Проза

• Начало.

Мы поняли, что застряли долго. Нашли себе на первом этаже подходящую
комнату с телевизором. Позвали Жмыхова и отправили его за
съестным и выпивкой. Объяснив предварительно, что нам
запрещено покидать помещение. Жмыхов отсутствовал недолго. Он
оказался хорошим снабженцем. На низком столике с инкрустацией
(все-таки любили «блатняки» комфорт!) оказались колбаса,
помидоры, огурцы, хлеб, разные рыбные консервы и несколько
пузыриков водки. И все это! — на троих. Жизнь обещала стать
прекрасной. Как говорил мой учитель по оперативному искусству,
вечно странствующие сыщики уголовного розыска первыми открыли
закон телепортации в пространстве: открыл бутылку водки — и ты
уже дома.

Поначалу, правда, шеф засомневался: стоит ли пить, когда в
подземелье, под нами, идет секретная операция, а за стенкой снуют
агенты ФСБ. Но мы убедили его, что наша миссия уже закончена. И
сидим мы здесь исключительно по просьбе высокого
руководства. А на счет выпивки оно ни одного запретительного слова не
сказало.

После третьей бутылки водки шеф расслабился, почувствовал себя уютно
и стал рассказывать байки своей юности:

— Однажды, во времена еще крепко застойного СССР, когда я был совсем
маленьким оперативником,— говорил он, попыхивая сигаретой
«Лаки Страйк»,— мы расследовали аналогичное дело. В одну
банду тоже внедрили много агентов из разных ведомств. Они
ковырялись там очень долго. Много лет кряду. Каждый раз арест
банды откладывался, потому что ниточки вели наверх, вскрывались
все новые и новые связи этой банды, все новые чудовищные
преступления. Ее деятельность затрагивала многие сферы жизни.
От свиноводства и легкой промышленности до нефти и урановых
рудников. И вот настало время громкого разоблачения. Пришли
мы кое-кого арестовывать, да не тут-то было. Пока эти агенты
вели расследование, они сделали неплохую карьеру: одни из
них стали членами ЦК КПСС, другие членами Политбюро, кто-то
даже занял руководящий пост в КГБ и в МВД. И, понятно, им так
понравилось работать под этим прикрытием, что возвращаться
на Петровку они уже не хотели. Вот с тех пор КГБ и берет под
свой контроль сложные, запутанные дела.

— А я читал книгу, в которой доказывалось, что сам Сталин был
агентом царской охранки! — заметил Жмыхов.

— Ну, а я про что говорю? — откликнулся шеф,— мало ли таких агентов
обнаружится еще, когда вскроют архивы Лубянки? Поэтому я
всегда скептически отношусь к делам типа оборотней. Завтра,
глядишь, он не оборотнем окажется, а секретным агентом, а его
следователь — врагом народа.

Это была шпилька в сторону инквизитора Жмыхова. Но он никак не отреагировал.

— Иные сами себе карьеру портят,— сорвался шеф,— Лахман, вот зачем
ты пару дней назад сказал нашему министру, что пришел в
милицию, чтобы людей грабить и бизнесменов крышевать?

— Хотел сделать ему приятное,— сказал я понуро.— Ответить в струе,
так сказать, текущих событий.

— А он, между прочим, жутко расстроился.

В комнату заглянул знакомый нам чин ФСБ:

— Прохлаждаетесь?

— Просим к столу! — шеф подобрел от водки и стал щедрым.

Контрразведчик хоть и не пил до этого, стал теперь намного
дружелюбнее. Это не предвещало ничего хорошего. Когда ФСБэшник
приходит к вам в хорошем расположении духа — готовьтесь к
очередной подлянке.

Он сел за столик. Выпил предложенную рюмку, закусил. Все молча
смотрели на него, ожидая, пока он прожует и что-нибудь скажет.

— Друзья! — тихо, но торжественно произнес ФСБэшник.

Надо же! — подумал я. Какая сентиментальность! Точно стряслось
что-то непоправимое.

— Группа «Альфа» пропала! — сказал еще тише контрразведчик.

Шеф налил ему еще водки. Контрразведчик опрокинул стакан и продолжил шепотом:

— Ей было поручено зайти в квадрат, провести легкую разведку и через
десять минут вернуться. Когда прошло положенное время, за
ними вышла вторая группа. Но и она пропала. Мы не хотим
думать, что они погибли. Возможно, их взяли в плен. Как бы там ни
было, мы оказались в трудной ситуации.

— Мы? — переспросил я.— Это, извиняюсь, вы оказались в ситуации. А
мы, когда допьем, поедем домой. Я, например, с удовольствием
пропаду без вести в горячей ванне.

— Помолчи,— сказал шеф и насупился: — Что вы от нас хотите?

— Вот это разговор! — одобрительно заметил ФСБэшник.— Вот это я
понимаю, настоящее взаимодействие между родственными
структурами. Он плеснул себе водки до краев и поднял стакан:

— За содружество родов войск!

Мы нехотя присоединились.

Я уже догадывался, что чиновник от контрразведки неспроста стал
таким добрым и душевным парнем. Словно это не он два часа назад
держал себя с нами высокомерно, словно муха на потолке. Как
говаривал мой шеф по оперативному искусству: если КГБшник
добр с тобой, значит только твоим расстрелом дело не
ограничится. Придется еще помучаться.

