Онтологические прогулки

Двенадцатый подвиг Геракла — пленение трехголового пса Цербера, охранявшего переход между живыми и царством мертвых, где правили Аид и Персефона. Цербер — это аллегория мистического страха и ужаса перед смертью, сопровождающих, подобно тени, каждого человека всю его жизнь, и вместе с тем символ невозможности исполнения одного из самых сильных желаний людей — живым посещать мёртвых, а умершим хотя бы на время возвращаться в мир живых. Это миф о непостижимости тайны бессмертия как единства жизни и смерти, о сми­рении человека перед неизбежностью смерти (Аидом) и надежде на личное бессмертие (Персефоне).

Двенадцатый подвиг Геракла не зря называют самым страшным. Хотя Геракл всегда был готов, как и положено герою, жертвовать своей жизнью, совершая предыдущие подвиги (ведь только по совершении всех подвигов Геракл мог обрести бессмертие), но тут ему пришлось буквально взглянуть в глаза самой смерти и (что, может быть, еще страшнее) — бессмертию. Поэтому, прежде чем отправиться в Аид, Геракл, невольно ставший причиной смерти любимых и уважаемых им кентавров Хирона и Фола, про­шел обряд очищения в так называемых Малых Элевсинских мистериях (таинствах), которые устраивались в честь богини жизни и плодородия Деметры^[i] и её дочери Персефоны^[ii] в городе Элевсин, что неподалеку от Афин^[iii]. Элевсинские мистерии (таинства) воспроизводили возвращение Персефоны из Подземного мира, подобно тому как ежегодно весной возвращаются брошенные осенью в землю семена, являясь символом воскрешения из мёртвых. Так называемые Малые Элевсинские мистерии были специально организованы из уважения к Гераклу, который как чужестранец не имел права участвовать в Больших мистериях. Считалось, что участие в тайных обрядах объ­единяло человека с богами, вплоть до бессмертия и обла­дания властью в потустороннем мире^[iv].

Только после обряда очищения и Элевсинских мистерий Геракл мог отправиться к Тенару — мысу в южной оконечности Пелопоннеса, где находился подземный ход, ведущий в царство мертвых^[v], в которое можно было попасть, переправившись — всего за один обол^[vi] — на лодке мрачного старика Харона^[vii] через реку Стикс, разделяющей мир живых и мертвых. Символично само название этой реки Στύξ, которым означали богиню клятв: её имя можно перевести как «ужасающая» и одновременно «угасающая», что, в сущности, одно и тоже^[viii]. На другом берегу души умерших поджидал бог Гермес^[ix], уже третий по счету (после Танатоса и Харона) проводник душ умерших, который должен был сопровождать их^[x] к судьям Миносу и Рамаданту^[xi], решавшим их дальнейшую судьбу, а то и к самому «подземному Зевсу» Аиду и его супруге Персефоне. Суд этот мог вынести только один карательный приговор — оставить прибывшего ни живым, ни мертвым в назидание живущим на земле, но таких было считанные единицы (да и то прямые потомки богов), например, Тантал, Сизиф, Тесей и Пирифой. Большинство же умерших становились либо вечными тенями в царстве Аида, либо обитателями Острова блаженных, которым доставалась еще и посмертная слава, например, Ахиллесу.

***

Скорбным и пугающим было подземное царство, «хладный мрак» окутывал его (Гесиод). В омывающую с Запада царство мертвых реку Стикс впадали её притоки: Ахерон (Ἀχέρων, поток печали), Коцит (Κοκύτος, стенающий), Флегетон (Φλεγέθων, пылающий, символ кремации) и Лèта (Λήθη) — река забвения^[xii]. Несметные богатства (драгоценные камни, золото, серебро, медь, олово и железо) хранил Аид. У входа в это царство стоял на страже трехголовый пёс Цербер (Κέρβερος^[xiii]) с хвостом, пере­хо­дившим в ядови­тую змею. Змеи вырас­та­ли так­же из его туло­ви­ща, изви­ва­ясь во все сто­ро­ны. Цербер — родной брат Немейского льва, Лернейской гидры, двухголового пса Орфа и орла, клевавшего печень Прометея, которых убил Геракл, а также дракона Ладона, охранявшего сад Гесперид. Все они — порождение чудовища Тифона с сотней драконьих голов, человеческим туловищем до бёдер и змеями вместо ног^[xiv], и Ехидны, с лица — прекрасной девы, а внизу — змеи^[xv].

