Проза

• №2. Полковник.
• №1. Герой. На... Бой.

Белкин

В школе над Иваном Белкиным подшучивали, в Рязанском училище повторилось
то же самое. Всему виной была фамилия. Хотя фамилия — как фамилия
— не хуже других. Но когда учитель литературы, называвший его
Иваном Петровичем, требовал, чтобы он почитал классу повести,
девчонки начинали смеяться. Потом, будучи курсантом, Белкин стал
уважать свою фамилию и даже не обращал внимания, когда кто-нибудь
называл его Белкиным-Стрелкиным. К выпуску сдвоенная фамилия так
вошла в обиход, что ее чуть было не вписали в документ. Но это,
конечно, шутка. И, тем не менее, поздравляя новоиспеченного лейтенанта
ВДВ, генерал Черкесов не отказал себе в удовольствии произнести
его фамилию именно так — Белкин-Стрелкин.

Но шутки кончились, когда в жизни Белкина началась Чечня. Он попал
туда вскоре после выпуска в составе сводного полка 104-й воздушно-десантной
дивизии. Сначала в Моздок, потом в Грозный. Город этот когда-то
был казачьей крепостью. После усмирения горцев он разросся в поселение,
куда приехало много русских и украинцев. Они построили заводы,
дома, мосты, дали имена улицам и стали жить. Горцы захотели их
прогнать, чтобы создать свою республику. Так примерно объяснил
им ситуацию полковник Нарочницкий, большой дока в вопросах внутренней
политики. Молодые офицеры не слушали его. Им хотелось скорее повоевать,
чтобы на деле применить полученные знания. Те из стариков, кто
побывал в Афгане и других горячих точках, на фронт не рвались.
Для них любая война была ошибкой.

Белкин же как-то сразу втянулся в войну. На третий день по прибытии
к месту назначения его голос охрип от отдачи приказов и табака.
Его втянуло в водоворот боевого братства, в бескомпромиссное чувство
правоты своего дела и неизбежность победы. И лишь когда с передовой
на Моздок пошли первые «двухсотые», эйфория Белкина сменилась
недоумением.— Как же так,— думал он,— чтобы горстка боевиков контратаковала
регулярную армию? — А боевики дрались коварно, и была в этом коварстве
противная логике удача. Оказаться там, где их не ждали, застать
врасплох, заманить и свалить все на волю Аллаха. Офицеры называли
это партизанщиной, боевики же считали, что на войне все средства
хороши. Они минировали дороги, травили источники, отрезали головы
пленным и снимали это на видео. Получалось отрезвляющее кино,
составляющее конкуренцию армейской информационной машине. Фильмы
эти крутили среди офицеров на Ханкале, на пограничной линии в
Аргунском ущелье и даже в Москве. Но если честно, то ничего кроме
тоски и ненависти они в душе не вызывали.

Пару таких фильмов посмотрел и Белкин. По окончании последнего
кино, ему долго не хотелось смеяться. Он сидел в подвале хорошо
укрепленного здания, где разместился штаб батальона, помешивал
ложечкой чай и очнулся лишь тогда, когда майор Тропилин громко
сказал.— Завтра выдвигаемся в район Консервного завода. Дополнения
по существу в «ленкомнате» в 16.30.— «Ленкомнаты» как таковой
в здании, конечно же, не было, так назывался корридор, где проходили
коммуникации, и где на стене был нарисован углем всем знакомый
профиль... Услышав сказанное, Белкин посмотрел на других офицеров,
сразу будто подтянувшихся, и решил про себя.— Ну, Белкин, вот
и твой черед настал! — Однако постарался выглядеть как можно спокойней,
и чай допил последним.

Вечером после отбоя он тщательно вымылся холодной водой, одел
на себя все чистое и написал два письма. Первое девушке, второе
родителям. Первое получилось довольно быстро. «Здравствуй, Ирочка!
У меня все хорошо. Мы в Чечне, но бояться за меня не надо. Здесь
отличные товарищи и взаимоподдержка. Вчера играли в футбол во
внутреннем дворе нашей «крепости». Потом была баня, которую солдаты
соорудили прямо в палатке. Потом офицерский выпивон. Выставлялся
доктор по поводу дня рождения. Обстановка наблюдается боевая.
Есть убитые и раненые, но это преимущественно среди пехоты. ВДВ
пока берегут, хотя уже завтра обещают наступление. Бог даст, все
будет хорошо. Как ты там? Ездила ли к бабушке в Питер, как хотела?
Очень по тебе скучаю, даже вижу по ночам. Последняя наша встреча
занозой сидит в моей памяти. Не успел сосчитать все твои родинки.
Сколько их — 28 или 32? Вернусь, обязательно завершу эту арифметику.
Передавай привет брату и тете Клаве. Считаю тебя своей женой.
Целую, люблю. Иван Белкин. ВДВ. Январь 1995. Грозный».

