Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Продолжение.
• Начало.

В «Огороде» пустил корни русский язык

Первое новое письмо к другу

Ну, наконец-то могу опять писать тебе, что у нас тут происходит.
Одно дело, чистое искусство, которое не всегда всем интересно.
Другое дело, светская тусовка, которая и сама по себе не
всегда весела, а уж увиденная со стороны и вовсе раздражает
случайного свидетеля. А вот третье — самое то: высокое
искусство, увиденное с точки зрения личного общения. Ну, представь,
к примеру, что эту картину написала специально для тебя
прекрасная художница, а эту скульптуру слепил мужественный
скульптор, а Вивальди сыграл в домашнем кругу, ну, скажем,
Владимир Спиваков. А почему нет. Теперь понятно, о чем я хочу тебе
писать? О личном тепле искусства, которое называется
зачастую нелепым словом «презентация». Русское ли это слово, вот,
в чем вопрос.

Теперь я это буду знать точно, как и многое другое, касательно
своего языка. Ибо в клубе «Огород» на проспекте Мира состоялась
эта самая презентация (ну, не представление же, хотя нет,
именно — представление) нового учебника русского языка для
старшеклассников и абитуриентов. Понятно, что учебник блестящий,
но не обычный. Написала его учительница Людмила Великова.
Картинки нарисовал художник Андрей Бильжо. Сделал дизайн, то
есть, собственно, превратил в книгу сам Аркадий Троянкер,
гроссмейстер нашего книжного искусства.

То есть сначала Людмила Великова написала упражнения, которые
читаешь, как свежий роман. Все перемежается стихами Пригова,
Иртеньева, Виктора Коваля, Льва Рубинштейна. («Я с независимой
газетой, / В пальто неброское одет...» В. Коваль). Рубинштейн
попросил своего друга Бильжо нарисовать картинки. А тому
только скажи. Сразу появились портреты русских классиков от
Лермонтова, который едет в Чечню на левый фланг брать имама
Шамиля, до Набокова с брачующимися бабочками на темечке. Ну и,
конечно, рисунки по теме. Вроде того, что «при евроремонте
не экономьте на деревянном, стеклянном и оловянном» и «прямая
речь — это речь, произнесенная прямо в глаза!» Дальнейшее
было делом техники Троянкера. Короче, издали пробным тиражом
5000 экземпляров, и на этой неделе книга поступит в продажу.

А до того, неуемные учителя жизни, к которым присоединился математик
Евгений Бунимович и завуч Вадим Жук, решили провести
открытый урок среди собравшихся в «Огороде» друзей, которые вроде
бы собрались пообщаться, выпить и закусить. Но не сразу.
Гостей посадили за парты и предложили пережить хотя бы отчасти
то, что каждый день выстрадывают их дети.

Реагировали по-разному. Борис Акунин был, к примеру, спокоен,
поскольку считал, что обладает абсолютной грамотностью и не только
по-русски. Во всяком случае, свой новый роман «Алмазная
колесница» он надписал Гале по-японски, сказав, что этот
столбик — сегодняшнее число, а вот этот — его подпись. Иди,
проверь. А вот сведения насчет его абсолютной русской грамотности
подтвердил коллега Бунимович. В школе рабочей молодежи,
которую заканчивал господин Акунин, русскому его учила
собственная мать, а математике — мать Бунимовича. Вот так и
получаются энциклопедисты рабочей молодежи.

На уроках отличались каждый по способностям. Академику живописи
Татьяне Назаренко удалось рисование. Игорю Иртеньеву и Виктору
Ковалю — чтение вслух своих стихов. Александру Ф. Скляру —
решение математической задачи, которое он, правда, выкрикнул с
места. Писателю Асару Эппелю удалось все, поскольку он
только что приехал из Польши, где получил премию от местного
Пен-центра. Филологом оказалась даже директор «Огорода» и
«Петровича» Медея Кирсанова. Что же говорить о Григории Остере,
который не вертелся за партой и не давал вредных советов, или
о Владимире Вишневском, который может издать не один
учебник, настрогав его из своих строчек, или о Владимире Сорокине
и прочих душелюбах.