Не только сказочные богатства хранило царство мертвых, но и множество страшных тайн — как богов, так и смертных.

Бог подземного царства Аид (Аδης), чьим именем называют и само царство, был старшим братом Посейдона, Геры, Деметры, Гестии и Зевса, и потому его первым проглотил отец Кронос. После того, как Зевс (самый младший из детей Кроноса, спасенный богиней земли Геей и своей матерью Реей) одержал победу над титанами, Аиду, освобожденному из чрева отца, досталось в удел подземное царство и власть над тенями (душами) умерших.

Происхождение имени бога Аида точно не выяснено; во всяком случае, оно ассоциировалось с др.-греч. ἀϊδής

«невидимый», ἀΐδιος «вечный», ἀϊδνός «мрачный», αἰδοῖος «почтенный, сострадательный»; αἰδώς, «благоговейный страх, почтение», но и «милосердие»; ἀΐδηλος «делающий невидимым», то есть «губительный», или же «невидимый, неведомый, таинственный, мрачный»^[xvi]. Гомер называл Аида «подземным Зевсом», «щедрым» и «гостеприим­ным», но гостеприимство его было недобрым, ибо оно означало неминуемость смерти человека^[xvii].

Бог царства мертвых Аид вызывал страх: само имя его греки боялись произносить, заменяя его различными эвфемистическими эпитетами, в том числе Плутон (богатый). У Аида была шапка-невидимка, которую подарили ему циклопы за то, что он (по приказу Зевса) освободил их из-под земли. Эта шапка символизировала то, что смерть всегда может подкрасться к человеку неожиданно и неуз­наваемо. Аид редко поднимался наверх — только по делам или из-за любовных увлечений.

Однажды, увидев дочь Зевса и Деметры, Персефону, Аид влюбился в нее и, появившись на запряжённой четвёркой лошадей колеснице, похитил (испросив разрешение у Зевса), когда она собирала на лугу цветы^[xviii].

Аид похищает Персефону

Мать Персефоны, Деметра, в отчаяньи поклялась, что пока она не найдет свою дочь, ни одно растение не про­растет, и землю охватил голод; поэтому Зевс приказал Аиду возвратить Персефону матери. Однако Аид заставил её проглотить несколько зёрен граната, возникшими из капель крови Диониса, которые символизировали «пищу мёртвых», т.е. живую кровь^[xix], и дочь Деметры уже не мо­гла окончательно покинуть подземное царство. Но Зевс решил, что Персефона две трети года будет проводить на земле с матерью и одну треть — с Аидом.

Брачный союз Аида и Персефоны — это символ диа­лектического единства жизни и смерти, не сущест­вующих друг без друга: всякая жизнь, заканчиваясь смертью, тем не менее вновь и вновь возрождается в какой-либо новой форме и потому столь же вечна, как сама смерть. Жизнь столь же таинственна, как и смерть, поэтому не только у Аида, но и у Персефоны были свои «страшные тайны». Еще до встречи с Аидом тайно от супруги правителя, богини Геры, Персефона родила от своего отца, Зевса, мальчика Загрея с трагической судьбой. Его еще называют «старшим Дионисом»^[xx].

Когда мальчик родился, Зевс распорядился, чтобы сыновья Реи — критские куреты (демонические племена), которые когда-то охраняли самого только что родившегося Зевса, сторожили колыбель с младенцем в пещере на горе Ида. Враги Зевса, титаны, чтобы остаться неузнанными, выкрасились белым гипсом и стали ждать, когда ку­реты заснут. В полночь они выманили Загрея с помощью детских игрушек: шишек, раковины, золотых яблок, зеркала и клочка шерсти. Загрей не испугался набросившихся на него титанов и, чтобы обмануть их, начал менять свой облик. Сначала он превратился в Зевса в накидке из козьих шкур, затем — в Кроноса, творящего дождь, во льва, коня, рогатого змея, тигра и, наконец, в быка. В этот момент титанам удалось крепко схватить его за рога и ноги, разорвать на части и пожрать его сырую плоть. Афина прервала это ужасное пиршество, когда оно уже подходило к концу. Ей удалось спасти только сердце Загрея. Принесенное Афиной сердце Загрея Зевс проглотил и произвел от фиванской царевны Семелы^[xxi] нового Загрея — Диониса. Так через смерть и новое зачатие Загрей обрел бессмертие в облике бога веселья и виноделия Диониса, который заменил на Олимпе богиню Гестию, символизирующей домашний очаг и жертвенный огонь^[xxii].

