Литературная критика

Хорошо написал Лев Васильевич Пирогов статью «БРАТЬЯ И СЕСТРЫ»
в газете «НГ Экслибрис». Хорошо, но не вполне так, как оно этого
заслуживает.

Вроде бы статья с подзаголовком «о том как «свободный рынок» погубил
«мысль народную» направлена против рынка, поскольку автор пишет
в ней своё наблюдение, что законы («свободного») рынка не позволяют
появляться на прилавках хорошим книжкам. Но на самом деле статья
получилась очень рыночная, потому что про деньги. Потому что автор
сетует на то, что «опережающее развитие» страны, т. е. государства
и народа, куда, конечно, входит и развитие культуры, финансируется
недостаточно.

На самом деле всё, конечно, вообще по-другому. Словосочетание
«рыночная экономика» является тавтологией, а словосочетание «свободный
рынок» является нонсенсом. Рынок есть всегда: и в азиатской деспотии,
и при коммунистическом тоталитаризме, и при диком капитализме,
и при шведском социализме. Различия лишь в большей или меньшей
степени его регулирования, и в системах законов, которые это регулирование
осуществляют.

Рынок — явление социальное, потому что людям надо меняться (в
смысле — обмениваться). Сначала рынок был исключительно товарным,
а потом, чтобы мучительно не высчитывать каждый раз, сколько баранов
надо отдать за одну кольчугу и что себе дороже — обработать поле
или сходить на войну, люди придумали специальные железки или бумажки
— всеобщий эквивалент стоимости — под названием «деньги» — исключительно
для удобства. Ну, а потом появилось финансирование.

Трудно не согласиться с тем, что культура людям нужна, и что,
раз её не покупают на рынке, значит, ей и её агентам (авторам
культуры) нужны какие-то другие способы финансирования, кроме
прямых рыночных продаж.

И сам я, скромный автор этих строк, писал некоторое время назад
статьи на эту тему в «Русском журнале» и призывал государство
обратить больше внимания на культуру (литературу) и дать денег,
или поддержать каким-нибудь другим образом.

Однако едва ли смена экономической стратегии государства стала
первопричиной девальвации художественно-литературных ценностей.
Скорее уж первая причина во всеобщей ликвидации безграмотности
и массовой доступности образования. Если во времена Пушкина, грубо
говоря, 1000 человек на всю страну знали, как писать буквы, 300
из них считали возможным сочинять что-то литературное, и только
у 50-ти (грубо говоря) это получалось хорошо, то сегодня умеющих
писать буквы 100000000, и 10000000 из них считают возможным что-то
сочинять, и у 100000 это получается более или менее хорошо. Таким
образом, предложение очень сильно увеличилось, даже если мы примем
во внимание фактор роста численности населения. Соответственно,
и цены снизились.

При СССР фактором, ограничивающим предложение, была государственная
идеология. Не следует забывать (и Лев Васильевич несомненно помнит
об этом), что в те времена хорошее государственное финансирование
и доступ к тиражированию текстов получали лишь лояльные государству
авторы и структуры. Да ещё на цензуру накладывался бюрократический
произвол, приводивший к тому, что под видом борьбы за идеологическую
чистоту шла борьба эстетическая, а то и сведение личных счётов,
а то и просто бесчинствовало самодурство.

И ещё следует отметить, что государство способно помочь культуре
не только деньгами, но и более эффективным способом — придумав
такие законы, при которых производить (сочинять и печатать) хорошие
книжки было бы выгодно. Другое дело, что взгляды на то, какие
книжки являются хорошими (и какие законы являются хорошими), у
господ Суркова, Путина и Грызлова могут не совпадать со взглядами
на тот же вопрос господ Пирогова, Павлова или с моими скромными
взглядами.

Наконец, самое важное.

Статья Льва Васильевича Пирогова имеет тревожный, если не сказать
катастрофический пафос — «Люди уходят от общественной жизни, перестают
ощущать себя связанными общими ценностями...— перестают быть народом...»

Отчего, спрашивается, перестают? От того, что чиновники и бюрократы
не дали денег на культуру? Что ж это за народ такой — прекращает
функционирование тут же после приостановки финансирования. Очень
рыночная статья, очень антирусская. Лев Пирогов не верит в свой
народ (или делает такой вид с тем, чтобы пробудить в своих читателях
энергию действия, или ещё с какой-нибудь целью). Какие-то мы все
у него получились товарищи и товарки от слова «товар».