Кто-то поинтересовался, не повредит ли подобная книга подрастающему
поколению. На что А. Бильжо напомнил, что по первой
профессии он — врач-психиатр, кандидат меднаук, специализировался
как раз по подростковому возрасту. Поэтому — не повредит.
После чего рассказал собравшимся о русском языке. Оказывается,
он нужен для пищеварения. А для речи нужен — мозг. Поэтому
важно знать, где находятся на языке вкусовые сосочки,
распознающие сладкое, кислое, горькое. После чего все пошли
использовать язык по назначению.

Когда мы с Галей выходили из дома, чтобы ехать в «Огород», наш
младший сын Лёня, сидя за уроками и размышляя о своем, спросил:
«Папа, а Татьяна Толстая это та самая, что — мама Тёмы
Лебедева?» — «Да, сынок».— «Так что, ее уже в школе задают?».

Теперь, выходит, будут задавать и остальных. Возвращаясь в метро, я
читал эту книгу, покатываясь со смеху. Попутчики, взглядывая
на обложку и видя: «Русский язык. Для старшеклассников и
абитуриентов», не знаю, что и думали. А Бильжо еще и подписал
специально: «Лёня, учись хорошо, блин!» Бедный ребенок, ему
уже больше ничего не остается.

Счастливо тебе, твой etc.

Вот он и пошел к врачу на плановое обследование в ведомственной
поликлинике. Врач попался с характерным именем,— Пролетарий
Иванович. Господин внешности старорежимной, очень в себе
уверенный и вальяжный. Видом среднее между Антоном Чеховым и
композитором Даргомыжским. Двойник, ничего не оставляя без
контроля, накануне ознакомился с личным делом пользующего его
доктора и кое-какие подробности решил уточнить при личном
досмотре. Тут ведь не знаешь в точности, кто кого досматривает. В
частности, жаловался на подсиживающих его в учреждении
недругов, которые надели маску благодетелей и широких натур, а
сами копают. В общем, симптомы привел учебные, рецепты с
выписанными лекарствами унес с собой в достатке, а далее ждал
результата. Если передаст интимные сведения по начальству, то
подход будет по линии клятвы Гиппократа, а коли не передаст,
то по строгости самого учреждения, коего медсанчасть является
особым подразделением.

Время смутное, демократическое, линия поведения не определена, и
способа избегнуть профессиональной раздвоенности заранее не
существует. А то видали мы этих в пенсне.

Что значит дозволять себе провокаторство? Это значит быть умнее
других. За каждым большим умом кроется большое личное несчастье.
А если несчастья нет, то большой ум его провоцирует, чтобы
оправдать свою раздутость.

Ага, глядел он на себя в зеркало, вот ты какой. Дозволяешь себе,
стало быть. А это, как известно, уже попахивает клеветой,
безвинным очернением. Ведь понятно, в кого метит, казенное семя!

Рыцарь мальтийского образа

Второе новое письмо к другу

Люди, которые мало что понимают в сегодняшней жизни, сетуют на то,
что мало стали писать нынче писем. На мой личный взгляд,
никогда еще эпистолярный жанр не получал такого развития, как
сегодня. Количество писем, которые я пишу каждый день,
превысило все возможные границы и уже выходит на уровень позднего
Льва Толстого, который на переписку с корреспондентами
мобилизовал весь свой писательский дар, перестав писать все
остальное. Понятно, что у него не было компьютера, который
позволяет совмещать художественное сочинительство с эпистолярным.

Однако и мы не лыком шиты. Я хочу представить нечто совершенно еще
не окученное живой великорусской практикой, а именно, письма
к самому себе. Довольно жить законом, данным Адамом и Евой,
как сказал поэт. Не надо впредь юлить и вилять, определяясь
с полом корреспондента. Пол — идентичный, чего же более. А
то, что печатные органы отвергают твои письма — не повод к
затуханию переписки. Наоборот.