— Так вот, мы предлагаем объединить наши усилия и послать в дыру
кого-нибудь из ваших.

И он ткнул в меня пальцем.

Я удивленно оглядел своих собутыльников: — Позвольте, «кого-нибудь
из наших» — это меня что ли?

Все дружно кивнули.

— Понимаете, Константин Самуилович,— заговорил мой шеф официальным
тоном,— я не могу идти с вами, поскольку нужен здесь для
организации совместных усилий и взаимодействия с ФСБ. Жмыхов —
вообще непричастен к нашему расследованию. Он, так сказать,
надзирающий орган. Остается только ваша кандидатура.

Я вздохнул: — Может, мне прямо здесь написать заявление об увольнении?

— Ты не об увольнении своем должен сейчас думать, а о возможном
аресте,— неожиданно встрял Жмыхов. Его лицо прямо-таки лучилось
от садистского самодовольства.

— Это еще почему?! — вспылил я.

Жмыхов театрально поднялся, отставил ножку, вытащил из внутреннего
кармана бумажку, прочел там что-то и заявил официальным
тоном:

— Лахман Константин Самуилович, вы присутствовали на встрече
министра с личным составом Петровки?

Я кивнул. Эта встреча прошла аккурат после арестов сотрудников
уголовного розыска. Этой встречей министр хотел подчеркнуть, что
недобросовестные сотрудники — это нонсенс, а в целом служба
тащится и тянется хорошо.

— Поясни тогда, зачем ты сказал министру, что пришел в милицию,
чтобы людей грабить и бизнесменов крышевать?

— Я уже объяснял, что хотел сделать ему приятное.

— Министр оценил ваш юмор,— хихикнул Жмыхов.— В этой официальной
бумаге сказано,— он помотал в воздухе листком,— что в случае
нового нарушения дисциплины отправить вас с повышением,
старшим участковым по Чукотскому федеральному округу. Там сейчас
бродит просто дикое количество северных оленей. И все — без
регистрации. А как говорит наш министр: демократическая
Россия — не проходной двор, чтобы шляться туда-сюда без прописки
и регистрации. Каждая единица нашего свободного и
демократического общества должна быть учтена и записана в милицейский
каталог. Вот вы этим там и займетесь.

Я посмотрел на шефа. Его челюсть безвольно висела на груди.
Представитель ФСБ принял вид каменной девушки с веслом и ни на что,
казалось, не реагировал.

Меня аж передернуло от злости: — Вот значит как?! Оленей регистрировать?!

Но тут вмешался оттаявший чин ФСБ:

— Константин Самуилович, знаете, почему вас не арестовали подобно
вашим товарищам?

— Потом что на меня ничего нет,— буркнул я.

— А знаете, почему на вас ничего нет? Потому что ваша фамилия, на
букву «Л», стояла в конце списка. Пока мы до вас дошли, думать
уже было лень. Но мы это дело можем запросто исправить.
Наши следователи под рукой,— он указал в сторону двери.— Одно
слово, и каменные коридоры подземелья покажутся вам бальным
залом по сравнению с камерой в Лефортово.

— Костя, не бузи,— перешел на дружеский тон мой шеф,— вернешься,
клянусь, я дам тебе два дня, нет, ТРИ! дня отгула, и представлю
к награждению почетной грамотой. Хочешь, я сам
сфотографирую тебя на фоне знамени Петровки? Вот твоим родителям и
детишкам будет радость!

— На фоне знамени — это в гробу, что ли? — заметил я.

— Ладно, хватит пререкаться,— чин ФСБ поднялся из-за столика.—
Пошли, мы тебя экипируем, а заодно представим твоей новой
напарнице.

При этих словах я нахмурился. Не хватало мне еще баб за собой
таскать. Самому бы выжить.

В зале, где пылал камин, в глубине широкого кресла, сидело
очаровательное создание в черном военном комбинезоне. Множество
накладных кармашков оттопыривалось от военных припасов. В ногах
стоял небольшой автомат с глушителем. Я, честно сказать,
залюбовался этой картинкой. Мне всегда нравились своей тупостью
военные плакаты. Какая-нибудь голая куртизанка на фоне
танка, в шлемофоне. Эта картинка походила на один из них.
Отблески пламени на оружии, ладно подогнанная форма. Ниспадающие
каскадом светлые волосы.

— Куда вы смотрите,— послышался недовольный девичий голосок.

— Вот и я думаю — куда? Смотреть-то ровным счетом не на что,— начал
я наше знакомство.

Девушка вспыхнула и поджала губки.

— Когда вы появились,— продолжил я,— то все вокруг озарилось
светом,— голос мой был шепотом теплого прибоя.— Глядя на вас, я
подумал, что это вы владеете РАО «ЕЭС» вместо Чубайса.

— А что же сейчас? — спросили девушка и чин ФСБ в один голос.

— Только что я видел по телевизору Чубайса и понял, что ошибался.

— Хамло,— сказала она и отвернулась.

Чин ФСБ решил пресечь назревающую ссору. Он встал рядом с креслом и
представил барышню:

— Лера Шахова. Наш сотрудник. А это Лахман Константин Самуилович.

Когда он произносил мое имя, я слегка поклонился в разные стороны.