Другая тайна Персефоны была связана с младенцем Адонисом, которого по просьбе Афродиты Персефона спрятала у себя в подземном царстве, но впоследствии, когда мальчик стал юношей, не пожелала вернуть его Афродите. Обе богини, влюбленные (как и Дионис) в Адониса, символ вина, даже судились из-за него. По решению Зевса Адонис треть года должен был проводить в царстве мёртвых, две трети в царстве живых^[xxiii]. Хотя Персефона против собственной воли царствовала в Аиде, но вместе с тем чувствовала там себя вполне законной и мудрой повелительницей, которая не терпит соперниц. Так, она уничтожила, буквально растоптав, возлюбленных Аида — нимфу Кокитиду и нимфу Минту^[xxiv], ибо первая означала ненавистные Персефоне стенания и вопли, а вторая — мяту, которой обкладывали до погребения или кремации тело покойника.

В окружении Аида и Персефоны было множество бессмертных существ: от садовника Аскалафа (Ἀσκάλᾰφος)^[xxv], сына двух рек Аида — Стикс и Ахерона, до бога смерти Танатоса, провожавшего души умерших к вратам Аида^[xxvi], и Макарии — богини блаженной смерти, дочери правителей Аида. Но, пожалуй, самой загадочной фигурой Аида была богиня Геката, которая властвует тогда, когда не дей­ствуют никакие разумные способы решения какой-либо проблемы и остается последнее средство — магия и кол­довство, которым Геката обучала Медею и Цирцею (своих дочерей от бога Гермеса, провожавшего души усопших к Аиду). Хотя Геката была прямым потомком титанов (главных врагов Зевса), Перса-разрушителя и звездной Астерии, громовержец сохранил за Гекатой все её поистине сказочные возможности, которыми наделил ее еще бог неба Уран (дед Зевса)^[xxvii]. Недаром ее имя Ἑκάτη — это производное от причастия ἑκάτεργος, т.е. далекоразящая или издалека отражающая бедствия^[xxviii].

В своей «Теогонии» Гесиод написал настоящую оду Гекате, где, в частности, пишет о том, что именно благодаря Гекате дети верят в сказочные чудеса, а юность — в то, что все мечты сбудутся:

Геката

Правда, с веками статус Гекаты, сопоставимый едва ли не с положением верховного правителя Зевса, в сонме богов упал до уровня полубезумной колдуньи из царства мертвых, хотя греки по-прежнему величали её богиней лунного света и отождествляли с «богиней трех дорог», поэтому изображение трехликой Гекаты помещалось на распутье или перекрестке дорог, где ей обычно приносили жертвы^[xxx].

***

Переправившись через Стикс, не заплатив положенного обола (то есть не отдав дань смерти, за что потом Аид наказал Харона, на год заковав в колодки^[xxxi]), Геракл в со­провождении бога Гермеса отправился к повелителю царства мертвых Аиду. Души умерших, увидев Геракла, кинулись в бегство, за исключением этолийского героя Мелеагра^[xxxii] и горгоны Медузы, некогда убитой героем Персеем — предком Геракла^[xxxiii].

Мелеагр просил Геракла взять в жены его сестру Деяниру^[xxxiv], что позже Геракл и сделал, а вот на Медузу замахнулся мечом, как на живую, и только от Гермеса узнал, что перед ним всего лишь призрак^[xxxv]. Подойдя к самому входу в Аид, Геракл застал там афинского героя Тесея^[xxxvi] и его другаПирифоя^[xxxvii], царя племени лапифов, воевавших с дикими кентаврами; те пытались якобы Персе­фону, как когда-то они вдвоем похитили двенадцатилетнюю Елену из Спарты, за что Аидом были прикованы к скале (буквально вросли в нее).

Увидев Геракла, они оба стали протягивать к нему руки, чтобы тот вывел их на свет своей могучей силой. Геракл, взяв Тесея за руку, вывел его. Он захотел вывести также и Пирифоя, но земля, протестуя, содрогнулась, и Геракл отступил. Затем он откатил скалу, которой Деметра в гневе придавила садовника Аскалафа, донесшего ей о зернах граната, съеденных Персефоной.