У нас с Галей в плане вечером была «Геликон-опера». Значит, весь
день имеет смысл в предвкушении вечера, не так ли, мой друг,
бывает и у тебя? Тем более что в программе, согласно
присланному по е-мейлу пресс-релизу, была:

а) презентация DVD раритетной оперы А. Гретри «Петр Великий»,
поставленной «Геликон-оперой» к 300-летию Санкт-Петербурга.
Партитуру, забегая вперед, дал Дмитрию Бертману бывший тогда
послом Франции в РФ мсье Клод Бланшмезон. Бертман посмотрел,
крякнул и отложил, не зная, что с этим делать. Тогда подоспела
какая-то нефтяная компания, которая, как он сказал, пролила
на его театр несколько баррелей нефти, и постановка удалась;

б) вручение премии «Окно в новую Россию» разным хорошим мировым
компаниям в России, типа Самсунг, Канон, Нокиа, Мегафон, ЭлДжи и
прочим, видимо, спонсорам, «Геликона», а, может,
избранникам издательского дома «РДВ-Медиа», которое в лице журнала
«Наш досуг» стало информационным спонсором события.

Думаю, что можно называть все эти фирмы, не боясь их рекламы, потому
что на церемонию почти никто из них не явился. Не прислали
за призами в виде косметики, букета, водки и большой
шоколадной петровской кареты никого, даже мелких пиар-менеджеров.

Когда в половину восьмого вечера стало ясно, что никто не пришел и
не придет, Алексей Кортнев, которого купили вместе с Ириной
Митраковой вести этот вечер, взбунтовался и сказал, что или
начинают немедленно, или он уходит. Вечер начали в восемь
вместо семи, и ничего подобного я еще не видел. Это было нечто
вроде моего письма к другу в лице самого себя. Те, кого
вызывали, оказывались совсем другими лицами, а потом и таковые
вышли. Выражение: «они застряли в пробке» оказалось
эвфемизмом. С лица Кортнева не сходила тихая сумасшедшая улыбка,
поскольку ни в чем подобном он, конечно, никогда не участвовал.
Количество людей в зале, включая представителей полутора
десятка награждаемых фирм и нас с Галей, приближалось к
семидесяти от силы, а музыкантов оркестра под управлением В.
Понькина и артистов театра на сцене — к пятидесяти. Впрочем, еще
надо проверить, кто изображал зрителей в зале.

Наконец пунктом в) была сквозная презентация оперы «Гершвин-Гала» в
виде сцен из проекта, который будет представлен театром лишь
в январе 2004 года. Тут Понькин тоже разошелся, он и
подпрыгивал в финальных аккордах, и постукивал дирижерской
палочкой, как ударник, и хлопал в единственном уже числе
награждаемым лицам, которые, впрочем, оказывались не теми, кого
представляли ведущие.

Артисты старались, пели замечательно. Иногда даже удавалось
отвлечься от стойкого запаха сортира, который наполнял тот отсек
зрительного зала, в котором мы сидели. Можно было, наконец,
смеяться, увеселяя самих себя.

И было еще нечто сверх программы. А именно награждение Дмитрия
Александровича Бертмана крестом мальтийского ордена, кавалером и
графом которого он отныне является. Крест был хорош.
Бертман, вспомнивший кстати и покойного императора Павла Петровича,
и большую благотворительную деятельность ордена в мире и в
России, был хорош еще больше.

Все эти церемонии заняли не больше часа. Бедный Алексей Кортнев,
отработав ровно до девяти часов, на последнюю церемонию уже не
вышел, смотавшись на следующее мероприятие, и был по-своему
прав. Зато фуршет, рассчитанный на две сотни человек, более
чем удовлетворил менее, нежели трети присутствующих от
изначального числа приглашенных. Кстати была и лотерея, в которой
разыгрывались всякие женские приятности. По занимаемым
должностям выигравших Галя легко определила, что визитные
карточки, которые собирались при входе в театр, прошли
естественный отбор организаторов этой самой лотереи. Нужные призы
получали исключительно нужные люди.