— Ты не в театре,— буркнул мне в спину шеф.

Но я сделал вид, что не услышал.

Очевидно, чин ФСБ уже рассказал обо мне Шаховой. По крайне мере,
никаких вопросов о моем боевом прошлом или об оперативной
работе она не задавала.

ФСБэшник начал говорить о том, что специально скомпоновал нашу
группу. Поскольку силовая составляющая операции, по-видимому,
провалилась, он посылает теперь интеллектуальную составляющую,
то есть нас двоих. Кому, мол, нужна сила без мозгов? А там,
судя по всему, требуется проявить смекалку, изворотливость,
гибкость ума, умение перевоплощаться.

— Не могу понять,— оборвал я чиновника.— Вы о чем говорите? Шахова
должна выйти за кого-то замуж?

— С чего вы взяли? — удивился ФСБэшник.

— Ну, умение перевоплощаться и все-такое….

— Нет, я его все-таки пристрелю,— сказала Лера, хватаясь за автомат.

— Ну-ну-ну,— остановил ее рукой чиновник,— вам еще представится
возможность. Пойдемте-ка лучше экипироваться.

Во дворе дома стоял желтый фургон. Все, что осталось от альфовцев.
Когда открыли его задние дверцы, у меня глаза разбежались.
Здесь были гранатометы, автоматы всех мастей, пистолеты,
гранаты, бронежилеты. Настоящий оружейный магазин на колесах.
Лера стояла рядом и, как мне показалось, с интересом наблюдала,
какое оружие мне приглянется. Судя по ее глумливому лицу,
она уже готова была сделать пару едких замечаний.

Я окинул взглядом арсенал, и прибежала ко мне мыслишка: если
«Альфа», загруженная под завязку таким оружием, не смогла
вернуться, то мне этот оружейный магазин не поможет и подавно. Из
автомата я стрелял в девятом классе средней школы на уроке
Начальной военной подготовки. Про гранаты и прочее хозяйство
вообще лучше не заикаться. Бронежилет? Но «Альфа» тоже была в
бронежилетах. И чего? Где она теперь? И кто сейчас носит их
бронежилеты? От этих нерадостных мыслей я даже плечами
передернул. В дальнем углу фургона я заметил робота-сапера.

— О! Может его послать? — спросил я с надеждой.

— Ты соображаешь, сколько он стоит? — воскликнул негодующе
ФСБэшник.— Давай, выбирай поскорее оружие. Время не ждет.

Я повернулся к шефу, достал из кобуры свой пистолет и протянул ему:
— Возьмите, если я не вернусь, у вас будет что положить в
музей на Петровке. Если спецназу не помогли их
автоматы-гранаты, то я думаю, что и мой пистолет мне не поможет.

— Ты спятил? — удивился шеф.

— Наоборот, я предельно собран. Пистолет я отдаю только для того,
чтобы у меня не было искушения и возможности застрелиться.

Лера Шахова презрительно фыркнула и отвернулась.

Никто больше не проронил ни слова. Наша процессия двинулась в
казематы. Путь к серебристому квадрату был хорошо освещен.
ФСБэшники расставили по коридору множество небольших прожекторов.
Все они светили в сторону «квадрата». Если бы пришельцы
попытались выйти из неизвестной зоны, они никогда бы не заметили
расставленных за прожекторами часовых.

Мы молча подошли к пункту моего убытия. В небольшой пещерке также
ярко светили в «квадрат» мощные прожектора. За ними скрывалось
пулеметное гнездо, обложенное мешками с песком. Возле
самого «квадрата» какие-то люди возились с бронированным листом.
Очевидно, они собирались заварить этот проход.

— Не бойтесь, Константин Самуилович,— чин из ФСБ похлопал меня по
плечу,— Вам надо всего лишь выйти на другой стороне,
оглядеться, насколько это возможно, и сразу бегите сюда. Потом мы
закроем квадрат, а вы расскажете нам, что видели. Ведь это так
просто, не правда ли?

Я хотел заметить: а не попробовать ли ему самому выполнить такую
нехитрую задачу, но промолчал.

— Ну что же! — сказал мой шеф.— Ни пуха тебе, Костя, ни хера!

— Ни пера! — тихо поправил его Жмыхов.

— Он что, индеец? — спросил его сурово босс.

— Нет.

— Тогда причем здесь перья?

Затягивать прощание было бессмысленно. Я молча всем кивнул и шагнул
в серебристый квадрат. Лера шла за мной.

В этом желе я успел сделать всего пару шагов и вывалился наружу.
Точнее, сорвался вниз. Серебристый квадрат оказался висящим над
пропастью. Летел я недолго, но за это время успел
представить, с каким железным грохотом шмякнулись спецназовцы. Почти
у самой земли меня поймала мягкая паутина. Я перевернулся на
спину и увидел, как, нелепо загребая руками и ногами, в
меня летит Лера. С большим трудом, проваливаясь в мягких нитях,
мне удалось увернуться от столкновения. Лера упала и
беспокойно задергалась, не переставая кричать. Пока я пытался
подняться или хотя бы перевернуться на живот, чтобы посмотреть
вниз, запутался в паутине окончательно. Мы с Лерой
превратились в один большой кокон. Паутина стала медленно опускаться.
Не хватало еще встретить паука, подумал я. Хотя ребята из
«Альфы» должны были его прикончить. Или взорвать на худой
конец. Ведь русские никогда не сдаются.