Второе письмо Белкин не дописал, позвали играть в карты. Он положил
лист бумаги в конверт, а конверт сунул в карман бушлата. Начиналось
письмо так: «Здравствуйте мама и дядя Володя! У меня все хорошо.
Нахожусь в центре событий. С трудом понимаю, что такое возможно
на территории России. Здесь настоящая война со всеми вытекающими
последствиями. Наше подразделение пока в боях не участвовало.
Возможно, все кончится раньше, чем мы получим команду «к бою!».
Так что не волнуйтесь. Вчера играли в футбол...»

Расписали «пулю», но игра не шла. Все нервничали, при этом старались
скрыть волнение. Выпили по-тихому бутылку водки, выкурили хрен
знает сколько сигарет. К полуночи разошлись спать. Белкин тоже
лег, но не мог заснуть.— Что, Белкин-Стрелкин, играет очко? —
Спросил Белкина старший лейтенант Петрушевский.— Есть малек,—
ответил Белкин. Он не обманывал себя, хоть и привык за неделю
к стрельбе пулеметов и автоматов, уханью минометов и лязгу боевой
техники. Завтра все эти звуки сольются со стуком его сердца, станут
частью его дыхания, слуха, зрения. И он, лейтенант Белкин, вступит
в тот круг, из которого только один выход — бессмертие. Белкин
вытащил из-под подушки молитвенник, напутствие матери, зажег зажигалку
и скороговоркой прошептал: «Огради мя, Господи, силою Честного
и Животворящего Твоего Креста, и сохрани мя от всякого зла». После
молитвы по телу прошло тепло. Он прикрыл глаза и задремал. Но
уже скоро проснулся от гула голосов и грохота сапог. Часы показывали
6 утра, через два часа намечено было выдвижение.

Уличные бои — самые тяжелые из всех возможных боев. Преподаватель
по тактике учил, что город с его коммуникациями взять чрезвычайно
сложно. Процент потерь при штурме всегда превышает процент затраченных
усилий. Белкин все это знал, но чувство, что они пойдут по своей
земле, вселяло уверенность в положительном исходе операции.— Будь
что будет,— подумал Белкин, заворачиваясь в одеяло,— в конце концов,
есть командиры, которые лучше понимают, как действовать без потерь.
Они там Академии заканчивали, у них афганский опыт за спиной,
может, пронесет, не зацепит? Хотя, конечно, обидно помирать молодым.
Столько планов на жизнь...— Белкин снова заснул и увидел сон,
снившийся ему в детстве. Он с отцом ловит рыбу на Оке. Их лодку
тянет на течение из затона. Отец слегка шевелит веслами, следя
за поплавками, а река все шире, шире и вот уже не видно берегов,
и он кричит отцу : «Папа, мне страшно!» А отца нет, лодка пуста
и только черная вода вокруг. Сон этот снова неприятно поразил
Белкина, тем более, что настоящего своего отца он никогда не видел.
Воспитывал его друг отца дядя Володя, к которому его мама ушла,
будучи еще им беременной. Ушла, потому что сильно любила, а отца
не любила. Говорили, что через неделю после ее ухода отец утонул
на рыбалке, и что это был несчастный случай. На самом же деле
никто толком не знал, каким образом оборвалась жизнь отца — его
труп нашли в камышах, в карманах пиджака был паспорт и фотография
матери, аккуратно запаянные в полиэтилен, а еще банка с червяками
и набор блесен.

