Онтологические прогулки

Метафизика взаимоотношений литературы и власти, искусства и власти,
вот, что заинтересовало меня теперь. Это понятно, в свете
текущих событий. Думцы валят в оперу, и возмущаются. Повсюду
идут суды над устроителями неправильных выставок, и
постановщиками нехороших спектаклей. Забыт 122-й закон, и жалкие
демонстрации пассионарных, но физически хлипких пенсионеришек
отодвигаются в новостях репортажами о мощных манифестациях
протеста близких к власти молодежных отрядов любителей
подлинной красоты, а также вкусной, здоровой, естественной пищи в ее
первичном, не употребленном предварительно как бы виде.
Между тем, в то же самое время в Москве и Питере разоряются
музеи, сносятся и горят представляющие историческую и
художественную ценность здания, а на образовавшихся пустырях, и
просто рядом со старыми шедеврами мирового значения при, по
крайней мере, странном попустительстве правительствующих органов,
а чаще при их горячем сочувствии возводятся огромного
размера ларьки из пластика под мрамор, или же, наоборот,
многотонные какие-то наплывы из настоящей бронзы, выдаваемые за
творения рук человеческих. Никто не протестует.

Создается такое впечатление, что наша интеллектуальная, культурная
элита пребывает в некоторой растерянности. Ну что ты будешь с
ней делать, с этой властью, если она убеждена, что работы,
скажем, скульптора Икс – гениальны, а музыка Десятникова,
это не музыка, а сумбур? Или, как убедить начальника в том,
что нельзя рядом с Исаакиевским и Казанскими соборами
возводить вот это вот, то, что возвели и возводят? А если они
искренне убеждены, что это шикарно? Ведь какова природа
взаимоотношений эстетической ценности и общества? Кто, и на каком
основании выносит приговор? Стасов? Грабарь? Дуня Смирнова? Да
нет, история и социология учат нас, что экономически, и
политически господствующие слои общества решают в
культурно-исторической именно перспективе, а в конкретные моменты времени
очень часто решала, и решает действующая власть.

Начальники построили Венецию, Флоренцию и Петербург. Начальники
оплачивали и организовывали деятельность Микельанджело, Рафаэля,
Рубенса. Начальники включали в школьные программы по
литературе Пушкина и Гоголя. Роль власти в определении того, что
есть истина в искусстве, всегда была чрезвычайно велика. Да и
как иначе? Литература, например, чем отличается от военного
искусства? Ну, например, тем, что трудно себе представить,
скажем, некий союз побежденных Наполеоном генералов,
которые, пользуясь своим большинством, объявляли бы себя
гениальными полководцами, а Наполеона бездарным маньяком. В литературе
же, или в изобразительном искусстве подобное
«наполеоноведение» есть правило. Именно этим, в значительной степени, и
объясняется тяготение литераторов и живописцев к бесконечным
объединениям, то есть, к власти, каковую такие объединения
могут обеспечить. Пока большие, истинные начальники
безмолвствуют насчет гениальности тех или иных поэтов, поэты
быстренько создают свою собственную администрацию, определяющую
соответствующий табель о рангах, без которого почему-то, ну
никак. И, обычно, этой собственной поэтической администрации
бывает вполне достаточно, настоящие начальники принимают и
признают ее решения обязательными для всего общества. В
специфических же обстоятельствах соответствующий Главначпупс бывает,
что и вмешивается, и объявляет громогласно, кто, на самом
деле, есть самый лучший, и самый главный поэт советской, или
другой эпохи. Правда, теперь это бывает все реже, поскольку
такое откровенное вмешательство Большого Брата в дела изящные
является пережитком феодального абсолютизма, в то время как
у нас давно, вот уже которое десятилетие продолжается
известное восстание масс. То есть, можно сказать определенно, что
этот текст пишется в защиту господина Игрек и других хозяев
великих городов России. Да, они не Лоренцо Медичи, и не
Екатерины Вторые в смысле художественного вкуса и созидания на
подведомственных им территориях вечных ценностей (или хотя
бы сохранения оных), но дело не в них, а в том, что Лоренцо
Медичи, и Екатерины Вторые теперь в принципе невозможны. Мне
лично представляется, что с тех пор, как массы вышли на
арену истории, в социологическом аспекте то, или иное
произведение архитектуры, литературы, оперы соотносится с общественным
сознанием примерно так же, как Дюркгейм это описывал в
отношении преступления. Преступление, по Дюркгейму, необходимо,
так как демонстрирует обществу внутренние, имманентные
границы его социальной сферы. Преступление есть деконструкция
социального. Но то же можно отнести, это почти очевидно, и к
произведениям современного искусства. И, так же как и
преступление, которое, для того, чтобы выполнить свою специфическую
социальную роль, должно, как это не печально, произойти,
произведение искусства, удачное или нет, должно быть и
реализовано, и «разоблачено». Опера по либретто Сорокина должна быть
поставлена, памятник Петру работы скульптора Икс должен
быть установлен, и новый Храм Христу Спасителю должен быть
построен, так же, как должен быть возведен довольно уродливый
купол отеля в начале Почтамтской улицы рядом с Исаакиевским
собором.

И только одна оговорка. Произведения искусства ведь почти всегда
можно рассматривать (и рассматривают) и как буквально
преступления, но только как преступления политические (вне
зависимости от экономической подоплеки всяких там «проектов»),
которые, как все мы знаем, история впоследствии довольно прихотливо
сортирует. Что-то оставляет в разряде мерзостей, а что-то
переводит в категорию подвигов. Все зависит от того,
деконструкцией какой части текущей социальной логики являются опера,
памятник, купол, или роман. Например, как это не банально,
но писатель, описывающий потребление уже когда-то
употребленной пищи кажется мне (как чрезмерно продвинутому элементу
восставшей толпы) излишне ангажированным действительностью в
ее натуральном виде. Мне кажется, это бесспорно, и достаточно
только опубликовать действительных химический состав
бесконечно рекламируемых по телевизору соков, бульонных кубиков,
или сортов пива, или жевательной резины. О химическом составе
духовной пищи в ее телевизионном варианте, я думаю, и
вопросов никаких быть не может. Именно то, оно, оно самое. И ведь
логично. Логично, что не наличие симулякров и
символического обмена, вызвало возмущение передового отряда восставших
масс, скандалящего у Большого театра. Не какой-то там заумный
отрыв означающего от означаемого. Не то, что дерьмо подается
каждый день на блюде всем и каждому под видом конфетки
потрясло воображение эстетствующей толпы, а то, что потребляемое
ею это реальное дерьмо и назвали
соответствующе. Ведь сам-то роман они, конечно, не читали, а
рассудили самостоятельно типа, по жизни своей, а вернее,
почувствовали.

Так, или иначе, несмотря на все написанное выше по поводу роли
власти в судьбе эстетически ценного, будучи с молодых лет, как и
все нормальные люди, большим почитателем всяческого
начальства, я бы, любя, посоветовал ему все же как можно меньше
непосредственно, прямо, и явно увлекаться оперным,
монументальным, и архитектурным искусством, поскольку у меня есть, не
скрою, очень большие сомнения в том, что история когда-нибудь
запишет эти реализованные увлечения в разряд подвигов.