чистом поле огромная Белая Башня, в башне той
конус, в конусе куб, в кубе цилиндр, в цилиндре шар, а в шаре
том Смерть. Кощея, не Кощея, а Смерть. И вот они выросли и стали
работать специалистами по обслуживанию этой самой Белой Башни,
то есть на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС. А ничего страшного
и нет, работа как работа, только начальство, как всегда, достает
разной туфтой и капризами. Или, наоборот, подчиненные строят из
себя гениев, ломаются и капризничают, в общем, как выражается
один из роковых начальников в книге, караси они японские.

Поэзия большого Абсурда, выраженная в физических и технологических
терминах, звучит в книге предельно абстрактно, отвлеченно, это
авангард, и особенно понимаешь тут, что смерть-то и вообще авангард,
поскольку рядом, параллельно, предельно традиционно, в рамках
психологического реализма, изображается вся эта пятерка пока еще
живых чернобыльских геростратов: Брюханов (директор станции),
Фомин (главный инженер), Дятлов (зам. Главного), Акимов (начальник
смены) и СИУР (старший инженер управления реактором) Топтунов.
Без всяких претензий, в стиле производственной характеристики,
Медведев пишет этих людей почти гениально, то есть ничего лишнего
(поскольку эти люди важны, существенны, а точнее, реальны только
здесь, в зале управления реактором), кратко, по-толстовски беспощадно
и очень достоверно. Отношения людей строятся строго в рамках квадрата
подчиненный — начальник — подчиненный — Белая Башня. Потому что
каждый начальник одновременно и подчиненный, и каждый подчиненный
— начальник. Тем не менее, именно строгая субординация, иерархическое
взаимоположение этих людей на фоне Башни настолько подчеркивает
какое-то глубинное и, в то же время, если можно так выразиться,
экзальтированное ничтожество чего-то такого, чему в обыденной
жизни люди придают очень большое значение, что это уже попахивает
то ли издевательством над романтизмом, то ли даже над самим Львом
Толстым.

Известный эксперимент на четвертом блоке, как это рисует Медведев,
был настолько идиотским по задумке и исполнению, что в этом идиотизме
уже прорезывается некая великая сверхзадача. Например, задвижки
отключенных трубопроводов аварийного охлаждения реактора заперли
на замки. От самих себя как бы заперли, и в этом чувствуется какая-то
веселая, юродивая дерзость. Я представляю себе основных действующих
лиц этой всемирной комедии наряженными в момент
кульминации в шутовские колпаки. Мало того, и сама Белая Башня
словно наряжена в гигантский шутовской колпак.

Напрашивается мысль. Чернобыль — великое произведение авангардного
искусства! Перфоманс веков!

Мистерия начинается через двадцать секунд после нажатия красной
кнопки АЗ, которую Акимов нажал внешне спонтанно, так как увидел,
что после выхода из йодной ямы не сработала система ЛАР (локальное
автоматическое регулирование), случился кризис теплоотдачи, а
реактор начал, медленно пока еще, неуправляемо разгоняться.

До того немыслимого момента, когда раздались первые глухие удары
из таинственной глубины Белой Башни, все шло, как обычно, в рамках
законов опасных для жизни производств, да и вообще, в рамках общечеловеческих
как бы законов самосохранения — самоуничтожения. Законы эти следующие.
Если начальник отдает приказ, выполнение которого может теоретически
повлечь гибель исполнителя и не только, то приказ этот выполняется
почти в ста процентах случаев, поскольку в случае невыполнения
наказание со стороны начальства имеет стопроцентную вероятность.
Вероятность же теоретической гибели все же, обычно, представляется
не настолько существенной, даже если она более пятидесяти процентов.
И вот, эта разница вероятностей оказывается гораздо весомее разности
последствий в случае, если смертельная неприятность все же разразится.
Да-да, господа и дамы, мы на пороге открытия, которое состоит
в том, что даже, казалось бы, уж совсем наше неотъемлемое достояние,
русский «Авось», давно уже не совсем только наше достояние. Это
универсальная, всемирная штука. Вспомните хотя бы недавнюю гибель
шатлов Челенджер и Колумбия!