Впрочем, и остальные не остались в накладе. Дали по куску торта и
тому самому DVD с раритетной оперой про Петра. Чего же боле.
Но почему все-таки народ не пришел. Почему письма твои
никому, кроме тебя самого, не нужны? Что происходит?

Обнимаю тебя. Твой, то есть мой или свой, со всяческим
уважением etc.

Потому и успокаивал себя в исследовании ландшафтных маршрутов и в
полноте статистических данных психологических свойств оного
субъекта. Многое тут можно понять из денежного довольствия.
Зарплаты в ведомствах, хоть бы и секретного направления,
известно какие. А именно такие, что без личной инициативы не
проживешь и семейства своего многочисленного не прокормишь.
Обычно устраивают супругу на хлебное место с кредитной
карточкой, на которую без знания личного пин-кода извне не заглянешь.
Но тут другая опасность. Женщина, подвергаемая напастям
известного возраста, к тому же невеликого ума, может возомнить
о себе невесть что, в результате чего обрушивается семья. Он
таких примеров знал множество. Значит, надо вертеться
самому. А здесь опять же дихотомия, как в случае с доктором.

Коротко говоря, все делается с ведома начальства и в соответствии с
большим планом, согласно которому каждый теневой успех
сотрудника включен в общий передел приватизируемой собственности
в пользу ведомства. Под чем сотрудник и подписывается. В том
числе мысленно, поскольку ситуация скользкая и не
афишируемая.

И вот эти полторы тысячи долларов сотрудника среднего звена мы и
подшиваем к нашему делу. Опять же выдается карточка для
банкомата, на счет кладется сумма, ежемесячный процент с которой и
составляет данную премию. Так поступают все, Совесть
спокойна, тяжкий труд оплачен, налог государству, естественно, не
платится, зато человек заинтересован в своем рабочем месте.

Приятная желчь Жолковского

Третье новое письмо к другу

Ну, здравствуй, ситный мой друг, второе мое «я», голядка ты этакий.
Слышал уже, небось, что за один только сегодняшний день мне
из «Независимой газеты» сунули обратно три материала, два из
которых сами же и заказали срочно написать, чтобы они вышли
сегодня-завтра. И ничего. А я знаю, чья это нежная ручка
мне гадит, и ей все только и рады потакать, а дальше будет еще
хуже. Я знаю, но пока затаюсь и протестовать не буду. Не
надо, посижу новогодние праздники, а там уж скажу, кто чего
стоит. Я, мол, не мастер паркеты лощить, как Николай Юрьевич,
но я скажу.

Конечно, ты мне говоришь, чтобы я не переживал, не укорачивал свой
век, мол, им же самим и хуже, поскольку никаких денег от этих
публикаций я от них не вижу, так чего же и убиваться,
займись лучше чем-нибудь приятным для себя и по ночам душу не
растравляй, а спи спокойно. Я тебя и слушаю, единственного
моего друга. И пошел в клуб «Билингва» ОГИ в Кривоколенном
переулке на презентацию книги Александра Жолковского «Эросипед»,
полную желчных мемуарных виньеток на множество общих
знакомых и известных лиц.

Александр Константинович, родившийся в 1937 году вместе со многими
известными людьми, как, к примеру, Анатолий Найман, о котором
прочитал одну из злых виньеток, приехал специально из
Лос-Анджелеса, где профессорствует в университете. Вел вечер
Андрей Зорин. Выступали в разных видах Эдуард Лимонов, изучаемый
Жолковским уже 34 года кряду в разных странах и состояниях,
что А. К. и подтвердил, прочитав одну из виньеток,
посвященную мятежному писателю Э. Выступал Владимир Андреевич
Успенский, с которым Жолковский знаком 44 года, начиная с
семинаров по машинному переводу, с которых начиналась отечественная
семиотика, ныне подвергаемая им саркастическому осмеянию и
ехидному мемуару. Речь для Вл. Успенского написал сам
Жолковский, из-за чего та приняла вид донельзя смешного конферанса
с псевдонаучными дискурсами.