Как только паутина коснулась земли, к нам бросились вооруженные
люди. Десятки рук освобождали нас от паутины, а заодно
обыскивали, выворачивая наши карманы.

Стряхнув с лица остатки мелких нитей, я огляделся. Вокруг стояли
обычные люди в одежде старомодного покроя. Словно они до сих
пор отоваривались в магазинах советской легкой промышленности.
В руках незнакомцы держали автоматы ППШ. У старшего по
званию я заметил пистолет ТТ. Он с интересом разглядывал
спецавтомат Леры. Мелькнула догадка, что это могут быть черные
археологи либо любители старины. От этой мысли на душе заметно
полегчало.

Леру поставили рядом со мной. Она со страхом оглядывалась по
сторонам. Очевидно, не до конца веря в то, что при ее
спецподготовке наша операция провалилась, даже не начавшись.

— Вы археологи? — спросил я человека с ТТ.

— Мы Государственная полиция надзора,— ответил он.— А вы кто такие?

— Я сыщик уголовного розыска, вот мое удостоверение,— я пошарил по
карманам, но документа не нашел. Один из автоматчиков передал
старшему мою ксиву. Он внимательно ее рассмотрел и заметил:
— Хорошая подделка.

Я удивился: — Как это?! Я официальный работник МУРа, можете проверить.

— Люди, которых мы арестовали до тебя, тоже показывали всякие ксивы.
Божились, что работают на какое-то там государство.

Полицейские засмеялись.

— А она кто и что здесь делает? — человек с ТТ кивнул в сторону Леры.

— Она просто не замужем,— сказал я.

Человек с ТТ улыбнулся: — Это многое объясняет,— и закинул автомат
Шаховой себе за спину.

— Если бы не эта ситуация, я бы вас прибила,— зашипела на меня Лера.

Я пожал плечами. Человек с ТТ засмеялся.— Теперь я вижу, что, по
крайней мере, насчет ее семейного положения вы не соврали.

— Мы прибыли сюда, чтобы арестовать наших людей, которые незаконно к
вам проникли,— сказал я.— Сюда даже спецназ присылали,
чтобы их взять.

Все расхохотались пуще прежнего. Но смех был какой-то недобрый.

— Хватит заливать,— сказал старший.— Ваша спецкоманда устроила здесь
бойню. Кто-нибудь еще появится из квадрата?

Я не знал, как лучше ответить. С одной стороны, нужно было сказать,
что нас обязательно будут искать. Чтобы они не думали, будто
могут расстрелять меня и Леру без всяких последствий. С
другой — я никак не мог понять, куда подевался наш спецназ?
Поэтому ответил вопросом на вопрос:

— А где наш спецназ, который мы посылали несколько часов назад?

— Он убит,— спокойно ответил старший.— После появления и расстрела
вашей группы мы попросту взорвали пещеру. Теперь любой, кто
попытается проникнуть сюда — сразу же попадет в наши сети.

Я был подавлен.

— Почему ты без оружия? — спросил в свою очередь старший.

— Я же сказал, что пришел не воевать, а арестовать преступников.
Лера Шахова должна была мне помочь в случае вооруженного
сопротивления.

— Ладно, разберемся,— ответил старший. И обратился к одному из
солдат,— Подай мне «коченелку».

Вскоре я узнал, что скрывается за этим словом. Старший ткнул в меня
какой-то палкой, похожей на зонтик в чехле. Мое тело вмиг
окоченело. Словно его заморозили. То же самое проделали и с
Шаховой. Я хотел запротестовать, но не смог и рта раскрыть,
словно забыл, как произносятся звуки. Сознание, между тем,
оставалось ясным. Нам вкололи в шею из маленьких медицинских
тюбиков какой-то препарат. Но его действия я не почувствовал.

Двое солдат подхватили нас под руки и потащили в машину. Автомобиль
напоминал чем-то милицейский УАЗик. Только выглядел намного
старше. Солдаты согнули мне колени, усадили в собачник,
прислонили ко мне Шахову, захлопнули дверь и заспорили: кому
вставлять какую-то карточку в прорезь. Подошел тот, что с
пистолетом, и вставил свою карту в щель рядом с моей дверью. Спор
мгновенно прекратился. Машина тронулась.

Через несколько километров мы въехали в город. Это было очень
опрятное и добротное поселение. Гладкий асфальт на улицах.
Подстриженные деревья вдоль тротуаров. Хорошие кирпичные дома. На
каждом балконе висели лотки с цветами. Отчего городок был
отчаянно хорош и уютен. Судя по всему, машина свернула на
центральный проспект. Улица значительно расширилась. То, что я
здесь увидел, потрясло меня не меньше, чем развязка дела «о
розах», когда один сумасшедший питал розовые кусты
человеческими трупами. Но это, пожалуй, выглядело почище «роз». По
тротуару маршировали бесконечной колонной овощи. Они были в свою
натуральную величину. Но у них росли маленькие ножки.
Чеканным шагом, картошка, морковка, лук, помидоры, огурцы и бог
знает, что еще, маршировали походной колонной вдоль улицы и
по чьей-то неслышной команде часть из них сворачивала и
уходила вглубь дворов. Этот процесс шел безостановочно. Прохожие,
одетые по моде советского кино, не обращали на это чудо
никого внимания.