Когда после построения определились, кому, на какой машине выступать,
Белкин и вовсе забыл про сон. Он уселся на броню БТР-а рядом с
коренастым сержантом, положил на колени автомат со сдвоенным рожком
и сладко зевнул. Было темно и сыро, но суета и голоса вокруг наполняли
душу чувством уверенности.— Вместе мы сила, да еще какая! — Подумал
он, чувствуя сквозь ватные штаны холод боевой брони. Ему не терпелось,
чтобы все его тревоги и страхи остались позади, и чтобы бывалый
и обветренный он ввалился в родной дом, и устало сказал — Мы победили...—
Такие сцены Белкин видел в кино и они ему нравились своей простой
суровостью. Возможно, именно они и повлияли на выбор им профессии
военного.

Ехали долго — сначала по трассе через заснеженные поля и перелески,
затем мимо поселков с длинными стенами-заборами. Редкие люди на
улицах недобро смотрели им вслед. Среди них — старики, женщины
в пуховых и цветных платках, дети. Группки мужчин стояли особняком,
некоторые из них что-то выкрикивали на чеченском. Что они кричали,
Белкину, да и другим тоже было не понять. Перед въездом в город
колонна остановилась. Поступил приказ разделиться и смотреть в
оба. Бронированная техника, ощетинившаяся стрелковым оружием,
медленно вползла в город по параллельным улицам. В гуле двигателей
шуршала рация, майор Костюченко отрывисто переговаривался — Памятник
проехали, проезжаем гостиницу «Ичкерия», все тихо, как там у вас,
прием.— Сержант, сидящий рядом с Белкиным снова закурил и тоскливо
бросил взгляд назад.— Растягиваемся, товарищ лейтенант, нехорошо
это.— Белкин привстал и увидел, что одна из машин прекратила движение,
и вокруг нее бегают солдаты. Он тронул плечо Костюченко, тот мгновенно
принялся запрашивать причину остановки. Оказалось, какой-то чудак
бросился под БТР, и ему переехало ноги. Пока разбирались, что
к чему, параллельная колонна ушла далеко вперед.— «Стрела», это
«Казак», у нас проблема, одного мирного придавили, задерживаемся.—
Догоняйте,— ответил «Стрела».— Ждем вас на площади Победы, вам
три квартала осталось, дальше налево к памятнику.— Колонны шли
без прикрытия с воздуха, уверенные в своей безнаказанности, шли
по карте города десятилетней давности, а город с тех пор успел
подрасти. Майор не заметил, как головная машина свернула на новую
широкую улицу с рядом кирпичных домов. Когда же ошибку обнаружили,
разворачиваться было поздно. Решили взять проводника чеченца,
однако никто из местных сесть на БТР не соглашался. Снова пошли
по карте.— Мы сейчас будем,— прокричал Костюченко,— «Стрела»,
как понял? — Понял, карта хрен знает что такое, все названия старые,
сворачивайте на Республиканскую, ждем вас.— В то же мгновение
где-то рядом нежно стукнула винтовка и позывной «Казак» с пробитой
насквозь шеей завалился на Белкина.— Толя, товарищ майор, ты что?
— Обнял его Белкин.— Ме-ня уби-ли, ко-мандуй,— сказал Костюченко
и умер.

БТР подпрыгнул от прямого попадания РПГ, солдаты горохом посыпались
вниз. За первым попаданием последовало второе, и внутри машины
стали рваться боеприпасы. Оглушенный, выключенный из действительности,
Белкин смотрел на черный дым, на корчившееся рядом безногое тело
сержанта и ничего не чувствовал. Его правая рука с лохмотьями
кожи все еще сжимала автомат, а голова слегка гудела. Три других
БТР-а, шедших следом тоже горели, горел и ротный «зилок», превращенный
пулеметным огнем в груду хлама. Постепенно из тишины начали проступать
крики раненых и грохот боя. Белкин качнулся вперед и лег рядом
с умершим сержантом. Две снайперские пули одна за другой тупо
ударили в сержантский камуфляж.— Станция конечная, поезд дальше
не идет...— Подумал лейтенант и, перевернувшись на спину, вложил
длинную очередь в открытое окно пятого этажа. Из окна вывалился
человек с винтовкой и повис в ветвях дерева.— Точно в дурном сне,—
прошептал Белкин.— Здорово вы его срезали, товарищ лей...— Сказал
рядом солдатик-первогодок и ткнулся лицом в пыль. Белкин приподнялся,
добил рожок в проем подворотни, где шло какое-то шевеление, и
повернулся к солдату.— Живой? — Живой, товарищ лейтенант, а вот
у вас рука того...— Белкин глянул на руку, и в тот же момент сильная
боль пронзила его тело. Преодолевая ее, он налепил оторванную
кожу, перетянул рану куском ткани от куртки и заполз под машину.
Там работали пулеметчик и солдат с СВД.— Выбираться надо, товарищ
лейтенант, подохнем тут все.— Крикнул пулеметчик.