Почему такие приказы отдаются, в принципе, это очень хорошо Медведев
показывает, и, мне кажется, легко, по прочтении его книги обнаружить
философскую суть системы в отдаче «безумных» распоряжений. Такие
приказы отдаются почти по тем же причинам, по которым они и выполняются,
только понять это не так просто. Главное здесь, кроме всего прочего,
это отсутствие прецедентов, потому что онтологическое административное
как бы безумие в рискованных делах абсолютно латентно вплоть до
момента очередного положительного останова, и
то, чего, якобы, никогда еще не случалось, трудно принимать в
расчет. Для НАСА между гибелью Челенджера и гибелью Колумбии нет,
я думаю, ничего общего. Ведь в первом случае причиной положительного
останова был пороховой ускоритель в сочетании со слишком низкой
температурой воздуха в районе старта (о нежелательности запусков
при низких температурах все знали), во втором — отрыв куска термоизоляции,
который наблюдал при начале полета весь коллектив американского
ЦУПа. Суть не в технических обстоятельствах, и даже не в компетентности
ответственных товарищей, и не в их человеческих качествах, а в
том, что вероятность окончательной катастрофы в сознании людей
всегда заведомо меньше вероятности наступления других неприятностей,
или недополучения выгод в случае отказа от эксперимента, каковым,
в конце концов, является любое рискованное предприятие в жизни
людей, будь то даже поездка на рейсовом автобусе или просто прогулка
по городу! Ведь может и кирпич на голову упасть, не так ли?! При
этом разницу между последствиями отказа от прогулки за сигаретами
(кирпич не упал!), и собственно попадания кирпича в темя, невозможно
учитывать бесконечно долго.

Не потому ли и принял кто-то когда-то решение оснастить подводные
лодки типа Курск торпедами, работающими на перекиси водорода.
И отдал соответствующий приказ. Приказ, как мы знаем, был выполнен.

Такова логика административно-технологического сумасшествия (которая
с другой точки зрения оказывается единственно возможной логикой
адекватного человеческого поведения), и Чернобыль довел эту логику
до трагически фарсовой степени, то есть попросту обнажил. Антипафос
книги Медведева ни с чем не сравним, но он относится, скорее,
к бытию вообще, чем к ужасно-конкретному, чернобыльскому проявлению
некомпетентности, протекционизма, самоуверенности, чванства, карьеризма,
кумовства, безответственности (по Медведеву), то есть, попросту
говоря, самозванства.

Итак, Акимов, не сумевший в силу вышеописанных причин оказать
сопротивление зам. Главного инженера Дятлову и отказаться от вывода
реактора (а отказаться, заглушить реакцию, как сам Акимов лично
считал, было необходимо) из йодной ямы, начинает «поднимать» этот
реактор на проектную мощность, а внутренне ждет только одного.
Он ждет, когда показания приборов и ЭВМ докажут его, Акимова,
несомненную правоту, чтобы уже не считаясь ни с какими профанами,
и демонстрируя им их ничтожность, нажать, наконец, эту красную
кнопку АЗ. Акимов уже заранее готов к этому моменту торжества.
Возможно, это было и не так, психологически, но слишком уж он
торопится нажать. И нажимает, хотя время, как
показывала Скала, еще было, и можно было попытаться найти другое
решение, не такое мужское, крутое, решительное и простое. И тогда,
или Дятлов оказался бы прав, и Фомин, а ведь они даже не физики.
Или надо бы было кричать, драться лезть просто, требовать отпереть,
скажем, замки, и открыть задвижки аварийного охлаждения, и так
далее. А так, нажал кнопку, и — «мы все делали правильно», до
самого конца уже никто не разубедит.

И вот останавливающие реакцию стержни начинают падать вниз, в
реактор, в сердце Белой Башни. Стержни эти, однако, имеют один
маленький конструктивный недостаток. В первый момент вместо отрицательной,
они дают положительную реактивность. Это все теперь знают, как
и то, что 26 апреля этого всплеска реактивности оказалось вполне
достаточно.

Итак, фокус удался, Белая Башня раскололась, и вызываемый Дух,
вездесущий, и невидимый, и ощутимый, предстал перед японскими
карасями во всей своей первоначальной ярости. И тут началось самое
невероятное. Именно те, кто вызвал его, эта пятерка двоечников,
расколовших Башню, признавать его и не желали. «Реактор цел! —
говорили они всем, и в Москве, и в Киеве, а, главное, друг другу,
самим себе — Реактор цел! Это водород взорвался». И посылали на
смерть все новых и новых людей, сходить и проверить, вернее, убедиться,
что реактор цел! Люди уходили, хватали смертельные дозы, возвращались
и говорили, что реактор разрушен. Но в ответ им почти смеялись
и хлопали друг друга по плечу, да впору было и обняться! Реактор-то
цел! Реактор цел, ха-ха-ха! Слава Богу, главное, реактор цел!

В прочем, в книге Медведева никто Богу не молится. Даже идущие
на верную смерть. Это бросается в глаза.

Только это «реактор цел!» чем-то похоже на молитву.

Господь всемогущ!

Реактор цел!