Одни выступали, как подытожил Андрей Зорин, с посылом «Старик
Жолковский нас заметил...» Другие — «Не мне увидеть твой могучий
поздний возраст...», как, например, Александр Львович
Осповат. Выступали Немзер, Владимир Александров, с места кричал Лев
Рубинштейн. Один из выступавших обратился к автору со
здравицей на сомалийском языке, которому когда-то учился у него,
причем, так удачно подобрал лишь те слова, которые ныне
остались в памяти у самого Жолковского, т. н. «бейсик сомали»,
по его же оценке.

Изящная книга, выпущенная бывшим томским, а ныне столичным
издательством «Водолей», является «полуторным изданием» более тонкой
книги виньеток, выходившей прежде. Однако ведущий вечера
призвал собравшихся не расслабляться. Во-первых, еще будет
продолжение. Во-вторых, есть некий секретный «посмертный» файл,
где уже все обо всех написано.

Потихоньку все перешли в соседний зал выпивать и закусывать за
большим столом. Тут подошел и Василий Аксенов, который уже
побывал на премии «Дебют», приглашенный туда Евгением Поповым.
Сюда же он приехал как автор изящного предисловия. Они стояли
вдвоем с Лимоновым, держа по бокалу с красным вином и
разговаривая. Потом Лимонов попрощался и ушел. Аксенов рассказал,
что закончил у себя в Биаррице новый роман, который сейчас
привез в Москву и опубликует в первых двух номерах журнала
«Октябрь» будущего года. В Биаррице очень хорошо, когда есть
работа. А когда роман был закончен, то Биарриц оказался
малюсеньким городком, очень изящным, удобным, красивым, в котором,
кажется, вовсе нет людей. И Аксенова потянуло в Москву, где
он пробыл уже месяц, и теперь его потянуло обратно. С 15
января он еще должен прочитать последний семестр в
университете в Вашингтоне. Я попросил разрешения его сфотографировать.
«Не надо,— махнул он рукой,— лучше пришлите фотографию, где
сделали сейчас меня с «троцким».

Мы распрощались до завтрашнего вечера журнала «Октябрь» в Домике
Чехова на Большой Дмитровке. Он ушел, а я еще успел узнать у
Владимира Андреевича Успенского, что Михаил Мейлах передал
внятное, на трех страницах «Объяснение: почему я дал пощечину
Найману»,— в Экслибрис Независимой газеты, но там почему-то
не хотят его печатать. И — секретно,— что Надя Рейн, готовая
разорвать Наймана в клочья за то, как он ее изобразил в
пьесе «о поэте Шварце», недовольна корректным, на ее взгляд,
тоном «Объяснения». Я обещал написать Мейлаху и попросить его
прислать этот текст мне. Засим разошлись. Прощаюсь на сегодня
и я с тобой, мой дорогой голядка.

Твой etc.

Идем дальше. У каждого есть своя зона ответственности. Понятно, что
нефть дает больше литературы. Но сметка возможна на любом
поприще. Итак, что ему нужно. Личное наблюдение, знакомство с
документами, в том числе, секретными. Подробное исчисление
жизни этого человека, которое, тем самым, встроится во всю
систему окружающего мира. Шаг за шагом нам откроется во всех
своих подробностях движущий механизм вселенной. Для России
это исчисление тем более важно, что из-за нашей разболтанности
мы никак не войдем в цивилизации, как если бы
причинно-следственные связи не про нас писаны.

Бедный кремлевский мечтатель с его учетом и контролем. Именно на ЧК
была возложена эта главнейшая функция, а они даже горы
трупов не смогли пересчитать и оприходовать. Бумеранг вернулся, и
именно с ФСБ он начнет построение жесткой системы познания,
совпадающей с властью над ней.

