Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Главы из романа

Продолжение

Начало

***

В то утро я не стал звонить первым, полагая, что Лупетта захочет
какое-то время побыть одна. Я ошибся. Она позвонила сразу после
возвращения из аэропорта.

– Ну все… мама уехала, – сообщила Лупетта с каким-то непонятным
торжеством. – Что ты сейчас делаешь?

– Для тебя я свободен всегда. Когда мы встретимся?

– Может, через час у калитки?

– Идет!

Не успел я повесить трубку, как раздался еще один звонок. Это
был голем.

– Господин Искандеров интересуется, когда выйдет из печати альманах?
– проворковал он с издевательской вежливостью.

– Ка…ка..как выйдет? – от неожиданности я даже начал заикаться.
– Подождите, мы же с вами вчера разговаривали… Вы же знаете, что
у нас нет статей для верстки.

– Господин Искандеров настаивает на личной встрече с вами сегодня
у него в кабинете, – словно ожидая такого ответа, продолжил голем.
– Ровно через час.

– Но я не могу, у меня… у меня важная встреча! – не соврал я.

– Господин Искандеров предупреждает, что если вы не явитесь, руководство
вашей компании и вас лично пригласят во второй кабинет товарища
Искандерова по адресу Литейный, 4. Я бы советовал вам выбрать
первый вариант, – участливо подытожил голем.

Укиё твою мать! Культурный фонд! Японско-российский альманах с
приветствием главного питомца дома на Литейном! Какой же я был
дурак, что полез в это болото! Похоже, вляпался не по-детски…
спокойно… утри сопли… возьми себя в руки…

– Хорошо, я приеду через час, – ответил я спокойным голосом через
несколько секунд.

– Здравия желаю, – отчеканил голем и отключился.

Через час… через час… Через час?!! Лупетта!!! Я судорожно набрал
ее номер.

– Это снова я… Ты знаешь, мне тут неожиданно надо уехать на очень
важные переговоры… Не обижайся, пожалуйста… Это ненадолго. Давай
отложим встречу на вечер, хорошо?

– Жаль, что у тебя изменились планы… А еще говорил, что всегда
для меня свободен. Не знаю, будет ли у меня время вечером... Попробуй
позвонить, когда освободишься.

Точно обиделась. Неудивительно. Я бы на ее месте тоже. Да, что
за невезение такое! И ведь именно сегодня, когда ее мама наконец-то
уехала! Любую другую встречу мне бы удалось отменить, но идти
на конфликт с этими уродами… А вдруг она не дождется? Что, если
не я один ждал, пока ее мама уедет? Я даже не знаю, только ли
из-за этого отъезда она отказывалась встречаться со мной в последние
недели. Может, на горизонте появились конкуренты? Что за чушь,
она же позвонила мне сразу, когда вернулась… Японский городовой,
да чтоб вы все провалились с вашим альманахом!

***

Один раз Кириллу все же удалось меня разговорить. Он все утро
выгибался дугой на кровати от боли, но потом вдруг затих. Судя
по тому, что в палату заходила Оленька, она ему сделала укол.
Я лежал лицом к окну, погруженный в медитативные этюды Мундога,
когда почувствовал, как чья-то рука дотронулась до плеча.

– …сем меня не слышишь? Что это у тебя там играет?

– Мундог. А что, мешает?

– Да нет, просто хотел спросить, тебе не страшно?

– Почему мне должно быть страшно?

– Говорят, с тобой тоже все плохо.

– Ну, плохо, и что с того?

– Не боишься держать ответ, когда будешь там?

– Где это там, в морге, что ли?

– Хватит придуриваться. Я имею в виду Страшный Суд.

– А я думал, арбитражный. Нет, ты знаешь, не боюсь, потому что
никакого суда не будет.

– Так ты, значит, атеист…

– Мне больше нравится слово «агностик».

– Называй себя как хочешь, все равно ты предстанешь перед Судом.

– К чему ты клонишь, Кирилл? Хочешь быть моим адвокатом?

– Шутишь… Ну, шути, шути. Потом припомнишь мои слова.

– Уже испугался, батюшка. Тебе-то что? Наверняка, сразу в свой
рай попадешь.

– Что ты обо мне знаешь... я-то как раз буду наказан за все.

– И за что, интересно?