Постреливая одиночными, Белкин искал глазами убитого Костюченко,
чтобы забрать у него рацию и выйти на частоту «Стрелы», но черный
дым стелился слишком низко, и разглядеть что-либо было невозможно.—
Проблемы? — Обернулся белобрысый пулеметчик.— Рация. Майор Костюченко.
Где-то здесь...— Односложно крикнул Белкин.— Давешний солдатик,
испугавшийся пули, вдруг странно улыбнулся.— Разрешите поискать,
товарищ лейтенант? — В ответ Белкин погрозил ему кулаком, и сам
полез из-под БТР-а.

В черно-сером дыму пунктиром шили трассеры. Около каждой из горевших
машин слышны были выстрелы. Колонна вела бой, но силы ее таяли
— обстрел шел перекрестный. Белкин ползал среди трупов бойцов,
ища Костюченко, и вдруг наткнулся прямо на него. Майор лежал,
съежившись, далеко выпростав правую руку с обручальным кольцом.
Белкин снял кольцо, чтобы не досталось врагу, и принялся искать
рацию. Она была рядом, уже настроенная на нужную частоту.— «Стрела»,
я «Казак», ответьте! — Белкин пополз обратно к БТР-у.— «Стрела»,
«Стрела-а»! — В рации словно обжилась семья майских жуков — она
шуршала и скрипела на сто ладов. Время от времени в ее недрах
слышались странные звуки, как от ударов молотком по асфальту —
«цтум», «цтум», «цтум». Белкин уже дополз до машины, когда в рации
прорезался далекий голос.— «Казак», я «Стрела», как слышишь? —
Белкин, преодолевая боль в руке, оперся на локоть.— «Казак» убит,
ведем бой под перекрестным огнем, техника разбита, нужна помощь!
Как слышите, «Стрела»?! — На том конце наступило молчание, перемежающееся
звуками ударов. «Цтум», «цтум»! Голос в рации прорезался снова.—
Нас накрыли минаметы, ведем бой, кто за «Казака», прием? — Белкин
перевернулся на спину.— «Стрела», говорит лейтенант Белкин, несем
потери, нужна помощь.— Боль в руке сделалась нестерпимой, он прикусил
губу и снова оперся на локоть.— «Белкин, родненький, потерпите,
сколько можете, уже запросили воздух, скоро сукам крышка!» — В
тот же момент Белкин отчетливо услышал по рации голос с чеченским
акцентом. Голос ликовал.— «Салямалейкум, Иван, ты труп, вертолеты
не успеют... Сдавайся, Иван! Аллаху-акбар!» — Белкин остолбенел.
Его поразило даже не то, что боевики вышли на их частоту, а то,
что они назвали его по имени. Ситуация складывалась удручающая.
На какое-то мгновение он забыл про боль и нырнул под БТР.

Трое солдат, оставленные им десять минут назад, лежали рядом,
точно спали. Двое, пулеметчик и снайпер, были мертвы и только
солдат-первогодок, когда Белкин перевернул его на спину, сказал.—
Рядовой Курятников, призван из Сердобска.— Белкин потряс рядового
за плечи.— Что произошло, Курятников?! — Мина, товарищ лейтенант,
прямо здесь легла.— Курятников стал захлебываться кровью. Белкин
дождался, пока солдат умер, и закрыл ему глаза. Потом медленно,
словно в какой-то бессознанке, поднял ПК и вынырнул на асфальт.