Испытывая восторг и волнение, он вскочил из-за письменного стола и
стал ходить по комнате. Была уже половина первого ночи.
Посуда перемыта, недоеденные салаты лежат в холодильнике, на
столе полбутылки вина, которую он допьет, когда сделает все, что
наметил на сегодня. Ветер уютно свистит в балконных окнах.
Изредка на улице раздается взрыв новогодней петарды, но
из-за сильного мороза их гораздо меньше, чем, например, в
прошлом году. Можно пойти посидеть в туалете, почитать журнал и
отвлечься, а то он опять не сможет заснуть из-за сильного
сердцебиения. Глицин, что ли, положить под язык.

Октябрь все наступает

Четвертое новое письмо к другу

Посмотришь в зеркало и: здравствуй, друг, писать очень легко,
печататься опять трудно. В Домике Чехова на Большой Дмитровке в
прежние годы бывали чуть ли не каждую неделю, а в этот год
едва ли не впервые: журнал «Октябрь» раздавал свои годовые
премии.

Между прочим, среди толстых журналов именно «Октябрь» первым завел
эту славную традицию, когда, кроме государственных, и премий
иных не было. За ним потянулись другие литературные
«толстяки», а после кажущегося падения прежнего строя — и толстяки
внелитературные. Но это к слову.

Страсть к новациям, однако, не прошла и сегодня. Редакция,
взволнованная тем, что писателей отныне не читает никто, включая
критиков, которые тоже подались все, как один, в писатели,
надеясь, что их прочитают хотя бы писатели, чтобы раскритиковать
как бывших критиков, но те оказались хитрее, чем казалось, и
не читают вовсе ничего.

В связи с чем в «Октябре» попросили десять студентов РГГУ под
руководством Дмитрия Бака читать произведения писателей, писать о
них, и печатали это, не правя, в журнале. И теперь после
торжественной клятвы: «Я, имярек, перед лицом своих старших
товарищей клянусь и обещаю читать впредь их произведения...» —
им всем дали премию «Дебют».

После чего принялись за этих самых старших товарищей, из которых
премии получили тоже десять человек: Юрий Буйда, Николай
Климонтович, Анатолий Найман, Александр Мишарин. Сейчас переведу
дыхание и продолжу. Мишарин, между прочим, получил премию за
романное переложение сценария баснословного уже фильма
«Зеркало» Андрея Тарковского, которому и посвятил прозу.

Фамилия Тарковского прозвучала и дальше. Его племянник, писатель
Михаил Тарковский тоже получил премию за свою повесть, однако
его так и не смогли об этом уведомить. Он живет в Туруханском
крае, строит в глуши музей, сообщения туда нет. Ирина
Барметова, главный редактор «Октября», выразила надежду, что
когда музей будет построен, и туда привезут компьютер, они
передадут ему сообщение о выпавшем ему общественном признании и
денежном вознаграждении.

Не приехал на церемонию и Давид Маркиш из Израиля, поскольку
переживает там траурные дни в связи со смертью своего старшего
брата Шимона Маркиша, которому и посвятил премированный роман
«Белый круг». Не приехал и Александр Хургин, который, не
выдержав жизни в Украине, уехал недавно в Германию, где в
возрасте 50 лет родил первого своего ребенка. О чем рассказал
прочитавший текст его послания высокому собранию Игорь Иртеньев.
Иртеньев еще вспомнил, как, прочитав впервые рассказ Хургина
в 1988 году, не придумал ничего лучше, как понести это
сочинение не известного никому автора в гремящий тогда на весь
свет перестроечный «Огонек». Отодвинув всех авторов, Хургина
напечатали через два номера. Что потрясло, вспоминал Игорь,
всех.

Премию также получил екатеринбуржец Игорь Сахновский, который в этом
году отметился еще и премией «Новый Декамерон». А также
поэт Санжар Янышев и — посмертно — Сергей Залыгин за публикацию
дневников и записок.