Машина остановилась возле приземистого серого здания с облупленным
фасадом. В нем я сразу же признал милицейский околоток. Те же
солдаты вытащили нас, перешагнули через поток овощей и
занесли в клетку возле стола дежурного офицера. Пока нас несли,
я заметил на фасаде дома золотую табличку с надписью
«Государственный полицейский надзор». Сокращенно «ГОПН».

Солдаты достали «коченелку», в тело ударил заряд, и я смог
потихоньку пошевелиться. Они заперли клетку и сказали, чтобы мы
походили немного, чтобы поскорее разогнать действие заморозки.
Кое-как я встал и, держась слабыми руками за прутья решетки,
начал обход обезьянника. (Именно так в наших отделениях
милиции называют клетку для временно задержанных). Лера, не
обращая ни на что внимания, лежала на скамейке. Дежурный офицер
даже не посмотрел на нас. Я пробовал заговорить с ним.
Надеясь побольше разузнать о том месте, куда мы попали. Но офицер
словно не слышал моих вопросов.

Минут десять я ходил по клетке и когда более-менее оклемался,
пошарил по карманам. Наши пленители оставили мне сигареты и
зажигалку. Видимо, не посчитали эти предметы опасными. С особой
благодарностью я отметил этот момент, и все больше склонялся к
тому, что здешнее общество гуманнее нашего. Московская
милиция отобрала бы все. Кроме того, нас не били при задержании.
Носили можно сказать на руках. Оставили сигареты. Я с
блаженством закурил.

Почуяв запах дыма, дежурный офицер впервые посмотрел на меня и изрек
что-то о вреде курения перед обедом. В отместку я решил,
так же как и он, не обращать на него внимания, и выпустил в
его сторону большой клуб дыма. Упавшая от волнения сигарета
чуть не прожгла мне штаны. В дежурку зашел на задних копытах
баран. Он прошел в комнату дежурного, залез в какой-то ящик
наподобие микроволновой печи, только значительно больше, и
закрыл за собой дверцу. Через стекло я увидел, как передним
копытом он ловко перерезал себе глотку. Кровь тугим фонтаном
брызнула на стекло. Большая микроволновка заурчала. Баранья
туша пропала в клубах пара.

Произошедшее ничуть не удивило офицера. Он только посмотрел на
печку, нажал пару кнопок, очевидно, переключил режим готовки, и
снова углубился в служебную писанину. Я понял, что в этом
городе генная инженерия достигла небывалых размахов. Ученые
вывели баранов, у которых вместо одного переднего копытца
вырастало нечто наподобие острого клинка. Когда приходил срок,
баран сам приходил к покупателю, залезал в специальную духовку
и перерезал себе горло. Словом, максимум удобств и никаких
хлопот.

Очевидно, овощи-фрукты, которые я видел, также сами спрыгивали с
деревьев или с грядок и по сигналу с фермы бежали строго
рассчитанным весом к своим покупателям. Вот зачем они сворачивали
во дворы. Они шли в квартиры. Чудеса и удобство поджидали
людей повсюду.

Коммунизм! — мелькнуло у меня в голове. Я потряс Леру за плечо.

— Ты видела? Видела?

— По-моему, мы с вами на ты не переходили,— сказала она с лавки
страдальческим голосом и отвернулась к стене.

В дежурку забежали два помидора и два огурца с луковицей. Они
взобрались по ножке стола. Отыскали специально приготовленную для
них глубокую тарелку, забрались туда и к моему удивлению
распались дольками, словно невидимый нож обработал их в доли
секунды. Салат оставалось только перемешать. Что офицер и
сделал. Видимо, в этом городе было не принято ходить в столовые.
Еда приходила сама.

Когда баран хорошенько прожарился, офицер отрезал большой кусок,
положил его в тарелку, ссыпал туда салат и протянул мне через
специальное отверстие в решетке. Столовые приборы арестантам
не полагались. Поэтому пришлось есть руками. Лера от своей
порции отказалась.

К концу обеда заглянул знакомый командир с ТТ на поясе. Он зашел в
обезьянник и достал из кармана небольшую коробочку, в которых
обычно лежат драгоценности.

— Меня зовут Никита,— представился он,— сейчас мы поедем в суд.
Поскольку у нас только судья может выписать санкцию на арест.

Я отложил тарелку: — А за что мы арестованы?

— За незаконное проникновение.

— Каратели,— сказал я.

Вместо ответа Никита открыл коробочку. Там сидели две золотые осы. Я
чуть не подпрыгнул. Точно такое же насекомое я видел у
Зайцмана в антикварной лавке.

— Что это? — спросил я.

— Ваша охрана,— ответил Никита.— Вы же не думаете, что мы будем
вечно за вами ходить?

Я ничего не понял из объяснения.

— Не двигайся, замри,— сказал Никита и направил на меня коробочку.
Глаза насекомых неожиданно засветились красным. Их крылья
завибрировали. Никита отошел чуть подальше и снова замер.
Словно давал осам возможность разглядеть меня получше. В
сущности, так оно и было. Осы неожиданно взлетели и стали кружить у
меня над головой. Никита достал вторую коробочку и то же
самое проделал с Шаховой. Лера опасливо озиралась на кружащих
ос, но молчала.