Желая напитать души умерших кровью, Геракл заколол одну из коров, принадлежавших Аиду. Из-за чего Менетос (долготерпеливый в гневе^[xxxviii]), который когда-то пас коров у Гериона, вызвал Геракла на единоборство; но Геракл так сжал его, что переломал ему ребра, однако отпустил его по просьбе Персефоны, встретившая Геракла как родного брата.

Представ перед Аидом, Геракл стал просить его отдать ему Цербера, Повелитель царства мертвых разрешил ему взять собаку, с условием, если он одолеет ее без помощи оружия. То, что, совершая свой первый подвиг, Геракл душил Немейского льва голыми руками, символизировало самое начало освоения природы еще безоружным человеком. В этом же случае «голые руки» означили то, что в решении «вечных» вопросов о жизни, смерти и бессмер­тии любое физическое (неживое) оружие бессмысленно. Видимо, Аид потому и поставил такое условие перед Гераклом, что хотел испытать его волю и мудрость.

Геракл, будучи защищенным шкурой Немейского льва, обхватил голову собаки, и не отпускал, хотя змея, заменявшая Церберу хвост, кусала его. Геракл душил чудовище, как и требовал Аид, голыми руками до тех пор, пока не укротил пса, после чего вывел его на поверхность земли в области города Трезена (Τρεζηνᾰ)^[xxxix]. Когда Цербер увидел солнечный свет, то стал упираться. Из пены трёхглавого пса выросла ядовитая трава аконит. Поднявшегося наверх с Гераклом садовника Аскалафа Деметра превратила в филина^[xl]. Когда Геракл покинул Аид, венок победителя из листьев «белого тополя» (осины) на его голове был окрашен в два цвета — белый (Персефоны) и черный (Аида), что символизировало его пребывание в царстве и живых, и мертвых, т.е. бессмертие^[xli].

Приведя Цербера в Микены, Геракл издали просто показал его Эврисфею^[xlii], после чего — может быть, по совету богини мудрости Афины, которая всегда, явно или незримо, присутствовала во время совершения всех подвигов героя — он вернул пса на место. Несмотря на вселяющую страх внешность, в сущности, Цербер был хорошим псом, не истреблял, не опустошал, не убивал — он сторожил^[xliii], а однажды даже расчувствовался, когда Орфей, пытаясь спасти Эвридику, зачаровал пса своим искусством, стирающим границу между жизнью и смертью.

Вернув Цербера на место, Геракл тем самым сохранил естественные законы мироздания и путь его развития, которые олицетворял собою Зевс. При всем антагонизме Геры и Афины, обе богини, видимо, исполняли тайный замысел Зевса, о котором не смог разболтать даже Тантал, осужденный на вечные муки в подземном царстве, в том числе и за разглашение тайных замыслов богов Олимпа^[xliv]. Гера вдохновляла героя на подвиги, давая ему через Эврисфея задания, но и силу воли для их исполнения. Афина — придавала мудрость поступкам Геракла. И обе богини вели Геракла к бессмертию на вершине Олимпа.

***

P.S. О философском смысле этого мифа и символике отдельных имен и событий уже сказано в самом начале статьи и по ходу повествования, а также ниже в некоторых примечаниях. В заключение же хотел бы обратить внимание на развитие основных идей мифа о двенадцатом подвиге Геракла в философии орфизма — мистического учения, связанного с именем мифического поэта и певца Орфея.

Считается, что орфизм возник примерно в VI в. до н.э. — к этому времени относятся самые ранние из дошедших до нас орфических гимнов. Однако по утверждению А.Ф. Лосева, орфизм «никак не моложе Гомера»^[xlv], творчество которого датируется VIII в. до н.э. Учение носило подчёркнуто мистический характер. Это сближало его с элевсинскими мистериями. Первоначально орфизм воспринимался как сугубо народный культ и даже осмеивался различными философскими школами, однако впоследствии его элементы стали использовать неоплатоники для создания собственной космологии. Учение орфиков пришло в упадок ещё в античности, оставив после себя очень малое количество свидетельств.

Орфизм был прообразом более поздних монотеистических религий, в частности, христианства, поскольку ознаменовал собой переход от многобожия к монотеизму (поклонению Единому Богу). Орфики верили, что человек возник из пепла титанов, сожжённых Зевсом за съедение его сына Диониса-Загрея, а также в бессмертие души, «заточённой» в «темницу» тела, и воздаяние после смерти; наконец, утверждали раздвоенность человеческой природы на доброе начало (естество Загрея-Диониса) и злое (естество растерзавших его титанов)^[xlvi].