Кто бы мог подумать! В прошлой жизни Кирилл, оказывается, был
плохим мальчиком. Пушером, если по-научному. Сначала приторговывал
«герычем», а потом и сам втянулся. Он уже почти подсел на свой
товар, но затем с ним приключилась этакая классическая история
для уроков о Законе Божьем. Девушка Кирилла на его глазах ушла
от передоза. Он в этот момент тоже торчал и сначала даже не понял,
что с ней произошло. А когда просек фишку, на него снизошло Откровение.
Держите меня, я сейчас заплачу. Спустя месяц он уже поступал в
духовную семинарию, переломавшись всухую. Семинарию Кирилл окончил
успешно (интересно, там вручают красный диплом?), и даже был послан
в московское представительство петербургской епархии, как особо
отличившийся раб Божий. В Москве Кирилл взялся за старое. Нет,
торговал он уже не наркотиками, а опиумом для народа. Заведовал
оптовыми продажами православной литературы, весьма преуспев на
этом поприще. По-видимому, опыт пригодился. Стоп-стоп-стоп… Надо
разобраться, откуда во мне этакое скалозубство над умирающим в
вере? Наверное, это кощунство. А может, я ему просто завидую?
Завидую тому, что он валится не в глухую пустоту, как я, а на
хорошо отполированную мириадами грешных поп скамью подсудимых…
Нашел, чему завидовать... нет, все-таки старик Жан-Поль был прав:
Ад – это другие.

– Когда я узнал, что смертельно болен, то понял, что претерпеваю
наказание за свои ужасные прегрешения, которые не смог искупить
верой, – с блаженной улыбкой продолжил Кирилл.

– Хм… Если ты понес заслуженное наказание, на фига тогда лечиться?
Ведь это так же наивно, как пытаться перепилить пилкой для ногтей
прутья тюремной решетки. Хочешь обмануть своего Судью? Тебе же
даны молитвы, так молись, молись истово, вдруг получишь всепрощение.
А химиотерапия – это от лукавого, ты только еще больше разозлишь
Господа своими жалкими попытками увернуться от карающей длани.
Смешно! – Этот теологический диспут неожиданно вывел меня из состояния
тотальной меланхолии, в котором я пребывал уже несколько недель.

– Это ложь, слышишь, ложь! – чуть не плакал Кирилл. – Господь,
наоборот, закаляет мою веру. Если я опущу руки, то перестану верить
в свои духовные силы. Это великое испытание, и согласие на химеотерапию
здесь так же оправдано, как и молитва Всецарице!… И вообще, это
ты – слуга диавола, не искушай меня бросить лечение, как у тебя
язык повернулся такое сказать!

– Ничем я тебя не искушаю! Начнем с того, что я лежал тихо, никого
не трогал, слушал музыку, а ты пристал ко мне со своим страшным
судом. Как там говорится, оставь кесарю кесарево. Я буду слушать
Мундога и читать учебник по гематологии, а ты молись… и колись
себе на здоровье.

Больше мы не разговаривали. До самого конца.

***

За сорок минут, которые заняла поездка в «Симатту», мое первоначально
нервозное состояние сменилось совершенно пофигистским настроем.
Я даже стал что-то напевать себе под нос. Мне было глубоко наплевать
и на предстоящую беседу, и на угрозы голема, и на великого и ужасного
Искандерова, не говоря уже о судьбе российско-японских отношений.

Меня уже ждали. В небольшой приемной, отделенной от кабинета президента
фонда японской ширмой, я увидел гейшеобразную секретаршу и голема,
который тут же вскочил, чтобы без лишних церемоний сопроводить
меня к шефу. Мне даже захотелось спросить: «А кланяться вы уже
разучились?». Искандеров сидел в высоком кресле горчичного цвета,
постукивая пальцами по столу. Поздороваться со мной он не соизволил.

Во взгляде президента «Симатты» я не встретил ни гнева, ни раздражения.
На меня смотрели глаза обиженного ребенка, у которого злой дядя
отнял любимую игрушку. Казалось, он вот-вот заплачет.

– Вы знаете, как мы это называем? Саботаж. Другого слова я подобрать
не могу. Вы были прекрасно осведомлены о важности порученной вам
работы, Несмотря на это, вы умудрились ее провалить! – Искандеров
сорвался на фальцет. – Визит членов администрации Петербурга в
Японию, встреча с губернаторами префектур – вам что, на все это
наплевать?! Наш альманах ждут представители крупнейших японских
корпораций, чтобы принять решение об инвестициях в российскую
экономику, а вы палец о палец ударить не можете, чтобы исполнить
свои обязательства!

– Послушайте, но мы… – попытался вставить я.

– Нет, это вы послушайте! Больше с вами церемониться никто не
намерен! Вы думаете, с вами просто разорвут договор? Вы надеетесь,
что отделаетесь штрафными санкциями? Вы еще не поняли, что такое
фонд «Симатта». Я вашу блядскую дизайнерскую контору по тарелке
размажу, как васаби! Нет, шею вам никто ломать не будет, мы действуем
о-о-чень легитимно, это я вам лично гарантирую. Мы вас привлечем
и за неуплату налогов, и за экономические преступления, и за незаконное
хранение наркотиков… что это там у вас в портфельчике, а? – иезуитски
усмехнулся Искандеров, но улыбка быстро пропала, а глаза сузились.
Истерический припадок прошел так же неожиданно, как и начался.