Я тоже заметил, что стал как-то неестественно пригибаться. Не люблю
насекомых. Особенно кусачих. Никита улыбнулся:

— Не бойтесь, они просто будут за вами присматривать.

— Как это? — буркнул я.

— Очень просто. Пока ты считаешься арестантом, осы будут постоянно
следовать за тобой. Попытаешься их убить — будешь наказан. Да
и они себя обычно в обиду не дают. Очень хитрые твари.
Лучшее, что ты можешь сделать, это просто не обращать на них
внимания. Впрочем, скоро ты сам все поймешь.

— А если я убегу?

— Из тебя такой поток вопросов, как на экскурсии в музее, честное слово.

— Ну, а все же? — настаивал я.

— Не настырничай, «коченелку» помнишь? Их укус производит точно такой же эффект.

Никита повел нас на улицу. Поток марширующих овощей иссяк. Видимо,
обеденное время уже кончилось. Прохожие останавливались и, не
скрывая любопытства, разглядывали меня и Леру. Никите это
не понравилось, и он торопливо усадил нас в машину.

Здешние жители наверняка знают друг друга в лицо. Любой чужак на
улице сразу же бросается в глаза. На то, чтобы удрать и
затеряться в толпе, можно было не рассчитывать.

Суд находился через пять кварталов от полицейского околотка. Перед
зданием выстроилась очередь. Как я понял, здешние судьи
скопом рассматривали и мирские, и уголовные дела, и как у нас, их
вечно на всех не хватало. Мы прошли без очереди. Но
пришлось немного подождать, пока назначенный нам судья закончит
разбирательство с одним из горожан. Вопреки нашим судебным
обычаям, мы сразу вошли в зал, уселись на зрительские места.
Втайне я надеялся, что именно суд разберется в обстоятельствах
нашего дела, и уже сегодня я вернусь домой. Но то, что я
услышал, не оставляло нам с Лерой никакой надежды.

Слушалось дело какого-то гражданина, который подал милостыню.
Точнее, поделился картофелиной с бродягой.

— Необходимо уяснить, что подсудимый нанес своим подаянием тяжелое
интеллектуальное и моральное увечье несчастному бродяге! —
выспренно излагал прокурор.

— Как это? — не согласился горожанин.— Он умирал с голоду, в
чрезвычайных обстоятельствах, по-моему, дозволено делиться
продуктами.

— Дозволено! — передразнил прокурор.— Бродяга не зарегистрировался в
центре миграции. Он уклонялся от переписи. Фактически вы
помогали ему нарушать закон! Вы его сообщник! Вы ввергли в
пучину безнравственности его душу, позволяя ему лениться и
дальше. Вот в чем я уверен. И надеюсь, к такому же выводу придет
суд.

Прокурор даже взмок от собственной гневной речи. Он промакнул
платком вспотевшую лысину и сел на место.

— Сколько продуктов вы ему дали? — обратился судья к горожанину.

— Картофелину.

— Вы видели, как он ее съел?

— Честно говоря, нет.

— А если он пошел и пропил ваши продукты? Или поделился с другими
бродягами? Это уже тянет на групповуху.

— Помилуйте, одну картофелину и есть-то нечего. Не то, что с кем-то
делиться! Она ж маленькая была,— оправдывался подсудимый.

— Так я вам докладываю! — заговорил с нажимом судья.— Он пошел и
пропил вашу картофелину. Потом от подстрекательства алкоголя
впал в пьяное буйство. Оскорбил патруль, разбил витрину,
наблевал в телефонной будке. За последовательность событий не
ручаюсь, но их достоверность зафиксирована в протоколе.— Судья
потряс бумагой перед залом.

— Не понимаю, я-то тут при чем? — попытался оправдаться горожанин.

— Он не понимает! — судья аж подпрыгнул на стуле от
раздражительности,— Ваш так называемый добрый поступок, сопряжен с особым
цинизмом и опасностью для общества. До 20 лет заключения,—
судья поднял раскрытый уголовный кодекс так, чтобы его было
видно горожанину.— Теперь понимаете?

Я поперхнулся и подался вперед:

— 20 лет тюряги за милостыню?

— Не тюряги, а урановой каторги,— встрял прокурор и покосился в мою сторону.

Никита дернул меня за рукав, чтобы я помалкивал. Стараясь не думать
о том, какая кара грозить нам с Лерой за нарушение местных
законов, я стал разглядывать помещение и нашел, что оно ничем
не отличается от наших судов. За исключением, пожалуй,
того, что над судьей висел не флаг России, а замысловатый герб
города. Весь в виньетках, с очертаниями высоких строений.
Внизу перекрещивались медицинский шприц и спираль ДНК. По
крайне мере, я видел ее такой в одном научно-популярном журнале.
То ли в «Плейбое», то ли в «Вестнике природной химии».

Все-таки прав был мой учитель по оперативному искусству, когда
говорил мне: «Даже если ты украдешь на Байконуре ракету и улетишь
из этой вселенной к чертовой матери, то запомни, Лахман, в
другой вселенной ты предстанешь точно перед таким же
подозрительным судом. И еще неизвестно, какое наказание тебе
положат. Заорешь как миленький: мол, требую российского
правосудия!». Вспомнив это, мне так стало жалко самого себя. Потом я
подумал, как же плохо должно быть Шаховой. И я решил ободрить
ее:

— Не унывай, Лера, ты не замужем, еще можешь неплохо здесь устроиться.