После чего, не мешкая, все отправились на второй этаж отмечать
награды победителей и радоваться словно дети. Тем более, что,
оглядываясь вокруг, нельзя было не заметить присутствие едва ли
не всех замечательных нынешних писателей. Только
перечислять — замучаешься пыль глотать, как говорит лучший друг
постсоветских писателей и чекистов. Вот, навскидку. Василий
Аксенов, приехавший вместе с Евгением Поповым и женой последнего
Светланой Васильевой. Андрей Битов и Александр Ткаченко,
приехавшие с заседания Пен-центра вместе с Вячеславом Пьецухом и
Владимиром Салимоном. Асар Эппель, Максим Амелин, Игорь
Клех, Афанасий Мамедов, Андрей Дмитриев, Александр Кабаков.

Тех, кого упомянули выше, повторять не станем. Адвоката, защитника
прав Билла Гейтса на российской территории, Льва Симкина с
женой, я, по его просьбе, представил Василию Павловичу
Аксенову, мало ли что может случиться, хороший юрист никогда не
помешает. Художников Сергея Семенова, Анну Бирштейн никому не
представлял. Как и Дмитрия Стахова и Ольгу Ильницкую — разве
что друг другу, причем общим интересом для обоих
оказались... танки. Один их водил во время службы в армии, а другая
залезла в него в детстве, собирая какие-то специальные шарики,
которые впитывали в кабине влажность.

Критиков, редакторов других журналов, халявщиков, друзей и близких
награжденных, а также друзей их друзей и членов редколлегии
журнала «Октябрь», среди которых, впрочем, не могу не
отметить хорошенькую и юную Ингу Кузнецову, недавно получившую
молодежную премию «Триумфа»,— так вот всех их упоминать не буду.
Разве что скажу, что Ирина Озерная, завлит театра
«Эрмитаж», приглашала всех на послезавтрашнюю премьеру Михаила
Левитина с последующей презентацией его двухтомника. А критик и
прозаик Евгений Шкловский приглашал на вечер «Нового
литературного обозрения», где он работает, который состоится в клубе
на Брестской. Там будет презентация новой книги Марины
Райкиной о Галине Волчек, а затем всеобщее празднование
наступающего Нового года.

Вот там-то мы все снова и сойдемся.

Остаюсь с непременным почтением, всецело твой etc.

Утро вечера мудренее, потому что ничего не хочется, дурь вся в сон
ушла, и ты чист, хоть в гроб ложись. Поднять из гроба может
один мундир, в который ты вгоняешь себя, становясь одним из
стержней умной системы, наделяющей тебя общей энергией. Тем
более что только он один обладает уникальным знанием, что эта
система — фантом, облако коллективных желаний, которое
рассеется, когда не ждем. Но и весь мир таков, как заметил
Екклесиаст.

Знание придает ему нужную при общении с начальством задумчивость.
Президент поставил общую задачу — взять ситуацию в стране под
контроль. Продумать соображения на сей счет, и передать по
команде. Если система власти сама дает сбои, то продумать
возможность ее замены. Например, какое-то время сохраняются обе
структуры, потом первая, как при запуске космического
корабля, отходит в сторону. Например, в область бизнеса, культуры
и образования. Вторая же система власти остается в качестве
станового хребта государства. Через месяц предоставить в
письменном виде идеи на сей счет.

Его беда, что он не может мыслить по заказу. Подозревает даже, что
это невозможно. Но не в армии, где приказ мыслить выполняется
без прекословия. Если старшина — армейский бог, то почему
не предположить, что Бог является в звании старшины, пока все
это творит. Ему нравится принадлежать к коллективному мозгу
нации, а не к ее говну, как сказал классик, которого, как
показывает история, никто не отменил, как нельзя отменить
прошлое. Если мозг не может мыслить, надо найти, в чем зацепка.
Размыслить саму зацепку.

Продолжение следует.