И вот, в этой связи мне, скромному В. Перельману, хотелось бы
заметить, что деньги (и финансирование) — важная, но не единственная
и даже, боюсь, не главная часть в жизни народа, потому что деньги
придуманы всего-навсего для удобства, и потому что любой народ
в каких-то аспектах своей жизни, даже, порой, в самых важных,
вполне может обойтись и без них.

Очень даже может.

Зачем, например, небезызвестный Д. Кузьмин (как бы к нему не относиться)
создал «Вавилон» и все сопутствующие
структуры и проекты; зачем В. Курицын проводит поэтические слэм-фестивали;
зачем Валерия Шишкина редактирует ежедневный журнал Топос;
зачем Мирослав и Гузель Немировы организовали ОСУМБЕЗ
и активно пропагандируют поэтов Радионова и Емелина; зачем сам
Лев Васильевич Пирогов
пропагандирует поэтов Емелина и Важенина; зачем А.
Левин публикует на своём личном сайте произведения выдающихся
современных авторов и литературную программу города Санкт-Петербурга,
зачем Дарья Суховей составляет эту программу; зачем поэт А.
Коровин делает литературную афишу Москвы и редактирует сайт
Стихи.ру; зачем Д. Кравчук создал сайт Стихи.ру;
зачем Эсфирь Коблер руководит проектом «Россия — далее везде»,
рассчитанным на западных славистов? Зачем А. Очеретянский выпускает
в Америке русский альманах «Черновик»; зачем И. Прохорова выпускает
журнал НЛО, а её брат
— олигарх — финансирует и сам журнал, и издательство с таким же
названием, зачем это издательство выпускает интересные книжки;
зачем удачливый ресторатор Д. Ицкович выпускает интересные книжки
в издательстве ОГИ; зачем
И. Ахметьев
продолжает после Сапгира антологию «Русская неофициальная поэзия»;
зачем Д. Волчек выпускает «Митин
журнал»; зачем Илья Кормильцев организовал издательство «Ультра. Культура»;
зачем Данила
Давыдов написал диссертацию про поэзию; зачем Глеб
Шульпяков проводит литературные вечера; зачем Ю.
Орлицкий проводит ежегодные фестивали верлибра; зачем Е.
Бунимович организует московское поэтическое биеннале; зачем
ресторатор и писатель Д. Липскеров
организовал премию «Дебют»; зачем всё ещё существуют толстые литературные
журналы, ... (список можно продолжать ещё долго) ..., зачем, в
конце концов, есть газета «НГ Экслибрис»,
и зачем, кстати, я, скромный
В. Перельман, пишу этот текст вместо того, чтобы писать другой
— заказной и рекламный, за который мне дали бы много-много долларов,
хотя денег, разумеется, очень не хватает?

Казалось бы, торговать едой/водкой/туалетами/порнографией много
выгоднее, и у многих перечисленных есть дети, которых надо кормить.

Ответов первого уровня на все эти «зачем» много. От скуки, для
славы, из-за ностальгии, для улучшения имиджа, для рекламы и для
саморекламы, потому что больше ничего не умеет/не хочет, для денег,
из научного интереса, для повышения собственного социального статуса,
по инерции, по-родственному, и по знакомству, и за компанию, и
т. д.

А на самом деле ответ, конечно, один:

ПОТОМУ ЧТО НАМ ВСЕМ ТАК ЛУЧШЕ

А раз всем нам так всё-таки лучше, значит, все мы никак не перестаём
быть народом, несмотря на скудное финансирование нашей культуры.
Значит, наша культура при помощи нас самих и без помощи рынка
и государства продолжает существовать и развиваться, что, в общем,
и не удивительно, поскольку рынок, культура и государство — вещи
довольно разные и совершенно не обязаны сильно пересекаться. (Несомненно,
лучше бы, если бы финансирование было — и рыночное, и государственное,
и к этому, безусловно, надо стремиться.)

То есть, я хочу сказать, что, хотя Юрий Орлицкий происходит из
поляков, Иван Ахметьев из татар, Данила Давыдов из грузин, у Льва
Васильевича Пирогова одна из бабушек — немка, а я, скромный В.
Перельман, из евреев — всё равно все мы БРАТЬЯ И СЕСТРЫ, потому
что у нас есть нечто общее и важное для нас, не измеряемое деньгами,
что бы по этому поводу не думали политбюро и чикагская школа экономики.