— Скотина,— просвистела она тихим шепотом.

Ну не умею я утешать женщин!

После препирательств и судебных раздумий, бедняге впаяли несколько
лет принудительных работ на ферме. Подсудимый упал в обморок.
Его вынесли.

Прежде чем слушать мое дело, судья приказал всем не участвующим
покинуть зал. Чтобы никто не мог подслушать, по обе стороны
двери встала охрана.

— Слушается дело Лахмана Константина Самуиловича и его компании,—
торжественно проговорил судья.— Что вы можете показать в свое
оправдание?

Я встал и поклонился в пояс. Судья посмотрел на меня строго: — Не
знаю, как там принято у вас, но судя по вашему глумливому
лицу, вы издеваетесь над правосудием.

— Что вы! что вы! Ваша честь! — запротестовал я.— Даже в мыслях не
имел! Я сам работник правоохранительной системы. Мое действие
проистекает из желания продемонстрировать вам свое
уважение.

— Да знаю я! — махнул рукой судья.— У вас там одни оборотни служат.
Небось, и ты таков. Дача, наверное, карябает вершинами
облака, дорогая машина, а сам на работе, поди, все на мизерную
зарплату жалуешься?

У меня глаза полезли на лоб: откуда он так хорошо осведомлен? О тех
же дачах, машинах и оборотнях? И потом — далась им моя дача
с зарплатой!

Я быстро сообразил, что кто-то из наших наверняка здесь. Может, это
те самые агенты, а может, кто-то из бойцов «Альфы» попал в
плен.

— Ваша честь,— сказал я как можно более елейным голосом.— Я знаю,
откуда проистекает эта ошибка. Рядом с моей дачей построил
себе хоромы один высокий начальник по моему министерству. Так
его сторожевые собаки, когда увидели, где я живу, и сравнили
это со своими собачьими будками, прослезились и носили мне
пожрать из милосердия.

Судья хмыкнул: — Все вы так говорите. Ну да ладно. Приступим к делу.
Что вам нужно в нашем городе?

Я обрисовал положение вещей, из-за которых мы с Лерой оказались в
этом мире. Не забыл, конечно, добавить, что у себя на родине я
стойко боролся с коррупцией. Что моя задача здесь состоит
исключительно в аресте тех подонков, которые пытаются
скрыться от нашего правосудия.

— А она? — прервал меня судья и указал на Шахову.

И тут произошло невообразимое. Лера встала и громко произнесла:

— Я жена Лахмана. Он взял меня с собой для страховки, так сказать.
Боится, что я ему изменять буду, пока он в командировке.

Никита прыснул в кулак. Судья расплылся в улыбке, но тут же нахмурился:

— Это правда? — спросил он меня.

— Ложь первостепенная!

— Значит, правда,— резюмировал судья.— Ваша жена красива, Лахман. Я
сам это вижу. И, на вашем месте, я тоже не оставил бы ее
одну. В данном случае вы правильно поступили.

Мне оставалось только заткнуться. Я посмотрел на Леру. Она
демонстративно отвернулась.

Судья перелистал дело и задумчиво, разговаривая как бы сам с собой, подвел итог:

— Думаю, что вы оба не врете. Но как вы сами понимаете, отпустить я
вас не могу. Ваш город далеко известен своим беспокойным
нравом и смутьянскими наклонностями. Часть ваших граждан уже
попыталась проникнуть сюда. Мы их окоротили. Теперь вот вы.
Если вы вернетесь, по вашему следу придут другие. Отнюдь не
сторонники правосудия. Да и сторонники правосудия у вас ничуть
не лучше. Так что не могу поступить иначе, нежели
определить вас на ферму на неопределенный срок.

— Ваша честь! — воскликнул я.— Вы что-то там о рудниках говорили,
нельзя ли меня туда отправить?

— Подальше от жены? — спросил он со смешком.— Мне знакомо это
чувство. Поэтому вы отправитесь на ферму вместе с ней. Это будет
частью вашего наказания.

Прокурор и Никита захохотали.

Я не знал, насколько сурово наше наказание, а потому пропустил ферму
и начал о наболевшем:

— Ваша честь! Меня ждет дома начальство.

— Здесь вы начинаете завираться, Лахман,— возразил судья.— Вашему
начальству по фиг, где вы. И вообще я устал. Вы поели, а я вот
еще не обедал. Отложим этот разговор.

Судья ушел в совещательную комнату. Никита повел нас к выходу.

Перед отправкой на ферму нас с Лерой разделили. Я попал в местный
изолятор на карантин. Очевидно, здесь готовили осужденных к
пересылке. В камере было немноголюдно. В отличие от московских
изоляторов, я бы сказал, что места всем хватало в избытке.
Мои сокамерники встретили меня радостно.

— Гопники еще одного потустороннего привели! — пронеслось по камере.

Я присел на свободную койку и огляделся. Люди вокруг не производили
впечатления неискоренимых преступников.

— Почему «гопники»? — спросил я.

Камера расхохоталась.