– Значится, так. Во избежание дальнейших недоразумений я предлагаю
начать все с белого листа. Вам дается неделя на изготовление сигнального
тиража. Оглавление у вас есть. Откуда возьмете статьи, мне все
равно. Ищите по библиотекам, качайте из сети Интернет, хоть из
пальца высасывайте… Но чтобы ровно через неделю у меня на столе
лежал готовый аль… Что с вами? – округлил глаза Искандеров.

– Мо… можно выйти? – сдавленно попросил я голосом школьника, подавившегося
столовской котлетой, и не дожидаясь разрешения, выскочил из кабинета
– мимо недоуменно привставшего голема, мимо хлопающей ресницами
секретарши, мимо курящего на лестнице охранника, мимо железных
дверей подъезда, прямо в раскинувшуюся перед парадным входом в
культурно-просветительский фонд «Симатта» холодную осеннюю лужу
меня рвет, выворачивает наизнанку, до желчи, до горечи, до вздувшихся
вен на лбу, пока от черной дождевой воды к овсяному петербургскому
небу не начинает подниматься горячий пар.

***

Капельницы насилуют кровь китайской пыткой – одна капля в десять
секунд – Moondog моя анестезия – закапывать в уши в течение дня
по мере необходимости – пейзаж на внутренней стороне закрытых
век – witch of endor – на внутренней стороне прозрачных век –
барабаны слепого медиума в рогатом шлеме, викинга с 6-й авеню
– симфония химиотерапии, концерт для четырех капельниц с оркестром
– что такое? что случилось? отчего же всё кругом завертелось,
закружилось и помчалось колесом? – Мундог (1916-1999) родился
в Мэрисвилле, Канзас, в семье миссионера Гардена – музыканты настраивают
инструменты по камертону протокола EPOCH – увертюра – andante
grazioso – кап – капкап – капкапкапкап – капкапкапкап – три магических
инструмента Oo, Utsu и Uni – в 1932 году глаза 16-летнего Луиса
Гардена выжгла динамитная шашка – солисты Винкристин (меццо-сопрано),
Вепезид (сопрано), Доксорубицин (тенор), Циклофосфан (бас) – утюги
за сапогами, сапоги за пирогами, пироги за утюгами, кочерга за
кушаком – имя Moondog Луис взял в честь любимой собаки, воющей
на Луну – вязкий болотный торф полифонии на глазах оборачивается
серой потрескавшейся почвой перкуссии, мастурбирующей ветром в
томлении по дождю – все вертИтся и кружится, и несётся кувырком
– с 1947 года Мундог играл на изобретенных им же инструментах
в Манхэттене, облачившись в костюм викинга собственного изготовления
– meno mosso – калейдоскопичная череда опосредований, отражений
и оттенений – капкап – кап – капкапкап – кап – капкапкапкап –
doppio movimento – сочные ломти виолончели нанизаны на раскаленные
шампуры гобоя – многие альбомы Мундога были записаны в 1940-50
годах прямо на улице под аккомпанемент голосов прохожих, визга
шин и автомобильных клаксонов – капкап – кап – капкап – скрипичное
соло резво ввинчивается в катетер по правилу буравчика – Мундог
пробомжевал на Манхэттене более 30 лет, до тех пор, пока не стал
знаменитым – желудок вспучивается полигармоническими наслоениями
цитостатиков – си-бемоль тошноты малой октавы – sforzando – нет,
назад, нет-нет, назад, – ritenuto – вот так, так, хорошо – трехголосная
фуга обмирания – интермеццо капельниц, позвякивающих на сквозняке
Лимфомы – паралич дыхания – и сейчас же щетки, щетки затрещали
как трещотки, и давай меня тереть, приговаривать – дыши, мать
твою, дыши, не засыпай, слышишь, только не засыпай, дыши, черт
тебя дери! – в 1970-х годах Мундог записал несколько альбомов,
гастролируя по Европе – пропущенный через мясорубку рефлексии
утробный фарш медитативных секвенциальных повторов, нарочито вычурных,
запоминающихся тематических ячеек и, плюс ко всему, гармонических
прогрессий – piano pianissimo – неторопливо плывешь по тихой реке
Коме – вдруг кто-то нежно и настойчиво за ноги – цап! и на дно
– цап! и на дно – дернул, вырвался, судорожно глотнул воздух –
ну куда ж ты, милок, ишь, разбрыкался – желтые зубы на щиколотке
– влажная губка бронхов – пузыристый кашель воскресения – forte
fortissimo – кап-кап-капкапкап-кап – серийно-додекафонные повторы
– видишь, пузыри на лужах, значит, дождь скоро кончится, сынок,
видишь, пузыри на губах, значит, жизнь скоро кончится, сынок –
finale – давайте же мыться, плескаться, купаться, нырять, кувыркаться
в ушате, в корыте, в лохани, в реке, в ручейке, в океане, и в
ванне, и в бане, всегда и везде – Вечная Слава Воде!

Продолжение следует.