Разгром колонны был завершен. Редкие перестрелки говорили о том,
что кое-где еще шла одиночная война. Укрывшись в небольшой уличной
канавке, похожей на арык, Белкин смотрел, как группа боевиков
в камуфляже добивала раненных. Они переворачивали ногами тела
солдат и стреляли им в голову. Боль в руке опять сделалась нестерпимой.
Белкин вынул из кармана коробку с промедолом, шприц, взломал ампулу
и ударил себя иглой сквозь одежду. Боль отлегла. Теперь можно
было сосредоточиться на войне. Боевики подходили все ближе.— «Стрела»,
«Стрела», как у вас там, это Белкин, прием? — Прокричал он негромко
в рацию.— Ему ответила тишина.— «Стрела», «Стрела», как слышишь,
прием? — Повторил он уже громче.— «Нет больше «Стрела», сдохла
«Стрела», зато есть «меч Аллаха» и он идет за тобой».— Прорезался
вдруг знакомый чеченский голос.— Белкин с силой ударил рацию о
землю, и она распалась на осколки. Боевики, ничего не подозревая,
приближались к нему толпой. Видно было, что это не регулярные
части, а ополчение, да к тому же плохо обученное, но наглости
и бравады боевикам было не занимать. Белкин отстегнул от ремня
«эфку» и положил рядом, потом надолго приник к прицелу пулемета
и затаил дыхание. Боевики остановились около трупа Костюченко.
Один из них стал шарить по карманам майора, остальные застыли
рядом. Невдалеке от этой группы галдела большая толпа с автоматами.
Они пытались завести БТР, на котором шли бойцы старлея Петрушевского.
Все они теперь были мертвы.

Белкин, чуть расслабив руки, как учил инструктор по бою, мягко
потянул курок. ПК дернулся и запел, оседая под тяжестью его тела.
Первая длинная очередь полоснула толпу как раз посередине. Боевики,
падая и спотыкаясь, шарахнулись под защиту его БТР-а. Белкин взял
чуток левее и те, кто были первыми, упали лицами в асфальт. Белкин
«прошелся» по лежащим. Затем, переместил прицел, и отправил сноп
пуль в дальнюю толпу. Там уже царила паника. Боевики не понимали,
откуда пришла смерть, а Белкин стрелял и стрелял, пока раскаленный
ПК не затих в его руках.

Хотелось жить, хотелось снова увидеть Иришку, маму. Белкин тоскливо
оглянулся. Кругом было пусто. Пятна трупов на асфальте, искореженное
железо, запах дыма и пороховой гари. Раненый боевик, не разбирая
дороги, полз к его укрытию, волоча перебитые ноги. Белкин дождался,
пока он поравняется с краем канавы, и перерезал ему ножом горло.—
Это тебе за Саню Костюченко, за ребят! — Выдохнул лейтенант.—
Алла-а...— Прохрипел боевик. Белкин попробовал перекатиться через
край канавы, но две пули, цокнувшие рядо, вернули его в прежнее
положение. Тогда он притворился мертвым.

Лежать и не двигаться было холодно. Пальцы устали сжимать ребристый
ком гранаты, а ангел смерти все не прилетал.— Какой он из себя?
— Думал Белкин.— Бесполый, слегка похожий на мужчину и с огненными
крыльями, или лысый урод с кошачьей мордой? Придет и выцарапает
из меня мою бессмертную душу! А может, он похож на отца, которого
я никогда не знал? Вот и познакомимся...— Кровь, натекшая на камуфляж
из убитого боевика, быстро твердела, превращаясь в плотное, как
от мазута, пятно. Белкин свободной рукой сдвинул труп в сторону
и вдруг увидел, что на него смотрят. Ангел смерти был крупным
бородатым мужчиной лет сорока, с немигающими черными глазами и
автоматом, нацеленным Белкину грудь.— Эта свинья еще живая! —
Крикнул мужчина по-русски куда-то позади себя. Через секунду-другую
над канавой возникли еще трое боевиков. Один молодой, щуплый,
и двое седые в годах.— Ангелы смерти.— Улыбнулся Белкин, разжимая
затекшие пальцы.— Вы как раз вовремя...— Он увидел сплошную белую
молнию, дыхание перехватило, а с ним ушла и временная жизнь.

Душа Белкина еще переживала память о мгновенной боли, но была
уже свободна. Оттолкнувшись от тела, она невысоко воспарила над
канавой и смотрела без интереса на мертвых. Недалеко от нее роились
другие христианские души. Они не чувствовали ни холода, ни жажды,
ни счастья. Они были свободны, и эта свобода была теперь их пристанищем.
Неожиданно зыбкий сумрак рассеялся, сменившись солнечным светом,
и все увидели приближающуюся толпу. Душа Белкина сразу узнала
отца. Он был высокий и просторный от переполнявшей его электрической
силы.— Все хорошо, сынок,— сказал он Белкину.— Все хорошо, не
волнуйся, я с тобой.