— Он с луны свалился,— сказал заключенный рядом со мной.— Тебя кто
задерживал, паря? Государственный полицейский надзор?

Я кивнул.

— Ну вот, отсюда и ГОПники. Как малый ребенок, честное слово.

Мои сокамерники просто жмурились и хихикали от удовольствия, когда я
рассказывал им о наших преступниках. О том, как с ними
борются. Какие наказания существуют за преступления.

Я тоже немало узнал об этом мире.

Сокамерники рассказали, что в здешнем городе деньги не водятся. У
каждого человека есть что-то вроде идентификационной
пластиковой карточки. Одновременно она же является и кредитной
картой. Люди работают. Взамен продукты приходят к ним домой сами.
Из расчета заработанного. Если человек терял работу, об этом
сразу становилось известно банку. Кредит сначала
ополовинивался. Затем, если в течение месяца страдалец не находил
работы — он пополнял бесчисленные отряды бомжей, которые бродят
вокруг каждой фермы близ города.

Я спросил о недовольных. О революциях. О классовой борьбе, на худой
конец. В ответ сокамерники только смеялись. Оказывается,
раньше, лет семьдесят назад, революционеров было полно. Но их
быстро извели при помощи все той же генетики. Ни одни
террорист или революционер не уходил от возмездия. Согласно местным
легендам, раньше в камерах сидели преступники, которых
приговаривали к трем казням и десяти пожизненным срокам. Я
только смеялся: это все равно, что три дня расстрела. Чушь
какая-то. На меня накинулись:

— Ты хоть знаешь, каково это было терпеть революционерам?!

— Да не может такого быть,— хохотал я.

— Ты откуда приехал, парень? Они могут любого восстановить даже по
волоску, даже по капле крови. Потом тебя выращивают, и как
только ты готов, медленно тебя убивают, со всеми мучительными
прелестями. Затем опять воскрешают и так до положенного
количества раз. Были умельцы, пытались соскочить и взрывали себя
в пыль! Но что такое генная инженерия! Судьи брали кровь
террориста в банке данных. Пробы крови доставляются туда сразу
же после рождения человека. И таким образом мучения все
равно никто не избегал.

— Раньше преступникам все же полегче было,— соглашался я.

Говорят, правители города хотели даже путем генетики искоренить
плохие мысли у своих сограждан. Но для этого человеческую волю
надо было взять под полный контроль. Если это происходило, то
человек либо погибал, либо становился безвольным зомби.
Отчего это происходит — объяснить никто не мог. И ученые
забросили эту затею.

Несмотря на такие жуткие карательные меры, противники правительства
борьбу не прекращали. Ибо всегда найдутся люди, которые
искренне полагают, что уж их-то не поймают никогда.

Генетики из числа террористов-революционеров нашли новые средства
борьбы. Они стали обучать свиней нападать на полицию.
Подрывать себя возле зданий администрации. Но генетики городского
правительства научились по остаткам мозга животных
восстанавливать их зрительные образы и получали фотографии людей,
которые готовили свиней к терактам. Вычислить повстанца по
фотографии было уже делом техники.

Таким образом, революционная борьба заглохла навсегда. Власти
полностью подчинили себе население. Я представил себе, что
случится, если эти технологии попадут в Москву — и меня аж
передернуло от ужаса. Наверное, здешние правители правы в том, что
ограждают себя от остального мира.

Через несколько дней меня забрали на ферму. Моим провожатым был все
тот же Никита. То ли народа у них не хватало, то ли власти
больше никому не доверяли. Лера уже сидела в машине. И хоть
она мне ни слова не сказала, даже не поздоровалась, по ее
глазам я заметил, что она рада моему появлению. Ну, как же!
Хоть дрянная, но все же родная душа. Из общего с ней мира.
Ходячее, так сказать, напоминание о родине.

Дорогой я снова размышлял над словами судьи. Откуда ему известно, по
каким принципам живет наше начальство? И где вообще
находится это место, куда я попал? Как лихо здесь справились с
преступностью и почему все же до сих пор остались недовольные?
Вроде бы исчезли такие понятия, как деньги, классовая борьба,
подневольный труд. Кроме того, от своих сокамерников мне
так и не удалось выяснить, где находится этот город? Откуда он
произошел? Почему здесь все говорят по-русски? Вопросы,
вопросы, вопросы. Но более всего поражала все-таки
осведомленность местного судьи. Это может означать одно из двух: либо
кто-то из моих сослуживцев попал в плен так же, как и я. Либо
этот человек состоит на агентурной связи у здешнего
руководства. А может, у них есть свои агенты в Москве? Судя по тому,
что все здесь говорят по-русски и одеты в какое-то рванье,
взятое из советских времен, можно предположить, что мы
по-прежнему в России. В каком-то секретном месте. Или это другое
измерение? Параллельная Россия, так сказать?

Но сколько я не силился определить, кто это может быть, на ум ничего
не приходило. Да и вообще, я был переполнен впечатлениями,
как старый деревенский нужник. Мне надо проветриться и
отдохнуть на природе.

Отвалили назад последние дома. Машина неслась по добротному шоссе.
Веером разбегались нескончаемые грядки фермерских полей, если
смотреть на них из окна в упор. Вдали виднелись фермерские
домики. Паслись коровы.

Окончание следует.